Яркие краски

      Собрав полный контейнер ягод, я вернулся к месту нашего привала, где Ксюша и Андрюха уже мыли руки под струёй из бутылки, которую держал для них Данила. Взяв у меня вишню, он залил её водой, накрыл контейнер крышкой и слегка потряс, затем слил жидкость и залил ягоды снова. Решив, что двух полосканий будет достаточно, он протянул ёмкость Ксюше. Она захлопала в ладоши, принимая презент.       — Глебушка, ты такой лапочка, спасибо огромное, — прощебетала и, закинув вишнёвый шарик в рот, замычала, выражая восторг.       Даня молча помахал горлышком бутыли, предлагая и мне вымыть руки, я незамедлительно подставил ладони под освежающую влагу. Закрутив крышку на опустевшей таре, он засунул её в один из пакетов, подхватил и другие сумки и двинулся к автомобилю.       Пока мы складывали сумки в багажник, Андрюха нарезал круги вокруг моего Ягуара. Наконец, не выдержав, сделал щенячьи глазки и жалобно попросил:       — Глеб, дай порулить, а? Здесь дальше дорогая лесная, но ровная, гайцов точно не будет.       Я улыбнулся и кинул ему ключи. Подхватив связку, парень заскакал, как дитя, получившее вожделенную конфету, и, запрыгнув на водительское сиденье, принялся с любовью и нежностью поглаживать приборную панель. Я снова улыбнулся и уселся позади рядом с Даней. Ксюша дала команду трогаться, и мы покатили сначала по трассе, потом по асфальту, ровной чертой рассекающему лесной массив. Я расслабленно откинул голову и прикрыл глаза, наслаждаясь Ксюшиным щебетом и восторженными возгласами Андрюхи.       Когда мы выехали на лесную просеку, спящего Даню качнуло и он прислонился ко мне, неудобно изогнув шею. Я спустился пониже на сиденье, таким образом создавая ему более комфортные условия. Он так и не проснулся, лишь удобнее положил голову мне на плечо, и я старался не делать лишних движений, чтоб его не потревожить. Данины волосы щекотали мою щеку, я дышал его свежим ароматом, таким, будто кто-то потёр между пальцами только что сорванный пушистый листок мяты.       Заехав на территорию кемпинга, Андрюха припарковался на свободное место, тут же к нам сбежались особи мужского пола, что без дела отирались поблизости. Высокий шатен лет двадцати, если я правильно помню Вован, растянув тонкие губы в улыбке, спросил у Андрея:       — Где такое чудо откопал?       — Это не моя, — ответил Андрюха, и, вернув мне ключи, добавил: — Его это тачка.       Парни и мужики покружили вокруг моего Ягуара, одобрительно прищёлкивая языками, затем, не сговариваясь, утратили интерес и направились на пляж, серой полосой растянувшийся невдалеке, где девчата уже сверкали радужными купальниками.       Даня достал из багажника пакеты, один из них выбросил в мусорный контейнер, а с посудой потащил к уличному умывальнику. Сполоснув пустую тару, сложил её обратно и, подхватив по пути свою дорожную сумку, направился к крайнему домику.       — А ты чё стоишь? — пихнул меня в бок Андрюха, забросив на плечо достаточно объёмный баул и Ксюшин кокетливый рюкзачок. — Иди за ним.       — Почему? — спросил я растерянно.       — Потому, что только в его комнате осталась свободная койка. Жаль тебя, конечно, но тут уже ничего не поделаешь.       — Почему жаль? — снова спросил я.       — Сам не догадываешься? Он же бука, с ним никто ночевать не хочет. В карты по ночам он не рубится, с девчонками не заигрывает, с вечера завалится в кровать и спит до утра, как сурок. А попробуешь его разбудить, так говна не оберёшься. Так что иди, и Бог Всех Собак тебе в помощь.       Пожав плечами, раздумывая при чём здесь собаки, я направился к двери, за которой скрылся Данила. Осмотревшись в тесной комнатке с двумя узкими кроватями, остановил взгляд на той, что стояла у окна: на её спинке висело аккуратно расправленное полотенце, как флаг, возвещающий о том, что это спальное место уже занято. Сам Даня выкладывал в маленький холодильник, стоящий почти у входа, бутылки с минералкой, обернувшись, спросил:       — Ты тут зачем?       — Андрюха сказал, что здесь свободная кровать.       Он не удосужился мне ответить, молча захлопнул дверцу холодильника, бросил пустую сумку на единственный стул, притулившийся возле небольшого столика между койками, и, обогнув меня, стоящего у него на пути, вышел из комнаты. Оставшись в одиночестве, я широко улыбнулся — может, кому-то и в тягость проводить время в компании Дани, но уж точно не мне: играм и беготне за девчонками я предпочту безмолвную тишину его общества. По примеру Дани я повесил на спинку свободной кровати своё полотенце, переоделся в шорты длиной до колен, не забыв про купальные плавки, и майку без рукавов, и вышел на улицу.       Стоя на крыльце, я наслаждался прекрасной погодой: обжигающее солнце царствовало на небосводе, лёгкий ветерок со стороны кристально-серебристого озера, дальний берег которого скрывался за горизонтом, обдувал прохладой и свежим дыханием воды моё разгорячённое лицо. Я любовался прибрежной полосой, разглядывая девчонок, играющих в надувной мяч, и парней, наблюдающих за ними, развалившись на сером песке в вальяжных позах. Перевёл взгляд на гигантский стол, сколоченный из массивных досок, не обработанных по краям, сохранивших корявые полосы коры, вокруг которого разместились грубые лавки ему под стать. У стола суетились три дамы среднего возраста, нарезали закуски и салаты, чуть поодаль Даня разжигал мангал, время от времени откликался на просьбу одной из матрон, и ловкими, едва уловимыми движениями, превращал очередной кабачок или огурец в тончайшие идеально ровные ломтики. Я не желал оставаться в стороне и сразу направился в эпицентр кулинарного шоу.       — Я могу чем-то помочь? — спросил у Антоновны, нарезающей помидоры на салат.       — Иди на пляж, там весело, вода тёплая, — предложила она, не отрываясь от своего занятия.       — Я не хочу на пляж, хочу вам помочь, — ответил я ей.       Она тепло улыбнулась и отправила меня за питьевой водой к вишнёвой девятке. Водрузив насос на двадцатилитровую ёмкость, притащенную мной, спросила:       — Ты овощи почистить можешь?       — Не знаю, никогда не пробовал.       Для начала мне доверили очистить от кожуры варёную картошку. Данила сдержанно улыбался, наблюдая за моими неуклюжими попытками освоить кулинарное дело. В конечном итоге терпение Антоновны лопнуло, и она принялась гонять меня по поручениям в духе подай-принеси. Я бегал, как угорелый, то за алкоголем, то за стаканами с тарелками, то за хлебом и снова за водой.       Через пару часов всех созвали к столу, на котором уже красовались миски с салатами, закусками, нарезками, одноразовая посуда и бутылки с водкой, вином и пивом. Даня колдовал у мангала, подкидывая по мере готовности на общий стол тарелки с куриным мясом, зажаренным на углях, шашлыки на шампурах и сочную свиную корейку на косточке, при этом не пропуская ни одного тоста за здоровье и счастье Антоновны. Он выпивал вино залпом до дна, практически ничего при этом не ел, иногда прихлёбывал прямо из бутылки, стоящей на столике у мангала. Подглядывая за ним, я спросил у Ксюши, сидящей рядом:       — Он всегда так пьёт?       — Нет, — ответила она озабоченно, — это вообще не в его манере, я не знаю, что происходит, но выясню, — и попросила: — Глеб, если он напьётся, а меня не будет поблизости, пожалуйста, проследи за ним.       Я согласно кивнул, присоединяясь к очередному тосту, сделал пару глотков из своего пластикового фужера и, наблюдая за тем, как Данила ловко управляется с грилем, поделился с Ксюшей своим восторгом:       — Он и вправду классно готовит.       — Ага, неудивительно, Даня работал в ресторане помощником шеф-повара, а талантливый человек талантлив во всем.       Я не стал акцентировать внимание на его талантах, а задал новый вопрос:       — Почему он совсем не купался в озере и не загорал, и вообще ему не жарко с длинными рукавами?       — Не бери в голову, у него есть причины, — сухо ответила Ксюша. — А ты почему весь день проторчал у стола?       — Настроения не было, я ещё наверстаю, озеро никуда не убежит, — ответил я ей, ощущая в своей душе нечто странное, похожее на ревность: с одной стороны, я прекрасно понимал, что знаком с Даней совсем ничего и практически ничего о нём не знаю, с другой стороны — то обстоятельство, что Ксюшка ему так близка, меня несказанно бесило.       Больше задавать вопросы я не решился, терзаемый чувством необоснованной обиды, направил всё своё внимание на происходящее за праздничным столом, между делом любуясь изумительным зрелищем: солнце стремительно падало за горизонт, опаляя багровыми всполохами озёрную гладь.       Несмотря на обилие закусок, в какой-то момент в моей голове застрекотали лопасти вертолёта, похоже, я принял слишком много алкоголя. Испытывая непреодолимое желание заставить адскую машину умолкнуть или хотя бы сбросить обороты, я бросился на берег, где, скинув майку и шорты, ворвался в прохладную водную толщь, мощными гребками вынес своё тело за буйки и занырнул глубоко-глубоко, настолько, насколько позволял объем моих лёгких. Скользнув, как гигантская рыба, по илистому дну, вынырнул на поверхность, восстановил дыхание и погреб к берегу. Коснувшись пальцами ног крупного крупинчатого песка, выпрямился резко, как струна, разбрасывая вокруг себя бесчисленные искры водяных капель, откинул голову, раскинул руки в стороны, выпятив грудь, упиваясь свободой движения, купаясь в ярком лунном свете.       Увидев на берегу человека, я пошлепал в его сторону, подойдя ближе, узнал в нем Даню. Он сидел на песке, обхватив руками колени, уставившись своим странным взглядом куда-то вдаль. Создавалось ощущение, что он видит там нечто удивительное, такое, что никому, кроме него, видеть не дано.       Я присел перед ним на корточки и, заглядывая в лицо, поинтересовался:       — Дань, с тобой все хорошо? — И предложил: — Давай тебя отведу в домик.       Он посмотрел на меня в упор томными оленьими глазами с неизменным прищуром.       — У тебя здесь растительность, — глумливо растянув губы в улыбке, протянул руку к моим волосам, — тебе бы ещё разок искупнуться, — и с пьяным смешком добавил, помахивая длинной водяной травой, похожей на толстую расхристанную веревку, — ты, как озёрный эльф, весь в этой дряни. — Это была самая длинная фраза, которую он произнёс в мой адрес за все время нашего знакомства.       Опасаясь нарушить зарождающееся доверие, я резво вскочил и побежал к воде, занырнув на глубине, прополоскал волосы. Вынырнув на поверхность, тряхнул головой, отфыркиваясь и разбрасывая веерным кругом крупные капли, потёр ладонями лицо и побрёл к берегу.       Пока я плескался, Даня ушёл. Натянув на мокрое тело свою одежду, я направился к общему столу, за которым ещё кое-кто веселился, но большая часть народа уже разбрелась кто куда. Данила сидел на лавке, обнимая одной рукой Ксюшу за талию. Завидев меня, Ксюшка махнула в приглашающем жесте, похлопав ладошкой рядом с собой, плеснула из бутылки, стоящей на столе, в пластиковый стаканчик, и протянула мне, предлагая:       — Посиди с нами.       Я опустился на грубо сколоченную скамью, принял из её рук подношение и сделал глоток. Кисловато-терпкая жидкость разлилась по пищеводу, оседая на корне языка бархатным послевкусием.       — Хорошее вино, правда? — спросила она. — Даня выбирал, он знает толк в винах, — разнеженно произнесла Ксюша, слегка растягивая слова, и, чмокнув Данилу в щеку, прильнула к нему, склонив голову на плечо.       Я смотрел на неё и думал о том, что она все-таки странная: с нежностью и заботой относится к Дане, при этом без зазрения совести открыто флиртует с Андрюхой. И куда смотрит Данила? Неужели его устраивает подобное положение дел? Я бы такого не стерпел, учитывая плачевный опыт, попытался бы подложить соломку и предупредить возможную измену со стороны своей девушки. А может, ему всё настолько безразлично, что даже предательство Ксюшки не всколыхнёт его душу?       — Ладно, мальчики, я пойду, — сказала Ксюша, поднялась на ноги и, прежде чем удалиться, пьяно качнувшись, попросила: — Глеб, уложи Даню спать, он сегодня перебрал не на шутку.       Даня, оставшись без опоры, навалился на столешню, уронив голову на сложенные руки. Я попытался его растолкать, но безуспешно. Тяжело вздохнув, перекинул его руку себе через шею и, обхватив за талию, поволок к домику.       В комнате, изрядно запыхавшись, сгрузил пьяное тело на кровать: несмотря на худобу, безвольный Данила оказался довольно тяжёлым. Присев рядом, в попытке восстановить сбившееся дыхание, я залюбовался расслабленными чертами лица и длинными ресницами. Неожиданно Даня распахнул глаза, что-то неразборчиво пробормотал, стянул с себя тонкий лонгслив, в котором так и провёл весь день, и, отбросив деталь одежды в сторону, снова откинулся на спину.       Я сидел неподвижно, уставившись на белоснежную кожу, сияющую в призрачном лунном свете, как драгоценный лиможский фарфор. Поддавшись неразумному порыву, провёл пальцем по впалой груди и ниже по ложбинке между рёбрами… Осознав своё глупое поведение, испуганно отдёрнул руку, Даня улыбнулся:       — Щекотно, — приоткрыв глаза, присел и, обхватив моё лицо ладонями, зашептал: — Моя совершенная, идеальная модель.       Сначала он просто смотрел на меня пристально, изучающе, затем тонкими пальцами погладил мой лоб, обвёл контур бровей, скользнув по скулам, мягкими подушечками прикоснулся к губам, вызывая в моем теле необычную дрожь.       — Дай мне на тебя посмотреть, — шептал Данила, — дай прочувствовать твоё совершенство.       Он стянул с меня майку и так же, как раньше лицо, невесомыми прикосновениями прошёлся по шее и ключицам, погладил плечи лёгкими ладонями и скользнул мягким движением по груди к животу, вынуждая меня вздрогнуть от удовольствия. Мой опьянённый вином и его действиями мозг уже практически не соображал: я дышал его мятным ароматом, уставившись на чётко очерченные губы, что недавно сжимали стебелёк лесного цветка. Не отдавая себе отчёта, словно во сне, я подался вперёд. От прикосновения к его губам меня будто ударило током, все тело прошило вибрирующим разрядом. Схватив Даню за худые плечи, я впился в его рот поцелуем. Не встретив сопротивления, проник в манящую глубину, сплетая языки.       Меня реально понесло, закружило в воронке безудержной страсти. Буквально мгновенно я весь, до последней частицы, превратился в огромный комок желания, оно затопило меня без остатка, внезапно, обжигающе и неотвратимо, я утратил рассудок, я забыл, как дышать, меня трясло, как осиновый лист на ветру. Я лихорадочно покрывал поцелуями длинную шею, осторожно прикусывал мочку уха, вылизывал тонкую кожу ключиц и вновь возвращался к мягким упругим губам. Он не сопротивлялся, лишь, откинув голову, блаженно улыбался.       Повалив его на кровать, я прижался к нему со спины и, впившись ртом в то место, где сливаются шея и плечо, стянул с него шорты. Прошёлся дрожащими от невероятного возбуждения и нереальности происходящего ладонями по обнажённым тощим ягодицам, приспустив свои штаны, выпустил на волю налитый желанием член и, сжав довольно активный орган Данилы в своей руке, задвигал ею ритмично, притулившись при этом сзади, отчаянно толкаясь в узкую расщелину меж его бёдер.       Я совсем утратил способность мыслить, мною двигала только страсть, неуёмная, обжигающая, сводящая с ума. Я, как безумный, без остановки толкался и толкался в горячую щель, упиваясь его ароматом: смесью лёгкого запаха мяты и пряного возбуждения.       Достигнув пика, я долго изливался и словно умирал, содрогаясь в предсмертной агонии, обретая немыслимый ранее покой и, незнакомое до сих пор, опустошительное удовлетворение.       Я ещё долго расслабленно лежал, прижимаясь к Даниной спине, продолжая сжимать в испачканной его спермой ладони обмякший член. Сердце оглушительно билось в груди, отдаваясь эхом в ушах, я жил и не жил, я дышал и не дышал, я вообще не знал, существую ли в этом мире.       Как только эйфория отступила, на меня накатила волна вины и сожаления. Поднявшись с кровати, я обильно смочил минералкой своё полотенце и принялся вытирать следы недавней страсти с простыни и тела Дани. Подумав, что на мокрой постели спать ему не позволю, перенёс пьяную тушку на свою кровать. Натянув на него одежду, заботливо укутал одеялом. Все мои действия сопровождались дебильной улыбкой Данилы, он действительно был в уматину, и у меня была, пусть и призрачная, но надежда на то, что поутру он и не вспомнит о ночном происшествии.       Ещё раз подоткнув под него одеяло, я вышел на улицу и, усевшись на крыльце, уставился на яркий диск Луны, печально взирающей на меня из бездонных космических высот. Я сидел и думал о том, что этой ночью мой скучный мир сделал виток, открыв для меня сокровенное и непознанное — этой ночью я пережил невероятное по силе возбуждение и самый дикий оргазм в моей жизни. Я был напуган и потрясён, и теперь смог понять старшего брата, смиренно признавая, что и во мне есть присущие ему порочные гадкие гены.       Робкая зарница выглянула из-за горизонта и заплескалась мелкими огненными бликами на озёрных волнах, а я так и сидел на крыльце, терзаемый жгучим стыдом и чувством вины. Я казнил себя за то, что пошёл на поводу у собственной похоти и воспользовался телом Дани, не задумываясь о его чувствах и чувствах Ксюши. И как мне теперь смотреть им в глаза?       Вскоре ранние пташки потянулись к уличному умывальнику. Я с тоской наблюдал, как парни без задних мыслей и излишней тревоги заигрывают с девчатами, те, беззлобно отшучиваясь, брызгались кристальной водой и махали, как стягами, полотенцами, пытаясь достать неуклюжих ухажёров. Вот немногочисленные матроны засуетились вокруг гигантского стола, собирая немудрённый завтрак для всей бригады. Всё вокруг было привычно предсказуемым, но в то же время не таким, как раньше, совсем другим.       Наблюдая за утренней суетой, я вздрогнул и обернулся на шорох за моей спиной, встретившись взглядом с Данилой.       — Ты чего здесь сидишь? — спросил он, сладко потягиваясь. — И почему я спал в твоей кровати?       — Ты вчера воду разлил и перебрался ко мне.       — А, — равнодушно протянул он, — тогда иди поспи, место свободно, — и, перекинув полотенце через плечо, пошагал в сторону умывальников.       Я поднялся на ноги, колени от долгого сидения в неудобном положении жалобно щёлкнули. Грустно усмехаясь, вошёл в домик и завалился на кровать, которая ещё хранила запах и тепло тела Дани. Поворочавшись под одеялом, вспомнил ночные события, испытав признаки лёгкого возбуждения, покорно признался самому себе, что влюбился. И как же меня угораздило втрескаться в парня, к тому же такого сложного человека, влюбиться в натурала без ничтожного шанса на взаимность?