Яркие краски

      Полдня я провалялся в постели, раздумывая над словами Кирилла. Почувствовав себя относительно лучше, отправился в ванную — мне нестерпимо захотелось понежиться в ароматной пене. Плескаясь в горячей воде, попробовал сунуть палец в анус, но тесная дырка не желала поддаваться вторжению, я поморщился, подумав о том, что Кирюха всё-таки врёт и приятного в этом мало. Вернее, совсем ничего приятного. Решив дурью не маяться, смыл похмельную вонь, свежий и бодрый натянул халат на мокрое тело, прошлёпал в комнату и снова завалился на кровать, прихватив с собой смартфон.       Сначала я позвонил и заказал пиццу с доставкой. Потом набрал номер Дани, невзирая на то, что вчера он прогнал меня прочь, я не собирался сдаваться. Выслушав женский голос, сообщивший, что телефон выключен, печально вздохнул и уставился в потолок, да так и лежал в ожидании курьера, вспоминая дивную ночь в кемпинге и придумывая безумные планы по соблазнению своего любимого Данечки.       Когда прозвенел дверной звонок, я торопливо натянул на себя майку и джинсы, ринулся в коридор, расплатился с курьером за заказ, положил кошелёк в задний карман и попёрся на кухню со своим трофеем. Испытывая волчий голод, я стрескал не успевшую остыть, источающую обалденный аромат и истекающую сыром пиццу с колбасой и оливками всю, до последней крошки, затем вымыл посуду, прихватив пакет с мусором, сунул ноги в сандалии и вышел из квартиры.       До больницы добрался без происшествий, забрал на ресепшене справку и вернулся домой. Болтаясь без дела из комнаты на кухню и обратно, несколько раз набирал номер Дани, телефон был по-прежнему отключён.       Утренний разговор с Кирюхой не выходил у меня из головы. В конечном итоге я открыл ноутбук и ввел в поисковик постыдное слово: гей-порно. Браузер услужливо подкинул множество сайтов на заданную тематику. Я не стал особо разбираться и щёлкнул мышкой по самой верхней строчке. На мониторе развернулся ряд видеороликов. Сделав глубокий вдох, я собрался духом и кликнул наугад: колёсико немного повращалось и явило моему взору бородатого мужика с явным удовольствием вылизывающего гигантский член. Пару минут я пялился на неопрятного пузатого дядьку и неестественных размеров детородный орган, не испытывая ничего: ни возбуждения, ни отвращения. Просмотрев ещё пару роликов, я решил, что всё это полная хрень и что нет ничего привлекательного в безумной долбёжке и наигранных стонах. Начиная зевать, я запустил ещё одно видео, решив, что оно будет последним. И тут появились они…       Они целовались, по-настоящему, страсть сменялась тихой нежностью, стоны на грани безумия — томными вздохами. Они тесно соприкасались нагими телами, и каждое их движение было наполнено возбуждающей сексуальностью. Они не играли на камеру, они искренне наслаждались процессом. Моё сердце размякло и потекло, словно мягкая карамель, наполняя низ живота тягучим сладким томлением. Запустив руку в трусы, я погладил своего дружка и уже не мог остановиться, пока не излился себе в кулак, упиваясь эротичными стонами щуплого брюнета, плавящегося от наслаждения.       Мозг отключился начисто, я расслабленно откинулся на спину, раскинув руки, и уставился в никуда, постепенно приходя в себя. Когда отголоски оргазма растаяли в космическом пространстве, я закрыл мак, сходил на кухню выпить воды и, вернувшись в спальную, рухнул на мягкий матрас. Закутавшись, как в детстве, в одеяло с головой, я мучительно боролся с нестерпимой потребностью прикоснуться к Даниным губам, пройтись руками по худой спине, сжать в ладони его член, ощущая увесистую тяжесть и ответное желание, и так же, как те парни в порно, соприкоснуться обнажёнными телами. Я безумно тосковал по Дане и почти до утра вспоминал о той близости, что случилась между нами в маленькой комнатке, залитой холодным лунным светом.       Вскочив по звонку будильника, я быстро умылся, позавтракал и поскакал на завод. По пути я придумывал, где и как нападу на Данилу, может быть, это будет на лестнице в десятиминутку, а может, я дождусь его после смены и зажму в пустой раздевалке. Я рисовал себе в мыслях его недоумение, сменяющееся вожделением, и как он будет отвечать на мои поцелуи, поддаваться жадным рукам, а потом… А вот что потом, я представлял себе очень смутно, несмотря на урок, что преподали мне порноактеры накануне, вечером. В целом, принцип соития между двумя мужиками я понял, но, честно сказать, мне было трудно вообразить, как я проникаю в Данино тело, а уж то, как он пытается всунуть свой член в мою задницу, тем более — в тугое отверстие меж своих ягодиц я даже кончик пальца не смог протолкнуть. Н-да, в моем образовании в этом плане наблюдался явный пробел.       Оказавшись в раздевалке одним из первых, накинул безразмерный халатище и поспешил на своё рабочее место. Даня ещё не пришёл, в ожидании любимого я нетерпеливо поглядывал на цеховые двери. Вот конвейер брякнул шестерёнками, зашелестел резиновой лентой, а Данила так и не явился. Вопреки запрету, я набрал его номер, тётка снова сообщила, что абонент не в сети, я обречённо вздохнул и принялся вставлять детальки в дурацкие платы, время от времени поглядывая на пустующее место напротив, строя предложения о том, что могло случиться, и задаваясь вопросом: все ли у него хорошо?       В первый же перерыв я бросился на поиски Ксении. Обнаружив её, заразительно смеющуюся в окружении девчат, отозвал в сторонку и задал волнующий меня вопрос:       — Ксюш, ты знаешь, почему Данила не вышел на работу?       Она посмотрела на меня как-то странно, ухватила за рукав и потащила на лестницу, где толкнула к стене и сходу потребовала:       — Оставь Данилу в покое.       Я растерялся от такого напора и, не подумав, признался:       — Извини, Ксюша, но не могу, я люблю его.       — Ты гей? — выпучила она на меня свои глазищи.       — Не уверен, — ответил я, пребывая в замешательстве, — но, что касается Дани, с ним я готов на всё.       Она попыталась меня вразумить:       — Глеб, пойми, он художник, пусть бывший, но художник. Он не видит в тебе человека, ты для него просто красивая модель, не больше.       Ксюшины слова полоснули по сердцу острой бритвой и, в принципе, она была права.       — Возможно, мои чувства и односторонние, — согласился я, — но я не отступлюсь, как ни проси. Если я сдам назад, никогда себе этого не прощу.       — Ты меня не слышишь? Если что-то пойдёт не так, ты его убьёшь! У него сейчас все хорошо…       — И это ты называешь хорошо? — заорал я, мгновенно вспыхнув, как спичка. — Гениальный художник утонул в своих страхах, ему помощь нужна, а не утешительные похлопывания по спинке!       — Ему никто не сможет помочь! — истерично выкрикнула она в ответ.       Всматриваясь в милое личико симпатичной девушки, что волей случая стала моей соперницей в любви, я положил ладони на хрупкие плечи и попробовал спокойно объяснить свою позицию:       — Я хотя бы попытаюсь. Я буду за него бороться, с тобой, с отцом, с целым миром. Если будет нужно, я вернусь домой и пожертвую своей гордостью и свободой. Ради него я готов на всё, понимаешь? И пусть мои чувства останутся безответными, я от него не откажусь.       — Ты совершаешь большую ошибку, — прошипела Ксюша. Дёрнув плечами, высвободилась из моих рук и гордой походкой направилась в цех.       Оставшись в одиночестве, я вынул телефон, услышав в который раз, что абонент выключен, последовал за Ксюшей.       Весь день и последующий вечер провёл в тоске и печали, продолжая безуспешно насиловать смартфон. Я мечтал о завтрашней встрече с Даней, чувствуя, что энергия утекает по каплям, как воздух из проколотого мяча.       Даня и в среду не вышел на работу. Дождавшись окончания смены, я закинул халат в ящик и ломанулся на маршрутку, мне нестерпимо хотелось его увидеть.       Взлетев на четвёртый этаж, позвонил в обшарпанную дверь, но ответом мне была тишина. Какое-то время я продолжал стучать костяшками пальцев по облезлой деревяшке, прикладывал ухо к замочной скважине. В конечном итоге решил, что его нет дома, спустился вниз и уселся на лавочку у подъезда, где и просидел в ожидании Дани почти до заката, периодически слушая женский голос, твердящий одно и то же: телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети.       Понуро вернувшись домой, завалился на кровать, честное слово, я готов был разрыдаться, как малое дитя, так сильно хотел увидеть Данилу.       Утром, наплевав на нашу размолвку, выловил Ксению ещё до начала смены и вытащил ее на лестницу.       — Ксюш, ты же знаешь, где Даня. Скажи, я с ума схожу от беспокойства, не могу до него дозвониться, вчера ходил к нему домой, но он не открыл дверь.       — А ты не думал, что он никого не хочет видеть? Особенно тебя, — ехидненько процедила она в ответ на мою просьбу.       — Ксюш, ты дура? Он четвёртый день не выходит на связь, может, с ним что-то случилось. Ты же знаешь, что он эмоционально нестабилен.       — Он был стабилен, пока не встретил тебя, — неожиданно заорала она, вытаращив глаза.       Я сделал глубокий вдох, медленно выдохнул.       — Ксения, давай зароем топор войны, пойдём к нему вместе и убедимся, что с ним всё в порядке.       Она резко успокоилась, согласно кивнула и направилась в цех, я снова попытался ему дозвониться, но безуспешно.       До конца смены меня посещали жуткие мысли, от которых я упорно отмахивался, но сердце все равно тревожно сжималось. Дождавшись Ксюшу на проходной, подхватил ее под руку и потащил к остановке. Нужная маршрутка подъехала сразу, и это обстоятельство я посчитал хорошим знаком, но, если быть честным, попросту утешал себя и успокаивал.       Поднявшись на Данин этаж, Ксюша вынула из сумочки ключ и вставила в замочную скважину, но попытка провернуть его не увенчалась успехом. Отодвинув девушку в сторону, я принялся долбить кулаками по двери, выкрикивая требование немедленно её открыть и угрожая выбить облезлую деревяшку к чёртовой матери. Я уже почти отчаялся и лихорадочно придумывал альтернативные способы проникновения в квартиру, как неожиданно дверь поддалась моему напору. На пороге стоял взъерошенный Даня. Счастливо улыбаясь, он выдохнул моё имя, не обращая внимания на Ксюшу, ухватил меня за руку и потащил по коридору.       — Пойдём со мной, я приготовил тебе свадебный подарок, — бормотал он словно в бреду.       Втолкнув меня в серую комнату без мебели, взмахнул рукой в сторону старенького этюдника, что за неимением лучшего играл роль мольберта. Я на мгновение растерялся, но тут же замер в немом восторге, уставившись на ещё не просохшее полотно. Я стоял неподвижно, затаив дыхание, и словно выпал из реальности, любуясь жёлтой Луной, расплескавшей сияние по озёрной ряби, утопающей в густом ультрамарине. На переднем плане, раскинув мощные руки, упивалось сказочной ночью дивное существо. Его кожа отсвечивала медью, длинные волосы, перевитые жгутами водной травы, отливали серебром, бедра опоясали водоросли, они струились вниз, обвивая мускулистые ноги наподобие водяных змей. Он будто только что тряхнул головой, рассыпая вокруг золотистую пыльцу, мне казалось, что протяни я руку и сияющие пылинки покроют мою ладонь. Я стоял столбом, рассматривая фантастически прекрасного себя, и счастливо улыбался на грани слез, вглядываясь в уникальный мазок Кержака.       Оглянувшись на Даню, с намерением выплеснуть на него своё восхищение, свой восторг и неукротимую радость, напрягся: мне не понравилось его слишком бледное лицо, блаженная улыбка и тёмные круги под глазами. Он выглядел потерянным. Сделав глубокий вдох, Данила покачнулся и завалился на меня, теряя сознание. Я подхватил его на руки и потащил в соседнюю комнату. Там, уложив на разобранный диван, подложил под голову подушку, ноги задрал на подлокотник и обернулся на Ксюшу, стоящую неподвижно рядом.       — Чего стоишь? — испуганно заорал я. — Вызывай скорую!       — Не надо, это голодный обморок, он скоро придёт в себя, — спокойно сказала Ксюша, вышла из комнаты и забрякала на кухне кастрюлями.       Через несколько минут Даня и вправду открыл глаза и, взглянув на меня, тепло улыбнулся.       — Ты опять меня напугал, — прошептал я, касаясь губами его холодных пальцев, вымазанных в красках.       В комнату вернулась Ксения.       — Вот, напои его, — предложила она, протягивая мне кружку с тёплой водой, источающей лёгкий медовый аромат, и снова вернулась на кухню.       Я помог Дане напиться, придерживая его за плечи. Забрав у него опустевшую посуду, прошептал:       — Полежи, я сейчас вернусь, — и, укутав его одеялом, отправился вслед за Ксюшей.       Она стояла у плиты и утирала слезы. Завидев меня, молча порылась в сумочке, вынула из неё ключ и вложила в мою ладонь.       — Как сварится, дай ему бульон, — кивнув на кастрюлю, стоящую на плите, добавила: — Потом, через полчасика, заставь съесть немного курицы, а я пойду.       — Как ты узнала, что это голодный обморок? — поставив кружку на стол, поинтересовался я.       — Такое уже бывало, он иногда занимался самоедством, закрывал замок на собачку и уходил в себя на пару суток, при этом не ел и не спал. В холодильнике ужин еще со вторника, он к нему даже не прикоснулся.       Я с трудом сдержал желание покрыть её трёхэтажным матом: она знала за Даней такую особенность и позволила ему несколько дней провести за закрытыми дверями, идиотка!       — Ты так и уйдёшь? — спросил у неё равнодушно.       — А что мне остаётся? Он сделал свой выбор, — печально ответила Ксюша и вышла в прихожую. Через пару секунд клацнул дверной замок.       Я вынул из кастрюли курицу, ткнул в мясо вилкой, посчитав, что уже готово, сполоснул кружку, налил в неё бульон и вернулся в комнату. Даня полусидел-полулежал, подоткнув под спину подушку, и выглядел вполне живым, по крайней мере, смертельная бледность с лица уже сошла. Я уселся на пол рядом с диваном и протянул ему кружку с бульоном.       — Вот, выпей. Только осторожно, горячий.       Даня сделал маленький глоток, не отрывая от меня взгляда.       — Ты и вправду меня напугал, — с лёгким укором произнёс я, и, кивнув головой в сторону комнаты за стеной, спросил: — Как тебе удалось?       — Слишком сильно захотел, — ответил он, мягко улыбаясь.       С ним явно что-то произошло за эти дни, он был совсем на себя не похож, стал внутренне более спокойным, уравновешенным и открытым внешнему миру. И чего только стоила эта мягкая улыбка, и улыбался он именно мне. Я вообще растерялся от обилия чувств и эмоций, что мне пришлось пережить в последнее время, и сидел перед ним, будто неживой, еле сдерживая рвущиеся наружу слезы радости, счастья и облегчения.       — Тебе понравился мой свадебный подарок? — сделав глоток, спросил Даня: — Нелли Литвинова хорошая партия.       — Дань, с чего ты решил, что я женюсь?       — А разве нет?       — Я на брак не соглашался, но, если будет нужно, я сделаю это и только для того, чтобы тебе помочь.       — И каким образом мне это поможет? — хмыкнул он.       — Дань, ты смог преодолеть свой страх и взять в руки кисти, я безумно этому рад и восхищаюсь тобой, твоей внутренней силой. Но, как быть с ахроматопсией? Тебе требуется лечение, а лечение требует денег. Я сейчас не могу оказать тебе помощь, но папа может. Он мечтает о Литвиновской коллекции и заполучит её только в качестве приданного за Нелли Литвиновой. Если я соглашусь на брак, он разблокирует мои карты и сделает все, что пожелаю.       — Ты глупый? Ахроматопсия не приговор, а всего лишь психосоматика, я справился с одним, справлюсь и с другим. Думаешь, я напрасно в своё время таскался по психологам? Всё же что-то я вынес полезного из бесполезного. По крайней мере, разбираться с внутренними конфликтами, погружаясь в глубокий транс, эти шарлатаны меня научили.       — Тогда почему…       Он меня перебил, предупреждая невысказанный вопрос.       — Копаться в своей душе, знаешь ли, чертовски больно и страшно. Страшно настолько, что сердце перестаёт биться. Ты погружаешься в ужас, и он поглощает тебя целиком. Как наяву, переживаешь события, о которых не хочешь помнить, и прячешь воспоминания в самых тёмных глубинах бессознательного. Иногда одного раза бывает недостаточно, приходится снова и снова погружаться в собственный Ад и вытаскивать наружу свои кошмары. Раньше у меня не было причин, но встретив тебя, я пожелал писать настолько сильно, что готов был пройти сквозь чистилище. — Его лицо озарила широкая и светлая улыбка, такая же открытая, как раньше: — И, вообще, что касается денег, ты забыл, что на моей стене висит целое состояние?       — Я думал, ты ни за что не согласишься её продать.       — Почему? Теперь она для меня ничего не значит. Да и не значила никогда. Она была напоминанием о большой любви и предательстве. Думаю, я заменю её другой картиной. Как насчёт твоего портрета?       — Дань, ты хоть что-то ко мне испытываешь? — спросил я, забирая у него опустевшую кружку.       Он протянул руки и, сжав ладонями мои плечи, прошептал:       — Ты моё вдохновение, моя совершенная, идеальная модель.       — Дань, я не хочу быть твоей моделью. Вернее, хочу, но мне этого мало.       Он склонился и прикоснулся губами к моим губам, слегка отстранился, и, заглянув мне в глаза, проникая своим удивительным взглядом в самые потаённые глубины моей души, мягко улыбаясь, тихо спросил:       — Этого достаточно, или нужны слова?