***
Два месяца пролетели, как один миг, и с каждым прожитым днём под одной крышей я любил Данилу все больше и больше. Я просто сходил по нему с ума и каждый вечер, перед сном, мысленно благодарил Бога за подаренное мне счастье. Жить с Данилой оказалось совсем не скучно. Для меня не стало открытием, что человек он весёлый, Даня и до трагедии много смеялся, искренне и от души, настолько заразительно, что невозможно было устоять и не рассмеяться в ответ. И в быту он вовсе не был неряхой и занудой. Самое интересное, мы никогда не ссорились и не выясняли отношений. Я сразу признал в нем лидера и с готовностью шёл на уступки, но и Даня не требовал от меня невозможного, а если я все же включал дурака, то он легко находил убедительные слова и возможный конфликт как таковой терял всякий смысл, умирая в зародыше. Данила много рассказывал о своей жизни после больниц, о том, как он искал своё место в новой реальности и не находил, как метался из одного города в другой, как бежал от света и ярких красок, как, в конце концов, оказался в исходной точке — в том городе, где всё началось. Когда он не писал, то все свободное время мы проводили вместе, вместе ели, смотрели фильмы и читали старые книги вслух, иногда ходили по магазинам или на прогулки по городу. И после бурного секса засыпали, сжимая друг друга в объятиях, и сейчас я прекрасно понимал своего закадычного товарища Кирилла: иногда выступать в принимающей позиции действительно может быть очень приятно. Несмотря на годы без живописи, Данила не изменил своей привычке закрываться в мастерской и творить без устали до тех пор, пока полностью не испишется. Писал он очень быстро, ему хватало чуть больше недели на то, чтобы завершить очередную картину, и, удовлетворённо вздохнув, приступить к следующей. А ещё я узнал, что почти все картины он пишет по памяти, передавая на удивление точно самые незначительные детали. И если раньше он был стопроцентным реалистом, то теперь иногда выходил за рамки своего реноме, когда его фантазия выдавала нечто поразительное, вроде «Озёрного эльфа» или новой картины под условным названием «Жуткий сон», на которой Смерть с косой, отгоняя обнаживших кровавые клыки голодных гиен, укрывала полами мрачного плаща маленькую девочку ангельской внешности с золотистыми вьющимися волосами и огромными голубыми глазами. Я так и не смог от него добиться, что послужило толчком к написанию этого полотна. Бесспорно, новые работы Данилы отличались от прежних, в них читался более глубокий смысл и было нечто такое, что мистически завораживало и не отпускало, погружая созерцателя в прекрасный, загадочный мир, созданный уникальными мазками Кержака. Я догадывался, что такое влияние на него оказала пережитая ранее трагедия, но вслух об этом не говорил, опасаясь вызвать у Дани грустные воспоминания. Кроме того, он оказался настоящим затворником, Даню, кроме живописи и меня, в этой жизни ничего не интересовало. Однако, каким бы озабоченным рисовальщиком он не был, но завтраки, обеды и ужины готовил непременно и всякий раз поражался тем, с каким удовольствием я поглощаю его кулинарные шедевры. И я всякий раз убеждал его в том, что он не обязан для меня готовить, а Даня лишь усмехался в ответ на мои робкие упрёки. Вот и этим утром, усевшись за стол, я начал с традиционно-обычного: — Дань, не обязательно это делать специально для меня. — Уверяю тебя, я не делаю ничего против своего желания. Мне нравится наблюдать за тем, как аппетитно ты ешь. — Но ты никогда со мной не завтракаешь, выпьешь стакан молока и всё. — Зато обедаю и ужинаю. Видишь, уже потолстел, — ответил он и ухватил себя за тощий бок, демонстрируя вымышленной жирок. — Такими темпами я скоро стану таким же толстяком, как прежде, тебя это не пугает? — Можно я буду честным? Он кивнул. — Дань, мне без разницы, как ты выглядишь, толстый ты или тощий, со шрамами на спине или потрясной татуировкой. Я люблю тебя любым, я не вижу в тебе недостатков. Моё сердце не видит. — Какой ты с утра романтичный, — улыбнулся Данила, потрепав меня по волосам, — ешь, а мне надо ещё поработать, а потом сходим на прогулку, что-то я засиделся в четырёх стенах. — Куда пойдём? — спросил я, запихивая в рот очередную, ещё не успевшую остыть, тающую во рту слоёную трубочку с джемом. — Сначала в художественный салон, нужно кое-что прикупить, а потом погуляем в сквере возле дома, там сейчас очень красиво, я нуждаюсь в новых эмоциях. — Ладно, — согласился я, — иди работай, я доем и займусь уборкой, пока тебя жду. Ближе к полудню Данила по обыкновению обосновался на кухне и приблизительно через час позвал меня на обед. После того, как мы управились с нежнейшими телячьими отбивными и жареным картофелем с грибным соусом, Даня отправился собираться, а я принялся мыть посуду. Когда я почти управился с уборкой, в проёме появился Даня. — Ну что, идём? — спросил он, уже полностью готовый на выход. Погода и вправду была прекрасной: яркое солнце, тёплый ветерок и прозрачное чистое небо радовали душу. Побродив между прилавками в художественном салоне, Данила прикупил несколько кистей, тюбиков с краской и что-то ещё мне неизвестное. Покинув магазин, потащил меня в скверик недалеко от нашего дома. Мы неспешно брели по асфальтовой дорожке, усыпанной жёлтой листвой. — Над чем ты сейчас работаешь? — спросил я у Дани. — Пишу туман над водой, — ответил он расслабленно, подставляя лицо тёплому ветерку. — Что может быть красивого в тумане? — фыркнул я, лениво распинывая листья под ногами. — В природе нет ничего некрасивого. Мне всегда казалось, что в седых космах тумана скрывается нечто мистическое, завораживающее сознание. Я художник, не поэт, мне трудно подобрать правильные слова, проще отразить своё видение на холсте. — Дань, если сейчас ты пишешь туман, то зачем мы пошли сюда? — Я рассматривал корявые ветки кустарников, обрамляющих дорожку, преследовал взглядом угловато планирующий кленовый лист, дышал горечью ранней осени и растворялся в чистоте бесконечного неба. — Моей душе нужны эмоции. Сейчас я сливаюсь с природой, в полной мере ощущаю её совершенство, держу тебя за руку и от этого счастлив. Понимаешь, я вижу мир не так, как большинство людей, и нуждаюсь в новых красках и новых впечатлениях. — Это как? — Посмотри туда. Что ты видишь? — Куст, листья жёлтые. — А я вижу ранетки. На фоне лазури, удивительный коричневый в бордовом. В моем сознании уже смешались умбра и киноварь. — Точно, там и вправду ранетки, я на них и внимания не обратил. — Я автоматически переношу окружающий мир на холст, в моем сознании он уже нарисован, я подмечаю тени и полутени, оттенки и полутона, вижу завершающие мазки. Останавливая взгляд на сосновой ветке, я выделяю одну-единственную иголочку, на которой задержалась последняя дождевая капля, у неё уникальный цвет, и бессознательно я уже знаю, какие мне нужны краски, и мысленно подобрал нужные кисти. Когда ты смотришь на яблоко, то видишь яблоко, а я любуюсь штрихами кармина и алого, чистый кармин и чистый алый. Чистые краски в природе встречаются редко. — Представляю, как тебе было страшно во время приступов ахроматопсии. — Страшно было не это, ахроматопсия пришла и ушла, кроме того я мог бы писать монохромно, ведь и в черно-белом есть своё очарование. Страшно было то, что я словно ослеп. Я видел мир простым и пустым: красный — это красный, синий — это синий. Не знаю, как объяснить. Я чувствовал, как моя душа усыхает в этом ограниченном мире, я медленно умирал от тоски. Что-то произошло на дне рождения Антоновны, той ночью на берегу озера я увидел красоту окружающего мира не глазами, а как раньше: переливы кобальта и ультрамарина, игру кадмия, меди и охры. Я тогда не поверил себе, решил, что все это пьяный бред. Но утром снова увидел смешение красок в берёзовой листве и серебряной ряби волны. Я молчал, переживая его болезненные воспоминания, как свои, но при этом в душе разливалось спокойствие — за всё время, что мы прожили вместе, Даню ни разу не настиг приступ и это внушало надежду. А ещё я вдруг подумал, что с тех пор, как Даня ко мне переехал, он неожиданно и резко бросил курить. Свернув с главной аллеи на извилистую тропинку, мы продолжали идти задумчиво, наслаждаясь осенней разноцветностью. — Дань, ладно я. Я легко принял свои к тебе чувства, тем более старший брат уже протоптал дорожку. А почему ты решился на такие, по общественным меркам, неправильные отношения? — нарушил я мирное молчание. — Любовь странная штука, она возникает вопреки нашим ожиданиям. Однажды вспыхнув, она поработит твой рассудок, и ты начнёшь совершать нелогичные поступки. А правильно или неправильно — решать только мне. — И все же, ты не боишься пересудов за спиной? — Мне без разницы, кто и что обо мне думает. Глеб, человечество, в целом, серая масса, волнение которой меня вообще не касается. Вот скажи мне, зачем ради чьего-то совершенно постороннего мнения ломать и корёжить себя? Пойду на уступки толпе и ещё два человека в этом мире станут несчастными, а несчастных людей и без нас с тобой предостаточно. — Я так понимаю, что сейчас ты признался мне в любви? Его губы загадочно дрогнули и он чуть крепче сжал мои пальцы. — Я напитался, пойдём домой, — предложил Данила и потянул меня в сторону выхода из скверика.Глава 13. Глеб
12 ноября 2018 г. в 19:20
По дороге домой я думал о том, что, скорее всего, зря закручиваю гайки, вынуждая Данилу на странные отношения. Наверное, для Дани будет лучше остаться с Ксюшей, меньше проблем. Провалявшись два дня в кровати после постельных забав, сгорая от жара и резкой боли, кто угодно изменит вектор. И если Дане стандартная любовь подходит больше, то так тому и быть.
Дома, скинув кроссовки, я сразу поплёлся в Данину комнату, где забрался на кровать и сгрёб в охапку его подушку и одеяло, горестно упиваясь мятно-пряным ароматом. Думать о будущем и строить планы по возвращению любимого у меня не было ни сил, ни желания. Я доверился горькой судьбе и внутренне пытался смириться и принять тот факт, что Данила сделал свой окончательный выбор и этот выбор отнюдь не я.
Так и просидел я в печали и тоске, сжимая мягкий комок, время от времени тяжко вздыхая и чутко прислушиваясь к любому шуму за пределами комнаты, надеясь на возвращение Дани. Когда солнце упало в закат, я утратил надежду, но продолжал неподвижно сидеть на кровати, пустым взглядом уставившись в никуда.
Около одиннадцати вечера хлопнула входная дверь, пришёл Данила. По звукам, доносящимся из коридора, я понял, что первым делом он отправился на кухню, побрякал там посудой, через пару минут заглянул в мою комнату, а затем в свою, где и обнаружил меня сидящего по-турецки в обнимку с его постельными принадлежностями.
— Вот ты где. Чем ты тут занимаешься в темноте? — спросил он, щелкнув выключателем.
Взглянув на него испуганно, будто он застал меня на чём-то постыдном, я отбросил подушку в сторону, отпихивая ногой одеяло.
— Ты пришёл собрать вещи? — спросил у него унылым голосом. Даня присел рядом и посмотрел на меня, как на дурачка. — Ну, — замялся я на секунду, — разве ты не решил вернуться к Ксюше?
— С какого перепуга? — он выглядел искренне удивлённым.
— Я сегодня вас видел. Видел, как вы обжимались и признавались друг другу в любви.
— Глеб, откуда такие фантазии? — спросил Данила, слегка склонив голову набок.
— Ты будешь отрицать, что встречался с ней?! — горькая печаль мгновенно уступила праведному гневу, я не желал выслушивать его лживые оправдания.
— Я смотрю, ты у нас ревнивец, — протянул Даня с задумчивым видом. — Нет, отрицать не буду. Но все не так, как тебе показалось.
— Даня, не ври мне! — выкрикнул я. — Ты же знаешь, как это больно, когда тебе изменяют. Если решил быть с ней, так будь честным со мной. — Глаза снова подёрнулись пеленой слез.
— Глеб, успокойся. Я был уверен, что ты меня не послушаешься и попрёшься за мной на квартиру, потому без раздумий открыл дверь, когда в неё постучали. Но, вопреки моим ожиданиям, на пороге стояла Ксюша. Я позволил ей войти и выслушал всё, что она хотела мне сказать, а затем объяснил ей свою позицию, напомнив, что наши с ней отношения всегда были временными, предполагающими свободу выбора. Я выбрал тебя и это не обсуждается.
— Тебе обязательно нужно было с ней обниматься? Может, вы и прощальным сексом занялись? — пробубнил я ревниво, подтягивая мягкий комок в наволочке и утыкаясь в него лицом.
— Она прилипла ко мне, как банный лист, что мне оставалось делать? Ну не мог я её грубо оттолкнуть, просто не смог.
Снова отшвырнув многострадальную подушку, я ядовито процедил:
— Может, она тебя и в койку потащила? И ты тоже не смог ей отказать?
Даня взглянул на меня сурово:
— Глеб, не мели ерунды.
— Тогда почему ты вернулся так поздно?
— Ты прям, как ревнивая жена, — усмехнулся он. — После того, как выставил Ксюшу за дверь, я проверил картину и решил, что можно крыть лаком, пришлось сгонять в салон за материалами, ну, а потом увлёкся.
— Что, Эльф готов?
— Да, — согласно кивнул Данила, — завтра к вечеру можно забрать, только будет вонять ещё несколько дней.
— А зачем ты вообще туда ездил? — меня терзали любопытство вкупе с подозрениями и безумное желание ему поверить.
— За вещами, ещё одну сумку с тряпками притащил и мультиварку прихватил, она здорово экономит время, — охотно ответил Данила, но тут же его взгляд стал очень серьёзным: — Глеб, сегодня ты меня удивил. Если ты мне не доверяешь, то тут уж я ничего не смогу поделать. Однако заруби себе на носу, впредь подобные вспышки беспричинной ревности я терпеть не намерен. Прежде чем дать волю своей фантазии, просто спроси, а не убегай, как ребёнок, хлопая дверью.
Почувствовав себя пристыженным, я согласно кивнул и резво сменил тему.
— Если ты не собирался вернуться к Ксюше, тогда о чём ты хотел со мной поговорить?
— Как же много ты себе напридумывал, прямо живой пример ошибочных предположений, — вздохнул Данила, его губы дёрнулись в мягкой усмешке, — хотел обсудить возможность врезать замок в дверь мастерской. Я не терплю, когда меня прерывают во время работы и видят картины в процессе, а в том, что ты будешь подглядывать, я не сомневаюсь. И ещё, я хочу написать твою обнажённую натуру. Не согласишься ли ты, моя совершенная, идеальная модель мне позировать?
Я даже сглотнул предвкушающее, настолько возбуждающе волнительным мне показалось его предложение, и закивал весьма энергично, выражая своё согласие. Сейчас мой любимый художник давал мне возможность принять активное участие в его творческом процессе, так сказать, заглянуть за кулисы, и я почти сошёл с ума от радости.
— Тогда договорились, завтра я вызову слесаря. К выходным планирую закончить Вишнёвые хлопушки и возьмусь за тебя, детали обсудим позже, — сказал Данила, поднимаясь с кровати. — Ты ел? — поинтересовался он и на мой отрицательный жест головой предложил: — Пойдем, устроим поздний ужин, я проголодался.
Я счастливо потрусил за ним на кухню, на ходу интересуясь:
— Дань, Вишнёвые хлопушки твоя новая картина? А что на ней будет? А почему хлопушки?