Роб Рой. Иная история

Томас не помнил, как он вернулся в дом. Ноги вдруг стали ватными, глаза затуманились – казалось, будто все краски мира вдруг поблекли. Декита придерживала юношу под локоть, ведя назад, в дом, но Томас едва осознавал это. В груди словно что-то сдавило, на участливые вопросы баронета и леди Кемнисс, О’Коннор смог выдавить из себя только невразумительное хрипение. Голоса окружающих его людей доносились будто бы издалека, по крайней мере, сознания юноши они не задевали. Если честно, Томасу вообще хотелось, чтобы его оставили одного – даже дружеская поддержка ему сейчас была в тягость. Сжавшись в комок в большом кресле, куда его с неимоверным трудом усадила Декита, О’Коннор почувствовал, что не может больше сдержать слез – пусть хоть на чуть-чуть ослабнет эта свинцовая тяжесть, что сжимает сердце обручем боли и не дает вздохнуть! Как он мог за все это время не послать родителям ни строчки?! Был зол на отца, потом увлекся новыми приключениями да загадками, пропади они пропадом! Развлекался на охоте! Даже про успехи им не сообщил! Томас почувствовал, как его накрывают волны отвращения к себе. Бессердечный, самовлюбленный эгоист! Если бы он смог взять себя в руки и смирить свою гордыню, они с отцом бы не поссорились! Он стал бы помощником отца, они разделили бы работу поровну! А случись какая беда, один из них всегда был бы дома, чтобы не тревожить понапрасну маму! Бедная мама! В уголках глаз защипало, и горячие слезы вырвались на волю, оставляя блестящие ручейки на щеках юноши. То, что он не пишет, не могло ее не тревожить! А у отца, похоже, тоже не все шло гладко, иначе он бы придумал, как скрыть от больной жены безалаберность ее любимого сына! И только серьезное потрясение могло вынудить Райана О’Коннора покинуть Англию, никому ничего не сказав! «Я их подвел, - то и дело звучало у Томаса в голове, - я был их единственной надеждой и я их подвел!» Внезапно ирландцу захотелось, чтобы кто-то был сейчас рядом с ним, кто-то добрый и участливый, кому он бы рассказать о своем грехе, кто-то обладающий такой нравственной чистотой, коя недоступна отныне самому Томасу. К своему удивлению, юноша ощупью обнаружил на ручке кресла чью-то руку и, не отдавая себе отчета, сжал ее. Когда накатывал особенно сильный приступ боли и самобичевания, Томас крепче вцеплялся в эту руку, словно в спасительный якорь, неизменно выдавливая из себя хриплое прости (не было сил даже голову повернуть, поэтому юноша так и не знал, кто был его конфидентом). Под утро ирландца сморил сон. Но спал Томас беспокойно, постоянно подергиваясь и мучаясь кошмарами. Разлепив, наконец, опухшие тяжелые веки, О’Коннор увидел рядом с собой белую руку Дейты, присланного баронетом проверить состояние молодого гостя и вынужденного провести ночь, успокаивая юношу. В местах, где пальцы Томаса сжимали ладонь дворецкого особенно сильно, кожа покраснела – должно быть, останутся синяки, сконфуженно подумал Томас. - Прости, - смущенно произнес он вслух. - Я хочу напомнить вам о необходимости вашей поездки в Лондон, - ровным голосом ответил Дейта. - Что? – опешил ирландец. – О Боже! Похороны! - Мистер Эдисон хочет, чтобы я сопровождал вас, - продолжил дворецкий. - Не надо… я сам… Я не хочу вас впутывать в это. - В таком случае, это приказ мистера Эдисона, - безапелляционным тоном ответил верный Дейта. - Я… сейчас буду готов, - тусклым голосом отозвался Томас. Дейта кивнул и обернулся, чтобы покинуть комнату, как вдруг снова повернулся и робко приблизился к юноше. Неуверенно протянув руку, Дейта бережно погладил Томаса по кудрявым рыжеватым волосам, имея при этом такой сосредоточенный вид, что Томас на миг даже повеселел. После сего действа дворецкий снова кивнул Томасу и ушел. Ранее чарующий и прекрасный Иллион-хаус при отъезде показался О’Коннору безвкусным и унылым. Даже русалка в его ванной комнате будто утратила свою красоту, превратившись в обыкновенную вульгарную картинку. Баронет и миледи сердечно прощались с Томасом, заверяя того, что он может на них надеяться, если понадобится помощь. На Декиту ирландец и посмотреть не мог – слишком свежо было воспоминание скорбной вести, которую она принесла ему. Разумеется, девушка не была в этом виновата, но кому какое теперь до этого дело? Вот так молодой эсквайр Томас О’Коннор покинул в то утро кров своих друзей и устремился на родину в сопровождении загадочного слуги загадочного баронета. В Лондон они прибыли также на рассвете. Если столица Британской империи и до этого казалась Томасу унылой, то теперь к его горлу подступала тошнота от одного ее вида. Похороны были назначены на следующий день. Томас был безгранично признателен Дейте, который взял на себя организационные обязанности, но гробницу для миссис О’Коннор юноша предпочел выбрать сам. Белоснежный мрамор с гравировкой в виде роз – последняя дань памяти от любящего сына. «Прости, прости, что не смог дать тебе больше», - шептал юноша, смотря на изящный памятник, холодный и безжизненный, как и добрая Марта О’Коннор. Жаль, что отец не сможет прибыть… впрочем, он ни оставил адреса, и как разыскать его, Томас не имел ни малейшего понятия. Похороны юный мистер О’Коннор назначил на вторую половину дня, предание тела земле должно было состояться в сумерках. Такой необычный выбор времени был символическим – в последнее время Марта выходила погулять в домашнем саду именно в сумерках, когда не слишком жарко, но и ночные холода не вступили в полную силу, а на горизонте вилась окрашенная закатом в багрянец и золото тонкая линия Темзы. Идя в похоронной процессии, Томас поразился количеству людей, пришедших проститься с его матерью. Ведь в последнее время миссис О’Коннор так редко с кем-то общалась! Приглядевшись, Томас различил в толпе цветочницу, у которой мама неизменно заказывала букеты для своей комнаты, и ее внуков, пекаря с семьей, ирландец знал, что когда-то его родители помогли им открыть свое дело, и много-много других представителей коммерческих предприятий Англии, склонившихся сейчас перед прахом скромной и улыбчивой Марты, такой далекой от коммерции, такой романтической и поэтичной натуры, которая вселяла в сердце каждого встречающегося на ее пути человека свет и мечту. Собор святого Павла, жемчужина красивейшей из столиц, уже высился перед скорбящими. Высокий, устремленный в небо и бесконечно красивый, повидавший столько пышных свадеб и не менее пышных похорон! Жемчужина прекраснейшей из мировых столиц, грозный и величественный, воплотивший в себе замысел подлинного гения и посвященный Богу, еще мальчишкой Томас восхищался его убранством! Но мог ли он представить, что войдет в эти двери, проклиная сам себя и пряча глаза от друзей семьи, словно преступник? *** На фоне золоченого купола вырисовывался силуэт одинокой фигуры. Неудивительно, что погруженный в свои мысли ирландец и его гости ее не увидели – купол величайшего лондонского собора уже был покрыт мраком, ибо солнце уже было готово уйти на покой. Но если бы сторонний наблюдатель и заметил эту фигуру, с его уст сорвался бы вскрик, полный изумления и страха: неведомый человек стоял прямо на узком бортике, ограждающем смотровую площадку собора. Надо быть необычайным храбрецом, чтобы подняться на такую высоту безо всякой страховки! Джордж Харрисон легко ходил взад-вперед по узкому парапету, устремив взор к небу, на котором уже начали появляться первые звезды. Он легко шел по самому краю бортика, великолепно балансируя на потрескавшейся каменной кладке. Его стройная, облаченная в темный, отделанный серебром, мундир могла бы послужить образцом для украшающих собор ангелов, а глаза, по-ледяному холодные, казалось, отражали свет далеких звезд. Всесильный министр смотрел на город, но его город, где он был властелином. Но как непостижимо загадочен этот город даже для него самого! Проницательный голубой взор устремился к трущобам Уайтчепела – сколько еще преступников обитает в его бесконечных трущобах?! При Хане преступность в Лондоне снизилась аж в 5 раз, но как далеко еще до подлинного порядка! Вест-Энд, его обитель, как и обитель всех этих напомаженных индюков и светских львиц, неспособных понять собственную ограниченность! Пожалуй, Хану действительно не хватало просторов Востока, где можно доказать, чего ты стоишь без царящего здесь лицемерия! Посмотрим, что сможет дать ему Север… Внезапно внизу засиял свет. Харрисон глубоко вздохнул, должно быть, опять похороны или свадьба у богачей. Но их мелкая суета его не касается… Своим долгом министр считал установление порядка, под которым понимал всякое искоренение варварства и неважно, гнездилось ли это варварство среди необразованных воришек или среди обитателей роскошных гостиных. Набеги горцев, их независимость должны быть покорены, Шотландия должна стать достойной частью Британии, а не рассадником смуты. Хан снова поднял глаза к небу. Как прекрасны эти звезды! Как восхитителен небесный танец! Что мы, маленькие крошки, перед царящем на небосводе порядком? *** Поручив слугам распоряжаться банкетом, Томас выскользнул из дома. Он еле вынес церемонию в соборе – каждое слово священника, казалось, обличало его собственные тщеславие и эгоизм. Не помня себя, юноша заливал слезами холодный мрамор гробницы, стараясь не прислушиваться к разговорам друзей дома. Каждый из них, будь у него хоть капля ума, должен считать его виновником случившегося! Куда он идет? Томас обдумывал это уже давно, и вот ноги сами несут его к цели. Вот только куда запропастился Дейта? Впрочем, ирландец считал отсутствие дворецкого добрым знаком, его присутствие смущало юношу до крайности, ведь Дейта не может теперь не презирать его! Столько лет дворецкий видел перед собой исключительно благородных и возвышенных людей, а теперь познакомился со слабовольным и самовлюбленным поэтом! Невыносимо! - Не желаете девочку, господин? Ярко накрашенная женщина, в платье, почти не прикрывающем ее грудь, развязно улыбалась ирландцу. Томас аж содрогнулся от отвращения и поспешил прочь. За углом юноша наткнулся на еще одну «милашку» - худенькая девушка с коротко стрижеными волосами, без сомнения, проданными в уплату долгов, стояла, тяжело опершись на стену. Вдруг из неоткуда появился мужчина на прекрасном вороном коне и, спешившись, направился прямо к ней. Его богатый сюртук буквально вывел Томаса из себя: его деньги унижают несчастное существо у стены! - Эй, вы! Берете только тех, кто не может отказать? – зло крикнул юноша. – Вам, милорд, при ваших деньгах ничего не стоит изменить ее жизнь, а вы бесчестно ее унизили! - Не суди не разобравшись! – сурово ответил милорд. От взгляда его горящих как угли глаз Томас буквально застыл, а мужчина, не обращая на него внимания, подхватил девушку на руки и пошел по направлению к ближайшему экипажу. Стряхнув с себя оцепенение, Томас пошел дальше и, хотя эти глаза пробудили в нем какое-то смутное воспоминание, вскоре снова был полностью погружен в свое горе. В таком настроении юноша вышел к порту. Впрочем, портом этот бедный док можно было назвать только с натяжкой. Несколько утлых рыбацких лодченок да пара яхт получше – вот весь порт. Пирс уже давно прогнил, вода была мутной, домики на пристани – бесконечно унылыми, как и лица их чумазых обитателей. Томас бывал здесь раньше – мама учила его помогать беднякам и не стыдиться общаться с ними. И вот ее нет… А он тому причиной…Зеленые глаза ирландца затуманились слезами. «Прости меня, пожалуйста…» - заплетающимися губами прошептал юноша, прежде чем над ним сомкнулись серые волны его любимого моря.