La guerison et la maladie derechef

      Жизнь в поместье шла своим чередом, неспешно и без треволнений. Больше они с Колей не пересекались лицом к лицу, но... Но Петруша теперь в курсе всех его передвижений и полного распорядка дня, зная о том, что тот с утра уходит к реке, купаясь в ней, сидит в библиотеке по несколько часов перед ужином и после, засиживаясь чуть ли не до полуночи, также уже на протяжении трёх недель читает "Метаморфозы" Овидия и делает зарисовки тонким лёгким карандашом. Проще говоря, он следил на Николаем Ставрогиным всё свое свободное время и крепко надеялся, что тот этого не замечает. Но, конечно, по его выражению лица никогда ничего непонятно...       Был июльский день, и Петруша Верховенский, одетый в лёгкую рубашку и недлинные шорты на подтяжках, в гольфах и аккуратно завязанных коричневых ботинках, неторопливо следовал по коридору в привычный пункт назначения — библиотеку, куда ушел Коля с полчаса назад, сразу после обеда.       Но до библиотеки он так и не дошёл.       Одна из высоких и изящных, как и всё в этом доме, дверей была открыта, и за ней можно было увидеть человеческие тени, а услышать — голоса в напряжённом разговоре, среди которых даже различалось несколько — глубокий и чуть подрагивающий голос Варвары Петровны, несколько сиплый, но с четким выговором — управляющего и ещё один незнакомый, резковатый и низкий. И, конечно, мальчик не смог сопротивляться желанию подслушать этот разговор, тем более что Коля все равно из библиотеки никуда не уйдёт.       —...Просто поверить не могу, какая ужасная безответственность! Я, конечно, подозревала, что он может быть способен на такое, но..! Боже милостивый, у него есть сын, о чем он вообще думает!       — То есть, вы говорите, что сбережения закончились после оплаты последнего полугодия... А что тогда с банковским счётом?       — Все деньги были сняты и сейчас, скорее всего, тратятся в Берлине или его окрестностях.       — Господи Боже мой...       — В Берлине?       — Так, новая пассия Степана Трофимовича — немка, урождённая берлинка, по имени ее звать...       На том терпение его кончилось, и Петруша, сорвавшись с месте, побежал в противоположную библиотеке сторону, к выходу в сад. Благо, коридоры были пустые и никто не видел, как у него покраснели глаза и нос.       Забежав в середину сада и присев на недавно поставленную ещё чистую скамейку, он закрыл лицо руками, глубоко дыша и пытаясь успокоиться, что у него не получалось, — где-то в груди смешались слёзы, злость и тупая разочарованность с усталостью. Вот и ответ на тот вопрос, которым он задавался, ещё уезжая из пансиона, вот и разгадка, и не придется больше пытаться расспросить Варвару Петровну, и дурацкое любопытство, лучше бы он прошёл мимо, если уж собирался снова наблюдать за Колей...       Мимо ног проскочила лягушка, и Петруша, недолго думая, резко наступил на нее ногой, подсознательно отметив про себя неприятный чвакающий звук. Ботинок заляпал, надо будет отчистить или отмыть.       Он убрал руки от лица, поднимая ногу и заглядывая под нее. Кровавое месиво, где еле-еле проглядывает что-то зелёное — шкурка.       Привычный вид.       За это в пансионе его несколько не любили и даже частично презирали, а он ничего поделать не мог — рука дёргалась, и всё, вот очередной трупик бабочки или лягушки, или пронзительное мяуканье кошки, визг побитой собаки, писк крысы, уже больше похожий на крик.       А вот и вся злость испарилась, и Петруша тяжело вздохнул, подобрав какую-то тонкую ветку, и кончиком ветки перевернул раздавленную лягушку животом вверх.       Ещё больше крови.       Облокотившись на свое колено и уперевшись щекой в ладонь, он аккуратно подцепил какую-то тонкую розовую кишку и отвёл её в сторону, то же произошло с остальными. В сторону же пошли и тонкие полураздавленные и разломанные косточки, и кусочки мяса, и какие-то жилы, мышцы, и...       — Что ты делаешь?       Голос прозвучал так внезапно, что Петруша, вздрогнув, выронил палку, поднимая глаза. Голос был тихим, бесстрастным, но уверенным и даже слегка удивлённым, впрочем, как и вся суть Коли Ставрогина, стоящего прямо перед ним в слегка расстёгнутой рубашке с чистыми манжетами и черных чуть примятых штанах.       — Это ты убил?       Верховенский было открыл рот, чтобы ответить, но слегка закашлялся и только после, подняв взгляд и смотря прямо в светло-голубые, будто стеклянные или зеркальные, глаза, ответил:       — Нет.       Над головой зашумела листва, солнечный свет ушёл за какое-то небольшое облако, а потом вновь вернулся, отблёскивая на влажных внутренностях лягушки.       — Пойдем. В библиотеку.       И, аккуратно, но крепко взяв Петрушу за левую руку, Коля медленным шагом пошел обратно в поместье, не оборачиваясь.       Наверное, он не поверил. Наверное, он знает. Как много он знает? Если они идут в библиотеку, то, возможно, он заметил, что за ним следят. Как он узнал, что Пётр здесь? Потому что в прошлый раз он был здесь? Но Коля молчит, и глаза у него будто защищены от любого, кто хочет его понять, а если напрямик спрашивать, то он наверняка скажет неправду.       Но что ж, ладно. Пусть будет так. Петруша, кажется, не против.