La guerison et la maladie derechef

      С тех пор они почти не отходили друг от друга. Петруше больше не надо было прятаться, чтобы его не заметили, Коля сам его звал хоть в библиотеку, хоть в сад. Сначала было очень неловко ходить везде в молчании, но спустя пару недель молчание стало уютным и привычным, и Петр уже не пытался завести обыденный "светский" разговор ни о чем, который становился только неуместнее при односложных и абсолютно равнодушных ответах Коли. Гораздо выгоднее было продолжать свое наблюдение, только уже не издалека, а в полуметре, когда можно разглядеть каждую прядь темных, слегка завивающихся на концах волос, все проблески теней в прозрачных глазах и каждое движение аккуратных пальцев, когда он переворачивает очередную страницу учебника или книги. И, что особенно удивляло и восхищало Петрушу, Коля, когда хотел взять его с собой, всегда бросал на него секундный взгляд, только чтобы увидеть ответный и тут же отвернуться. Почему-то это казалось ему это чем-то тайным, и от того — приятным и необычайно личным, своим.       Однажды после такого очередного взгляда во время ужина они впервые пошли не в библиотеку, а куда-то коридорами в обход столовой, в дверь за ней, где, насколько помнил Петруша, находилась кухня. Николай поздоровался с кухаркой, кивнул её детям-подросткам, помогавшим с мытьём посуды, и прошел дальше, в чуть обшарпанную деревянную дверь за их спинами. Петруша же молча следовал за ним, лишь слегка поклонившись в знак приветствия.       В подсобке было почти совсем темно и не слишком просторно — шкафы по три стороны, сквозь маленькое оконце проскальзывали закатные лучи, необычно отражавшиеся на волосах Ставрогина, а на полу, ближе к правому дальнему углу стояла какая-то небольшая коробка, к которой и повел его Коля и в которой... шевелилось что-то и, кажется, едва слышно мяукало.       — Кошка окотилась пару недель назад, — пояснил Коля, садясь рядом с коробкой, прислонившись спиной к шкафам и достав с какой-то полки тонкую книгу — видимо, он часто тут сидит, если даже принес, что прочитать. Да и там же стоит огарок свечи — он тут бывает по ночам?       — Погладь их. Только не торопись, а то она поцарапает, — и он углубился в книгу, моментально выключаясь из окружающего мира.       Пожав плечами и присев на колени, Петруша осторожно опустил руку в коробку, дождавшись, пока его обнюхает кошка, и только потом проводя кончиками пальцев по нежно-мягкой шерсти одного из двух котят, который, в принципе, не обратил на него внимания, будучи увлечённым питьем молока своей матери, тихо чавкая.       Через тишину в комнатушке было слышно лязганье посуды в кухне, но это не отвлекало, а наоборот создавало контраст, как здесь было тихо.       Петруша вскоре уселся поудобнее и неторопливо гладил и котят, и саму кошку, ни о чём в особенности не думая, а лишь время от времени поглядывая на читающего Колю. Котенок под его рукой зашевелился, тыкаясь слепой и мокрой мордочкой в ладонь, Петруша опустил взгляд на котенка, на свою руку и замер, остановив взгляд на линиях сгиба на коже. В голове пронеслась сцена, где он сжимает горло котенку все сильнее, пока тот не начинает хрипеть и пока его хрупкие кости не ломаются, когда кошка начинает мяукать в панике, царапать его руки... И вот он уже осторожно кладет пальцы котенку на загривок, как... Его запястье внезапно хватают, а Коля поворачивает его к себе, уверенно и неукоснительно смотря в глаза, отложив книгу на пол.       — Разве ты бы задушил меня, если бы я был этим котёнком? — было произнесено тихо, но четко и безапелляционно.       И отчего-то Петруше стало страшно и трепетно, и он тут же опустил голову, отрицательно мотая ей и упорно пытаясь вытянуть свою руку из чужой, что ему удалось, но не сразу — когда хватка сначала слегка ослабела, он попытался освободиться, что лишь спровоцировало Колю сжать пальцы на запястье сильнее, и лишь когда Петруша окончательно перестал сопротивляться, его отпустили, и Коля снова вернулся к своей книге, будто бы ничего не случилось.       Они сидели ещё с час там, пока окончательно не потемнело, а после Николай поднялся и вышел, не оглядываясь, то есть, никуда не приглашая, а значит, Петруша тоже мог уйти, куда захочет. Хотел он сейчас в свою комнату.