***
Северус Снегг стоял на тихой улочке Литтл Уингинга и с нескрываемым отвращением рассматривал дом, в котором сына Лили истязали столько лет. Со смешанными чувствами он сделал несколько шагов по направлению к крыльцу. Сюда профессор пришел с определенной целью – увидеть Петунью Дурсль. Зельевар небезосновательно полагал, что Дамблдор отнёсся к прегрешениям этой семьи слишком уж лояльно, хотя тут дело скорее было в том, что старик просто не знал, что с ними делать и, возможно, не хотел брать ответственность за их поступки да и за свои собственные, впрочем. По мнению же самого Северуса, грехов на счету Дамблдора было столько, что душа его давно стала чернее, чем самый крепкий кофе. Снегг после многих лет служения Темному лорду и верховному чародею Визенгамота подобных моральных ограничений не имел, поэтому с большим энтузиазмом отнёсся к возможности, если не исправить допущенные ошибки (а доверить сына Лили заботам Дамблдора было явно одной из них), то хотя бы воздать по заслугам тем, кто тиранил ребенка. И за этот шанс он готов был схватиться обеими руками. Решительно подойдя к двери, он на секунду замешкался прежде чем постучать. В доме было тихо, но это не обмануло профессора, он прекрасно знал, что сейчас миссис Дурсль должна быть здесь. Со все возрастающим раздражением Северус постучал ещё раз. Он уже намеревался зайти самостоятельно, когда по ту сторону двери послышался дробный перестук шагов. Буквально через минуту зельевар мог лицезреть бледное одутловатое лицо длинношеей Петуньи Дурсль. Оглядев ее цепким взглядом, он понял, что прошедшие годы и замужество ничуть не украсили эту неприятную женщину. – Ну, здравствуй, Петунья... Разговор (а Северус предпочел называть учиненный им допрос с пристрастием именно так) был крайне содержательным и дал зельевару богатую почву для размышлений. Изначально, он, сомневаясь в мотивах Дамблдора и честности его рассказа, тщательнейшим образом проверил разум сестры Лили на следы ментального воздействия, но, к своему сожалению, ничего не нашел. Снеггу очень хотелось бы, чтобы подобное поведение чем-то оправдывалось – было результатом магического влияния – но надежды его оказались напрасными. Миссис Дурсль, крайне испуганная и необычайно нервозная, долго и путано играла словами, пытаясь скрыть детали годами длившегося насилия над маленьким Поттером и особенно собственное участие в творившемся безобразии. Однако Северусу, никогда не отличавшемуся особым терпением, довольно быстро наскучило выслушивать поток словесного мусора, обильно изливавшийся из безобразно открытого рта Петуньи. Сбивчивую визгливую речь прервал злой свистящий шепот: – Легилименс. Рухнув в водоворот воспоминаний и образов, Снегг потрясённо наблюдал за маленьким Гарри. Перед мысленным взором плясали сцены его взросления и повседневной жизни. Рванье и обноски, тяжёлая домашняя работа, насилие в школе и дома, затравленный взгляд из-за очков в ответ на град ударов. Северус чувствовал чистейший гнев, он не мог не проводить параллелей между маленьким Гарри и собой, своим собственным детством. Больше всего его поразило то, что Петунья все-таки знала об издевательствах мужа над собственным племянником. Знала и ничего не предпринимала. И при этом сама, не задумываясь, поднимала руку на ребенка за малейшую провинность. – За что, Петунья?! За что ты так с ним?! – Голос буквально скрежетал под низким потолком заставленной уродливой мебелью гостиной. – Волшебное отродье, – возмущенно взвизгнула она. – Они просто оставили его на пороге! Мы хотя бы вырастили его. Мальчишка жив-здоров, чего ещё вам надо? – Круцио. Громкий надрывный крик заполнил душный воздух комнаты. Раздражённо тряхнув головой, Снегг взмахнул палочкой, шепча "Силенсио". Он с запозданием подумал о том, что компания испуганных душераздирающими звуками магглов ему сейчас не нужна совершенно. Зло усмехнувшись, он повторно наложил на Петунью заклинание, уже не отвлекаясь ни на что. Всё-таки он не один год провел в рядах Пожирателей Смерти, и непростительное заклятье по отношению к магглу не было для него чем-то новым или необычным. Однако сейчас совесть Северуса была чиста, и он с садистским удовольствием слушал стенания сестры той единственной когда-то горячо любимой женщины. – А мальчик не просил остановиться? Перестать? – Издевательский саркастический голос и едкие желчные замечания пугали Петунью ещё больше. Прошло всего несколько минут, но несчастной миссис Дурсль они показались часами – часами, наполненными ужасающей болью и ненавистным голосом темноволосого волшебника. Она не поняла, не заметила, в какой же момент все прекратилось,боль исчезла, но, отдышавшись, женщина обнаружила себя бессильно лежащей на полу собственной гостиной в полном одиночестве. Петунья горько разрыдалась, тяжело рухнув на цветастый ковер. А раздраженный зельевар, тем временем, уже был на пути к следующему собеседнику, который, можно быть уверенными, не отделается так же легко как миссис Дурсль. Сегодня воздаяние приняло облик темноволосого молодого мага, и он мелочиться был не намерен.***
Люциус Малфой задумчиво листал редкий фолиант по древним рунам, сидя в низком кресле родовой библиотеки Малфой-менора. Тихий хлопок аппарации привлек его внимание. Подобострастно согнув спину, перед ним предстал один из домовых эльфов. – Хозяин Люциус, к воротам менора аппарировал Северус Снегг. Он желает побеседовать с хозяином Люциусом, – пропищало большеухое существо. – Проводи его сюда, Добби, – бросил он отрывисто. Через пару минут Люциус имел возможность лицезреть своего старого друга. Растрепанный маг, коротко поприветствовав хозяина поместья, медленно опустился в соседнее кресло. Он устало вытянул ноги и, поправив упавшие на глаза волосы, мрачно посмотрел на Малфоя. – Я был у Дурслей. У обоих. – Судя по твоему состоянию досталось им знатно, – протянул беловолосый маг, откладывая книгу. – Живы? – Да. Я же не зверь какой! – поморщился Северус. – Пыточные? – Не смог удержаться, понимаешь? Раз уж старикашка отдал мне их на откуп, почему бы и нет? – Странно все это, – Малфой с задумчивым видом откинулся в кресле. – Не нравится мне история с этими магглами, что-то здесь явно не чисто. Повисла тишина. Северус прикрыл глаза и постарался отрешиться от всего, удавалось слабо. Сладковатый запах старых книг наполнял воздух, так тихо и хорошо. – Добби, – неодобрительно посмотрев на гостя бросил Люциус. – Огневиски нам. Меньше чем через минуту на столе появилось два круглобоких бокала и небольшая бутыль с янтарно сверкающей в мягком свете библиотеки жидкостью. Мужчины молча выпили. – Я проклял Дурсля. – Люциус резко поднял голову, бросая внимательный взгляд на зельевара. – Проклятием из старинных гримуаров Гонтов. – Хм, – опешил на мгновение аристократ. – И сколько он протянет? – Полгода, максимум год, но он очень пожалеет, что проклятие настолько медленное, в этом я уверен. – Зная силу и изощренность проклятий Гонтов, я даже не сомневаюсь, Северус. – Ладно, – встряхнувшись, перешел на деловой тон Снегг. – Насчет Поттера. Опеку тебе над ним, разумеется, никто не позволит взять, но я надавил на Альбуса. На рождественские каникулы мальчик останется у тебя, тут твой пост в совете попечителей оказался как нельзя кстати. – Отлично, – кивнул Малфой. – Нельзя терять мальчика из вида, а особенно оставлять на попечении Дамблдора. Мы сами видели, чем это грозит. Особенно в связи с возможным воскрешением Темного лорда. Ты ведь знаешь, метка так и не исчезла. – В том и дело, Люциус, в том и дело, – рассеянно произнес профессор, потирая предплечье. – Возвращаясь к Поттеру... Я надеюсь, ты возьмешь мальчишку под крыло. Потому что вне школы я присматривать за ним возможности не имею. А вся эта ситуация... – Ты можешь на меня рассчитывать, – твердо сказал Люциус. – Сейчас важно не упустить ситуацию. А зная игры Дамблдора, хм, главное не стать в них пешками. – Если Темный лорд воскреснет, не поздоровится всем. Он зальет Британию кровью, а я еще пожить рассчитываю знаешь ли, – ворчливо буркнул Северус, наливая себе еще огневиски. – Не если, а когда, – веско уронил хозяин менора, повторяя действие визави. – Не занимайся самообманом, Северус, тебя это не красит, уж поверь. Тяжелое молчание снова обрушилось на собеседников. Тревожные мысли, долго сдерживаемые в глубине сознания, против воли вырывались на поверхность, заставляя задумываться о совершенно безрадостных, страшных вещах, которые уже произошли или должны свершиться вскоре. Зыбкое равновесие магической Британии, кое-как установившееся за десятилетие после падения Волан-де-Морта напоминало циркового слона, неловко балансирующего на канате в десятке метров над ареной. Одно неверное движение – и хруст костей, кровь, оглушающий визг детей и мучительная гибель животного среди внезапно возникшего хаоса зрителей. Пугающая аллюзия. Поглощенные мрачными мыслями и тяжелыми предчувствиями мужчины распрощались. Вечерело.