Принц и раб

Утро, увы, унесло всю прелесть прошедшей ночи, жалкий раб, спавший в ногах у Адольфа, так и не стал прекрасной принцессой, и едва забрезжил рассвет, как он вытолкал его взашей из своей спальни. На душе было горько, а голова казалась тяжёлой, и мутное послевкусие вчерашнего веселого вечера вызывало тошноту и желание если не вымыться, то хотя бы сполоснуть лицо в холодной воде и отпить пару глотков из чистого ручья, который журчал во внутреннем дворе лесного дворца. — Уходи, — приказал он Эктору, и тот покорно поднялся, взглянув на него несмело, и вышел. Не то чтобы в его тёмных глазах читался укор или ненависть — о нет! — то было нечто похожее скорее на любование своим господином и страх, смешанный со стыдом, — но принцу Адольфу стало как-то неловко, не по себе. Правда, он списал это на похмелье и на вчерашнее подозрение. Неужели это отродье — его истинная пара? Да, он никогда раньше не чувствовал ничего подобного, но ведь чувства так часто бывают лживы; быть может, то была эйфория, вызванная опьянением? Что можно трезво оценивать в таком состоянии? Он решил проверить свою догадку как-нибудь позже. Сильнее всего хотелось ему забыть о своём открытии совсем, так что всю следующую неделю Адольф тщательнейщим образом избегал дворца и надворных, словом, всех мест, где мог встретить несчастного слугу, а потом и вовсе забыл о нем. Наваждение и сводящий с ума запах, конечно, иногда вспоминались ему, но он тут же ожесточенно выкидывал его из своих мыслей и старался с удвоенным рвением приняться за какую-нибудь работу. Незаметно всего через месяц пришла пора его первого важного праздника — дня совершеннолетия, и уж тут принцу волей-неволей пришлось выбраться из ночных караулов и несения дозора на дальних рубежах леса. Оставалось только надеяться, что его намеренная отстраненность осталась незамеченной. Принц поразмышлял немного на тему, мог ли отец догадаться, что сын его уже встретил пару, и меняется ли запах у встретивших ее, но ответа не нашел. Гонец короля-отца встретил его по возвращении в маленький лагерь, разбитый дозорными. — Его Величество король Атаульф Четвёртый приказывает своему возлюбленному сыну оставить службу у рубежей королевства и вернуться во дворец для подготовки к празднованию дня вступления во взрослую жизнь, — возглавил он, развернув свиток, после чего передал его Адольфу. — Хорошо. Мы можем выступить в обратную дорогу утром. — Удобнее было бы выдвинуться сейчас, когда мы оба в зверином обличьи можем вернуться уже к утру, с вашего позволения... Обнаруживать перед всеми своё нежелание возвращаться не хотелось, и принц кивнул: — Дождемся восхода луны. Через полчаса густые синие сумерки превратились в непроглядную тьму, а вечерний туман, стоявший в лесных низинах, улегся, оставив воздух прозрачным и звенящим для криков ночных птиц и стрекота насекомых. Из-за серых облаков на горизонте неба поднялась медленно луна, красная, большая, точно солнце передумало ложиться спать и решило вернуться, и бледные лучи осветили поляну и оборотней, сидевших на небольшом холме. Луна звала, рождая в душе необъяснимое волнение и ожидание — и через несколько мгновений принц почувствовал, как свет наполняет его силой, пьянящей и жизнерадостной. Тело его менялось, вытянулось, и человеческое лицо сменилось звериными оскалом волчьей морды. Вой и рык огласили ночной лес, и вскоре стая огромных волков оказалась там, где сидели люди. Принц в два прыжка преодолел спуск с холма и в паре со слугой-гонцом стремглав помчался вперёд, вглубь лесной чащи. Трава и мелкие ветки тихо шелестели, когда оборотень пробегал сквозь них, пискнули пару раз потревоженные лесные мыши, рассыпаясь из-под его лап, и холодный воздух посвистывал мимо ушей. Будь они оба людьми, путь занял бы сутки, но скорость зверя давала преодолеть его за ночь. И можно было не думать ни о чем, но поддаться этой бешеной гонке, изредка лишь сбиваясь в сторону, чтобы догнать спугнутого зайца и разодрать, окрасив морду в яркий алый цвет, который, впрочем, в свете луны всё равно казался тёмным, почти что черным. Одни лишь глаза сверкали безумным жёлтым светом, и виднелись в оскале зубы в черном провале глубокой пасти. Они с гонцом добрались до дворца уже под утро, мокрые и взъерошенные, уставшие от бега. Тот стоял в предрассветном посветлевшем лесу высокой тёмной громадой, сложенный из камней, поросших мхом, окруженный журчавшим тихо лесным ручьём. Формы его, простые и грубые, и узкие маленькие окна не делали здание особенно красивым или приветливым, но для Адольфа это был родной дом, место, где он знал все закоулки, и в самом деле, смешным казалось теперь, что он избегает дома из-за какого-то жалкого раба. Смешно бояться там, где должно быть полновластным хозяином, разве нет? Они перепрыгнули мост, подали голос часовому, и в ощетинившейся частоколом ограде открылась калитка. Сейчас он войдет во двор и даже вспоминать не будет об этом... Об этом... Но Эктор был здесь, возился у сарая и чистил что-то, и несмотря на то, что неухоженным своим видом почти полностью сливался с убранством внутреннего двора, Адольф сразу почуял его. Запах, сводящий с ума, заставил заныть что-то внутри него. Он отводил глаза до упора, убеждал себя, что всё это оттого, что у волка нюх куда острее, чем у людей, и вот сейчас он обернется человеком — и наваждению этому придет конец, но нет: первые лучи поднимающегося солнца осветили небо, Адольф едва устоял на ногах, когда мучительный, но недолгий процесс обратного превращения сделал его человеком. Он всё же упал на колени, тяжело выдыхая, и очень скоро услышал над собой негромкий участливый голос: — Мой Господин, вам дурно? Проводить вас в покои? Конечно, это был он. Адольф уже ощущал, что дрожит всем телом, — правда, это можно было списать на усталость и болезненный процесс оборачивания человеком... — Пошел вон! — прошипел он и кивнул на начальника стражи. — Торвальд меня проводит. Но даже силы оттолкнуть его руку не было. Хотелось взвыть от злости. Невыносимым казалось, что инстинкты были сильнее и заставили его снова потерять голову при виде Эктора. Он дал увести себя во дворец, где любимого сына давно ожидал король. — Что случилось? Тебе нехорошо? Адольф молчал, подыскивая нужные слова, чтобы объясниться с отцом и рассказать, что нашёл свою пару по запаху, но так и не решился открыть рот. Торвальд, начальник стражи, сопровождавший его, счел за лучшее хоть как-то объяснить взволнованный вид принца, его бледность и нервную дрожь: — Всего лишь неудачно перекинулся, Мой Король. Ударился о камни во дворе. — Да? А я уж было подумал, что принц начал отмечать еще вчера — оттого и болеет сегодня, — расхохотался Король, будучи, видно, в приподнятом настроении. — Хорошо, не буду тебя долго задерживать, раз ты устал с дороги. Иди и отдохни перед праздником: вечером будет пиршество, и я велю слугам разбудить тебя. Принц кивнул (как показалось королю-отцу, со странной опаской) и вышел, неуверенно направившись в сторону собственных покоев. После долгого бега и нескольких недель ночевок на голой земле и жесткой траве собственная постель показалась мягкой, как пух, и сон пришел даже раньше, чем он успел устроиться поудобнее и укрыться покрывалом. Снилась ему погоня, тот же самый тревожный бег и запах зверя, чей след приходилось вынюхивать в высокой траве; часто Адольф вскрикивал и дергался всем телом, воображая, что всё ещё бежит. Тем не менее, сон придал ему сил. Размышляя трезво, нельзя было не признать, что бояться какого-то слуги — просто смешно. Нужно всего лишь взять себя в руки и держаться невозмутимо и холодно. Мог же он делать так раньше, когда мимо проходил кто-то из юных слуг, многие из которых пахли не менее соблазнительно? Но всё это была ложь самому себе, и Адольф знал это: в том и отличие, что при виде Эктора он переставал отвечать за себя. Оставалось уповать на то, что это отродье не допустят даже до того, чтобы прислуживать гостям и убирать со стола. С этими-то мрачными мыслями принц расчесал темные кудри, переоделся в парадные расшитые золотом красные одежды, накинул мантию из белых горностаевых шкурок и спустился вниз. Почти весь первый ярус лесного дворца представлял собой один огромный зал, убранный по-праздничному. Пол был устлан ветками и цветами, на стенах висели гобелены, прославлявшие достойных предков рода лесных оборотней, а вдоль него стоял длинный стол со множеством блюд: была здесь и дичь, и хлеб, и ягоды, и вино, привезенное издалека, и всё прочее, что любил царь и его гости. Народ постепенно собирался: прибыл родной брат короля, княживший на равнине, среди холмов, явилось даже несколько нимф и дриад с их зелеными длинными волосами. Звенел смех эльфов, в дальнем углу раскатисто хохотали гномы... Явление Адольфа встретили дружными криками одобрения. Он оглядел собравшихся и, не заприметив там того, чего сильнее всего боялся, спокойно выдохнул. Можно было начинать праздновать, пройти к своему креслу во главе стола по правую руку от отца, расслабленно откинуться на спинку и плеснуть вина в хрустальный сверкавший кубок. Конечно, выпить, не дожидаясь отца — дурной тон, но нравы при дворце были свободные и довольно демократичные, чего нельзя было сказать об эльфах, например. Вино горячим потоком растеклось по жилам, согревая и веселя. Хотелось поддаться общему веселью и забыть о своей беде, что он и сделал. Над столами пронесся ропот; многие встали, склоняя головы и приветствуя короля, вышедшего к столу. Налив себе полный кубок, тот обратился к собравшимся с краткой речью: — Приветствую вас, мои гости, родичи и друзья, все, кто собрался сегодня здесь. Сегодня я собрал вас здесь, чтобы отметить совершеннолетие моего драгоценного сына и наследника. Восемнадцать лет тому назад он появился на свет, сразу после войны с северными волками, и тогда я и не помышлял о том, каким счастьем и какой подмогой станет он мне через все эти годы. Принц Адольф, встань и ты, поприветствуй своих гостей! Пришлось встать, несмотря на смущение. Как, в самом деле, глупо, что он краснеет от того, что отец хвалит его при всех! Тот был скуп на похвалу, чего нельзя было сказать о ругательствах. — Выпьем же за него и за его счастье, — продолжил король. — Выпьем, чтобы он был смелым в бою, удачливым в торговле и прочих делах, что будут сопутствовать царской короне, что однажды непременно перейдет к нему. Выпьем и за то, чтобы он был счастлив в поисках истинной любви и отыскал её как можно быстрее! Конец речи потонул в шумном всеобщем гомоне. Сотни кубков поднялись в его честь, и Адольф тоже выпил свой, отсалютовав им. Стало жарко. Отец тоже быстро захмелел и, привалившись к его плечу, рассказывал негромко: — Ты так умен, хорош собой и силен, что мне грех жаловаться и требовать чего-то ещё, но все же оно есть: хочу, чтобы ты быстрее нашел себе пару. "Что, если я скажу тебе, что уже нашел её, а, отец? Увы, выбор природы тебя немало озадачит", — подумал принц, мрачно поджав губы, окрашенные вином в цвет крови, но вслух ничего не сказал. Король не замечал его задумчивости: — Однажды ты почувствуешь это: словно безумие, полное счастья, когда ты чуешь заветный запах. Тут не ошибиться. Лишь бы не проискать всю жизнь... "О, за это можешь не волноваться", — снова подумал принц, мрачно усмехнувшись. Меж тем гости почувствовали себя достаточно сытыми, чтобы оторваться, и пришел черед Первой Охоты, торжественного вступления во взрослую жизнь, когда Адольф, выйдя на свет луны, должен будет выследить выпущенного заранее зверя, угадать его и принести в жертву каменному волку, древнему изваянию, что испокон веков стояло на поляне среди высоких елей. Конечно, это была вовсе не первая его охота: мальчиков в его семье начинали натаскивать на зверей с раннего детства, приучая узнавать по запаху белок, зайцев и барсуков, — так что он не боялся промахнуться. Отец, к сожалению, считал иначе, и украдкой притянул его к себе, шепнув: — Бурундука или зайца сейчас поди поймай: ты, к тому же, выпил. В кустах будет прятаться один из дворцовых рабов: его ты живо отыщешь. — И он хрипло рассмеялся, а принц сжал кулаки от злости. В облике волка нюх его был более чем совершенен, но спорить с королем было сейчас опасно. Двери большого зала распахнулись, и принц вышел навстречу свету луны, серебристому и нежному, окутавшему его дымкой. Он встал на четвереньки, подчиняясь зову природы, ощущая, как прорезаются когти и вытягиваются клыки, и через несколько мгновений по поляне мчался огромный молодой волк. Закружил по кустам, вынюхивая след, но в ноздри бросался то удушливый сладкий аромат ночных цветов, то кислый — забродившей воды в лужице оврага, то терпкий — древесной коры. Но стоило взять след — и Адольф громко взвыл. Это был вопль отчаяния, но кто мог понять боль волка-оборотня? Жертвой выбрали Эктора. Катастрофа. Именно его сладковатый запах заставил закружиться его голову, и сейчас сводил с ума. Выследить и схватить его было делом одной минуты, и вскоре в дальней расщелине в скале, заросшей деревцами, оборотень нашел его, вскрикнувшего негромко. Клацнули огромные клыки — но не причинили рабу особого вреда. Молодой волк приволок на поляну свою жертву, вызвав возглас одобрения у короля и гостей, ожидавших его. Адольф, отведав особого приготовленного ему зелья и превратившись обратно в человека, услышал, как отец говорит: — Крупная добыча! Ну что, сын, готов ли ты вступить во взрослую жизнь и взять на себя часть моих обязанностей? Так возблагодари же свою волчью суть, и пусть кровь жертвы обрадует сегодня наших предков! Но принц так и не смог взять протянутый ему кинжал. — В чем дело? — нахмурился король. — Прости меня, отец. Я не могу. Этот раб — моя истинная пара. Гости дружно ахнули; Адольф упал без сил.