Принц и раб

Эктор перенёс наказание молча, только посильнее сжимал челюсти и изредка посматривал на своего мучителя. Взгляд отдавал не опаской, как казалось Адольфу раньше, не ненавистью даже, а какой-то презрительной холодностью — будто бы здесь он был хозяином положения, а не тот, кто его избивал. Удачно, что ветер дул сильный и относил все запахи в сторону, так что за своё самообладание принцу лесных оборотней можно было оставаться спокойным. Он стоял, нависая над опустившимся на колени Эктором и стегал его плёткой, попадая через раз то по спине, то по животу и груди. Можно сказать, экзекуция была мягкой, почти бескровной, и плеть разве что слегка сцарапывала верхний слой кожи и оставляла красневшие постепенно узкие полосы с редкими выступавшими темными капельками крови — в тех местах, где сухая кожа не выдерживала и рассеклась. Грубая верхняя накидка сползла с плеч, обнажая грудь с выступившими явно рёбрами. В очередной раз встретившись глазами с Эктором, Адольф не выдержал и отвел взгляд, но взамен размахнулся посильнее. Сам он в глубине души знал, что неправ, и оттого взгляд пленного раба казался ему особенно неприятным: приходилось даже сдерживаться, хотя хотелось бить его со всей дури, с оттяжкой, с размахом, чтобы он скулил у него в ногах и молил о пощаде, и никогда, никогда больше не смотрел так на него. Уязвленное самолюбие было не исправить ни десятью плетьми, ни двадцатью: неблагодарное и бессмысленное дело. — Что ты так смотришь на меня? — не выдержал он наконец. — И кошка может посмотреть на короля, — ответил ему вдруг раб со странной кривой усмешкой. Адольф упрямо сжал губы, выдохнул через нос, ощущая очередной прилив гнева. — Заткнись и знай своё место, тварь! Кто ты вообще такой? — Боюсь, что знание это вас не обрадует, господин. Ответ тоже отдавал насмешкой, и надо было признать, какой-то новой и совершенно неприятной для Адольфа наглостью, — вернее говоря, осознанием своей безнаказанности. Впору было бы проучить зарвавшегося раба как следует, но что, если тот откажется наутро вставать, сказавшись больным, или он сам в запале изобьет его до полусмерти? Сейчас вовсе не то время и место, чтобы выхаживать этого наглеца и лечить от побоев. Так что ставшее традиционным "Пошёл вон!" возвестило для Эктора свободный вечер, а разозлённый невольный супруг его отбросил в сторону плётку и отправился прочь. Далеко уходить он, естественно, не собирался; неподалёку в вечерней синеве разгорался общий костёр, к которому стянулись на привал поодиночке и компаниями воины-оборотни, и принц, увидев там знакомых из своего клана, вскоре чувствовал себя так же свободно и привольно, как в обычном карауле. Горячий хмельной напиток огнём разлился по жилам изрядно промерзшего и усталого за день тела, и очень скоро молодой принц стал так же раскован и весел, как на застольях во время общих празднеств. Сидели вокруг костра широким кругом, ворошили догоравшие постепенно угли, поджаривали там дневную добычу, тут же ели полусырое мясо и, как водится, то и дело хохотали над всяческой чепухой. К ночи разговоры стали тише и спокойнее; кто разбрелся спать, кто дремал прямо тут. Адольф спать не собирался — по крайней мере, здесь — и хотел вернуться к себе, когда разговор зашел на самую неприятную для него тему. — Да уж, в походе не до больших страстей, — заметил один из воинов. — Ну, отчего же? Мой господин успешно совмещает одно с другим, — отвечал весело молодой наложник. — Да и оглянись по сторонам, Кир: все почти отправились семьями или с любимым другом. Это было верно, и многие сидели по двое, засыпая друг у друга на плечах. — Один принц скучает. — Он среди нас сейчас, думаю, единственный, кто думает о будущей битве, а не о приятном ночилове, как вы, остолопы! Раздался общий хохот. — Нет, у него есть пара, хоть он своего наложника и не слишком жалует. — Вы так суровы, ваше Высочество! — смешливо заметил вождь другой стаи. — Прекратите, — ответил еле слышно сквозь зубы Адольф. — Ну, справедливости ради, и правда нехорошо так обходиться с парой, как вы делаете. — Я обхожусь так, как он того заслуживает! — Его только что избили, я даже видел, — продолжал, точно назло, спорить с ним чужой молодой вожак. — Несчастный такой худой, как будто ест только то, что выкинут остальные... — Хватит рассказывать мне, как с ним обращаться! — выкрикнул Адольф, не выдержав. — Рабов баловать нельзя. — Кажется, принц в разладе не столько с ним, сколько с самим собой, — заметил с деликатной улыбкой на умном лице седой советник вождя клана степняков. — Ничего. Всё ещё образуется. Хорошая ночь примирит вас, а? — подпихнул его в бок огромный, под стать медведю, а не волку, весь в давних шрамах Улаф, хороший воин и тоже друг его отца. Ни с кем из них спорить не хотелось, и Адольф насупленно замолчал, отвернувшись в сторону и мрачно смотря в темень. Может, именно потому ему и удалось выжить в следующие секунды. В непроглядной черноте мелькнул быстрый светлый отблеск стремительно летящей в них стрелы, белой тонкой полосой свистнула она над ухом и воткнулась в шею старого Кира. А за ней следом мигом летели одна, другая, третья, — целая череда стрел. Адольф успел пригнуться, затем громко свистнул, предупреждая остальных, но ночное нападение на их лагерь всё-таки стало слишком внезапным. Не менее половины оборотней дремали или собирались пойти спать, и оттого среагировали медленнее. Нападавшие прятались сперва где-то впереди, за леском, в засаде, а когда от их стрел полегла большая часть бродивших ещё между костров вояк, те выскочили и кинулись в бой. Тогда стало ясно, что северян (а это были именно они) в несколько раз больше, чем южан, способных ответить боем. Хорошо в нем пришлось лишь тем, кто с мечом и палицей не расставался даже во сне: этих напавшие на лагерь северяне оттеснили обратно и вынудили отступить если не перед своим мастерством, то по крайней мере количеством. Остальных же, кто не сумел защититься, убивали на месте или, если удавалось пленить, утаскивали прочь. Меньше чем через три часа трава стала черной от крови, и в предрассветной серой мгле напавшие, разбив несостоявшийся поход, унеслись дружной огромной стаей обратно. Что же наш Адольф? Он бился храбро, но ловкость и проворство нападавших подтверждали то, что их выпад готовился заранее. Как назло, они наскакивали на него гурьбой. И если сперва принц был только рад подтвердить свою смелость, то к концу выдохся, а северные волки, точно почуяв его слабость, наскакивали со всех сторон, перехватывая меч, не гнушаясь даже тем, чтобы бить в спину и кидаться по двое-трое, и никакая скорость реакции не могла совладать с их силой. В один момент он упал, но неба над головой уже не увидел: на него навалились сверху, закрыв обзор, накинули цепь на руки и шею и потащили куда-то. К утру растерявшиеся и разрозненные остатки общей армии южан рассеялись по степи, не решаясь продолжить, поскольку теперь численность никак не позволила бы хоть сколько-то припугнуть северян. Удивительнее было то, кто мог предугадать их замысел и донести Королю Севера о готовящемся на него нашествии, — но поиски доносчика вряд ли бы привели к чему-то дельному: таковым можно было назвать любого, кто остался в плену, а не на поле боя. И если одни рвались сию минуту догнать налётчиков и отбить пленных, другие трезво указывали на превосходство в силах. Последний небольшой отряд разделился пополам, и одни ушли назад, чтобы сообщить о потерях и вызвать, если удастся, подмогу, а другие кинулись вслед за пленёнными сородичами, хоть и было слишком поздно, поскольку первые же лучи солнца превратили их в людей, что увеличивало разрыв в несколько раз. Клан Северного Короля, высланный в ночную засаду, тем временем возвращался к подножиям скал. В узком невысоком ущелье таился грот с проходом куда-то вглубь, куда нападавшие неспеша просачивались. В середине стаи плелась, спотыкаясь, вереница пленных, связанных веревками и цепями. Оставался среди них и Адольф. В самом почти начале он шел, не разбирая дороги, подгоняемый окриками дозорных и взмахами бича, но боли от него уже не чувствовал: её место занимал беспросветный леденящий ужас перед таящейся перспективой. Самые страшные предсказания отца воплощались в жизнь, а самое главное — он отчего-то не сомневался, что об их походе предупредил северян именно ненавистный ему раб Эктор. Где-то он сейчас, эта крыса? Адольф осматривался кругом, но видел только одинаковые череды тёмных голов, серебристые кольчуги, и злые чуть раскосые глаза, поблескивавшие из-под низких бровей. Зато теперь можно было не сомневаться, что Эктор и сам северянин. Оставалось только в бессильной злобе сжать кулаки: если бы он только настоял на своём и не потащил его с собой в поход! Однако свойственная молодости вера в лучшее мешала ему погрузиться в глубины уныния, и Адольф верил пока, что его как сына лесного короля попытаются обменять на что-нибудь ценное и отнесутся с должным почтением (как только разберутся, кто есть кто среди пленных). Согласимся, надежды его были до крайности наивны. Очень скоро вереница пленных миновала длинный тёмный переход под землей, где Адольф в кровь сбил ноги об острые осколки камней, и оказалась в очередном подобии грота, закрытого с трех сторон. Своды были высоки, но сходились не до конца, и в получившуюся щель падали на них бледные лучи встававшего солнца. Пленных завели в загон, закрытый частоколом вмурованных в скалы прутьев и заперли, дав отдохнуть после бешеного гона по степи, так что Адольф хоть и обещал себе попытаться сбежать при первой же возможности, но уснул сразу, как только опустился на землю. Сон его, короткий и беспокойный, полнился тревожными видениями: то летела в него стрела, от которой нужно было мгновенно увернуться, то кидался на него волк-северянин, крупный, оскаливший пасть, то со свистом хлопал перед глазами хлыст, и Адольф видел надменную усмешку раба, который почему-то стал выше него. Солнце вставало над его головой, короной из лучей расходясь кругом и делая лицо ещё более тёмным и непостижимо страшным. Сверху откуда-то донёсся крик: "Живо встать!", кто-то тряс его за плечо, лязгнули громко цепи на руках, и поневоле Адольф очнулся, неловко поднявшись вместе со всеми после недолгой передышки. Вокруг загона, где их держали, встали охранники с кинжалами у поясов и пиками в руках, но между их плечами можно было всмотреться в то, что происходит в другой части грота. В нём сплошь толпились воины, расступавшиеся лишь посередине. Почти все смотрели в дальний угол, точно ожидая кого-то. Там был обустроен на подъеме скалы подиум, стояло бок о бок два трона: высокий, королевский, и чуть пониже — его занимал беловолосый пожилой наместник, сгорбленный и хромой. Очевидно, ждали лишь появления самого Короля Севера, который решил бы судьбу пленных, и Адольф с волнением вглядывался в проход за троном вместе со всеми. К удивлению его, из толпы показалась невысокая стройная фигура простого воина в блестевшей кольчуге и шлеме, украшенном парой перьев. Тот подошел к согбенному старцу-наместнику, поклонился... И как ни в чем не бывало поднялся к нему, чтобы обнять. И старик широко распахнул в ответ собственные объятия, громким дребезжащим голосом к полной неожиданности произнёс: — Рад видеть вас живым, Ваше Величество! Хоть сердце моё и терзает то, как безрассудно пускаетесь вы в авантюры, но... — Ну, полно, друг мой, полно, — ответил простой воин, садясь на трон. — Главное — я жив и вернулся к тебе, вернейший из верных. И не один, заметь, а с подарками. Не ты ли жаловался мне, что давно не хватает рабочих рук в каменоломнях, а? Я привел тебе их. Они все твои. Адольф неосознанно приоткрыл рот. Эктор! Это был он! Пусть лица было не разглядеть, но хриплый медлительный голос принадлежал ему, и никому другому. И он сидел сейчас на королевском троне и беседовал, улыбаясь, с наместникам, а Адольф всё никак не мог поверить своим глазам и до последнего момента считал, что это всё какая-то безумная ошибка, и вот сейчас покажется настоящий грозный Король Севера, сгонит одним махом раба со своего места... Но этого всё никак не происходило. Одно сердце шумно стучало, отдаваясь глухим стуком в ушах, — в остальном Адольфа сковало точно ледяной бронёй. А Эктор не собирался останавливаться на начатом. Он встал, обойдя кругом подиум, обратился ко всем, и прежде всего — к новым своим рабам: — Как, в самом деле, удачно! Обычно за вами, лесными обезьянами, и за вами, степными крысами, приходится гоняться почем зря, чтобы только вытрясти с ваших жалких стай пару лишних бычьих туш или другого добра, а тут добыча сама пришла к нам в руки! Осталось только собраться, чтобы забрать вас тёпленькими! Северяне угодливо засмеялись вслед за ним. Эктор продолжил, сойдя обратно вниз и неспешно приближаясь ко клетке: — Дайте посмотреть на ваши жалкие рожи... Здесь те, кто бился недостаточно храбро, чтобы погибнуть на поле боя, как положено мужчине, и бегал недостаточно быстро, как должен любой волк, — а значит, у нас остались одни ничтожества, трясущиеся за собственные шкуры — и, не сомневаюсь, они станут отличными рабами в моих подземных шахтах. Конец его слов потонул в воплях возмущения, но он повысил голос, заставив-таки замолчать и тревожно вслушаться пленных в свои слова: — Все вы вскоре получите личный ошейник и кандалы и, если окажетесь достаточно сообразительны, даже не лишитесь рук или ног при работе с забойной машиной. Жить будете там же: зачем трусливым тварям видеть солнце, правда? Эй, надсмотрщик! Выпусти их, пусть отправляются туда дружным строем! Единственным, кто сейчас желал отправиться туда как можно быстрее, лишь бы уйти из-под пристального взгляда Северного короля, был Адольф. В его голове звенела одна мысль: "Знает он или нет, как позорно он им попался?" Нет, нет, только бы нет! Что могло быть стыднее, чем попасться бывшему своему рабу на глаза? Он отошел назад, к дальней стороне, чем и выдал себя, и Эктор обернулся, пронзительно взглянув на него. Лязгнула опять отпираемая дверь, не желавших и сопротивлявшихся вытянули за шкирки, но тут Эктор, державший свою добычу под цепким взором, махнул рукой воину, указав на Адольфа тонким пальцем с когтём на конце: — А этого отцепить. Я оставлю его себе. — Не надо! Нет! Его, само собой, никто не слушал. Адольфа подтащили к высокому трону и швырнули перед ним на пол, заставляя склониться. Острие копья, которое занес над ним стражник, кололо шею, не давая встать. Эктор взошел на трон, накинул поднесенную мантию и посмотрел на него. И снова взгляд казался ровным, спокойным, равнодушным: в одних еле заметно скривившихся губах и прищуренных глазах выражалось его презрение к тому, кто ещё сутки назад мнил себя господином. Зато старик, очевидно, лишь выглядел мрачным столетним вороном, но на деле оказался добросердечен: — Решили пощадить этого юношу? Вы милосердны, мой король, — обратился он к Эктору, наклонясь ещё сильнее. — Прикажете сделать его своим слугой? — Нет, — будто размышляя, холодным тоном ответил тот. — Думаю оскопить его и отправить стеречь гарем. Он молод, должен перенести операцию легко. У Адольфа похолодели руки. Хотелось закричать, умоляя о любой участи, кроме этой, но слова будто тоже покинули его вместе со всеми силами. В последнем отчаянном рывке он выскользнул из-под копья стражника и кинулся в ноги Эктору, забывая о всякой гордости: — Нет, о Король, я прошу вас, нет! — Почему же нет? — насмешливо возразил ему он. — Нет, вы не можете сотворить со мной такого! Неужели решитесь сами прожить всю жизнь в одиночестве, лишь бы наказать меня ещё сильнее, чем я наказан сейчас? Неужели лишите себя истинной пары? Теперь пришел черёд Эктора прошептать: "Заткнись!". Увы, поздно: советник уже поворачивался к нему обратно с вопросом: "О какой паре он всё твердит, о мой король?"