Принц и раб

Воин схватил его за шиворот и рывком поставил на ноги: — Не дури и прекрати ныть. Распорядитель сказал, мы можем взять тебя с собой вниз, караулить у западных ворот: там надо настроить перекидной мост. Когда всё оттает, станет некогда. Будешь таскать нам инструмент и жратву с кухни. Ясно? Адольф кивнул, украдкой утираясь краем грязной тряпки. — Не размазывай сопли по лицу, ты и без того весь грязный. Хоть бы умылся! Или у вас на юге это не принято? — хохотнул снова он. Укор из уст простого вояки больно царапнул самолюбие. Ему нравилось мыться — но только не в той ледяной воде, которая колола кожу сотней стальных игл. Да и как умыться, когда вода вся скована коркой льда? — Я не могу мыться в воде, когда она смёрзлась в лёд, — процедил он в ответ сквозь зубы. — Лёд можно разбить, — заметил с большим презрением воин в ответ. — Или что? Нежные ручки его высочества не предназначены для этого? — Ладно, неженка, бери мешок и кирку и ступай за нами. Пока он с трудом волочил инструмент, эти двое быстро ушли вниз по широкой лестнице, отперли калитку в воротах, во тьму нижнего зала упал белый холодный свет. Адольф подошел к ней и зажмурился, ослепнув ненадолго, приоткрыл заслезившиеся вновь глаза... Впереди расстилался величественный горный пейзаж: цепь откосов уходила далеко вперед, теряясь в снежной мгле, и мельчайшие редкие серебристые снежинки рассеивались в воздухе, покрывая всё кругом тонким мерцающим покрывалом. Это совсем не походило на родные сердцу зелёные уютные пейзажи, но захватывало дух. Свобода означала возможность сбежать, пусть и сбежать в вечность. Её надо было использовать: раздумывать не о чем, тем более, когда приведшие его сюда ненадолго отвлеклись. Никто его не ждёт, никто не будет опечален, и жизнь, эта сложная игра, где он проиграл, подойдет к закономерному, хоть и печальному концу, — с этой мыслью он подошел ко краю обрыва и посмотрел вниз. Эктор в этот момент проснулся, как от толчка. Выхватил мгновенно кинжал, вскочил, озираясь... В спальне было пусто и тихо. Холодный пол покалывал ступни иглами изморози. Он сел и медленно начал одеваться, докапываясь одновременно до глубин своей души. Что ему приснилось в ночном кошмаре, раз он вскочил так быстро? Кажется, всё шло так хорошо: придворные почитали его и опасались перечить, кроме наместника, но того он почитал, как отца... Ах да, они же вновь вчера спорили и крупно поссорились: вот и разгадка причин его тревоги. Мысли перешли к Адольфу. Нет, Эктор не был готов признать, что ошибся хоть в чем-то. Пусть старик и намекал, что весть из родного дома стала для молодого оборотня большим ударом, но разве король обязан ходить за ним и вытирать слёзы? Пусть делает с собой что хочет! Всё равно лишить себя жизни, как боялся наместник, у Адольфа не получится: отворить себе вены или вспороть живот не хватит сил, зелье он не достанет, а все окна закрыты решётками так надежно, что нечего и мечтать. И всё же, покидая покои, Эктор утвердился в решении ещё раз поговорить с ним. Но когда он спустился вниз и оглянулся по сторонам, Адольфа, как нарочно, не было нигде. Король обошел верхние и нижние залы, нашел каморку, где тот спал, снова скривился недовольно: какой неумный, не догадался даже устроить себе постель повыше от пола, который промерзал... И к середине дня окончательно утвердился в мысли, что тот сбежал. Но как? И откуда? Стражи у главных ворот в голос уверяли, что никто из рабов мимо не проходил, да и следов на снегу не было. Надо было найти главного распорядителя, но и тот как провалился, отправившись в хранилище за каменным маслом. Едва тот поднялся наверх, король кинулся к нему с нетерпением. — Что? Тот, который пленник из южных лесов? Конечно, помню. Я отправил его на подмогу Гилдуру с Улафом: они хотели наладить подъемник у западных ворот. Эктор колебался. Идти туда специально? Но тот ещё поймет, что он его искал, и вовсе решит, что король без него не может. Он задумывался, выискивая причину, по которой его могла волновать наладка механизма, и медленно направился в сторону выхода. Адольф с двумя воинами тем временем возились на небольшой каменистой площадке у входа. Внизу был обрыв, уходящий глубоко вниз, и виднелось на его дне русло мелкой пока что горной реки. Через него перекидывался мост, но сейчас, когда гостей никто не ждал, он стоял, откинутый на стену. Рядом виднелся механизм, укрытый пологом от непогоды, которым и принялись заниматься двое пришедших. Адольф дотащил с трудом до места свою ношу, подал им и отошел к обрыву. Раньше ему казалось, что нет ничего проще, чем прыгнуть вниз, но теперь убедился, что это не так: что-то внутри восстало против. Колени стали ватными, к горлу подступила тошнота, хотя он давно ничего не ел. Поневоле стало казаться, что ноги сами соскальзывают по нападавшему снегу вниз. Пришлось отойти; но он всё-таки не мог оторваться и смотрел вдаль, как завороженный. Из размышлений к реальности вернул его грубый окрик: — Хватит прохлаждаться! Иди вверх на кухню, притащи нам завтрак. Подняться было тяжело: ноги затекли, и первые шаги он хромал, как старец-наместник. — Поторапливайся, ленивая ты тварь. В спину прилетел мелкий камень, запущенный, видимо, с целью придать ему ускорения. Адольф ушел, сделав вид, что ничего не почувствовал, наоборот, выпрямился, как мог — но внутри стало горячо от гнева. На кухне было жарко, и гневных красных пятен на лице никто не заметит. И впрямь, добрый, как и положено повару, огромный толстый оборотень выслушал его просьбу, вручил поднос и отправил вниз, посоветовав смотреть под ноги. — А сам ты почему не ешь с остальными рабами? — спросил он. — Я не раб! Я принц. Тот только покачал головой и неодобрительно посмотрел на него: — Я налил им много, может, они и тебе оставят. Но Адольф только фыркнул. Ещё чего! Первые дни есть, действительно, хотелось так, что он готов был выцарапывать очистки из грязного корыта, но потом всё сменилось безразличием, а теперь и вовсе при одном взгляде на густое варево в плошках, отдающее несвежей рыбой, начинало тошнить, так что он бледнел. Так что вниз он спустился совершенно спокойным. — А, принес? Надеюсь, ты сам не запустил туда лапу по пути, а? — Нет, это пойло только для таких свиней, как вы, — прошипел он в ответ. — Что ты сказал? Воин, стоявший рядом, встал быстро и замахнулся; Адольф отпрянул и, споткнувшись о камень, упал неловко на спину: от быстрого движения закружилась голова. Как он ненавидел себя за эту неловкость и за то, что ослаб настолько, что не мог даже дать отпор! Рот скривился, как у обиженного ребенка. — Что случилось? Сверху подошел кто-то ещё, судя по тяжелой поступи и бряцанию оружия у пояса, второй воин-охранник. — Я даже не ударил ещё, а он уже упал и готов разреветься, как маленький. — Он и правда не сильно большой, хе-хе. — Что удивительного... Это же нижний? Я хочу сказать, омега? — Да... Наверняка. — Нет, погоди, его же оставили при дворце, потому что он вроде как королевский альфа? — Да что ты говоришь! Это ничтожество? Неудивительно, что король не хочет его видеть. Вот этот крысёныш — альфа? Будь я твоей парой, я бы держал тебя в самой дальней темнице, чтоб никто не увидел моего позора, и допускал до себя только один раз в год ради соития. Король милостив, если позволил тебе разгуливать просто так! Главный воин поднял его за воротник, принюхиваясь брезгливо. Кожи на шее коснулась грубая щетина, Адольф напрягся. Надо было бежать от них, но куда? С обрыва вниз? — Нет, это альфа. Точно. Сейчас начало весны, запах шел бы в любом случае. — Не могу поверить. Может, он просто настолько грязный, что запах перебился? — Проверь лучше его дырку, — посоветовал он второму и грубо потрепал Адольфа по щеке: — Если ты готов к случке, малыш, и капризничаешь только поэтому, мы не оставим тебя без внимания, поверь. В голосе воина были лукавые ноты; он подпихнул второго локтем под бок и заговорщически мигнул ему. Перспектива вынести очередной позор добавила Адольфу сил, и он, конечно, не собирался мириться, а вырвался, но сразу заработал удар под печень и сквозь разбитые в кровь губы орал своим мучителям, что им придется пожалеть. Через несколько секунд двое сильных воинов скрутили его, ослабевшего, без каких-либо особых усилий. Он лежал распластавшись на крупном камне, таком холодном, что кожа примерзала. Один держал его руки и голову, пригибая вниз, второй стащил с него верхнюю шкуру и остальные тряпки, оставив одну нижнюю сорочку. Обнаженное отощавшее тело в синих пятнах кровоподтеков выглядело так неприглядно, что желание поумерилось у обоих воинов, но первый всё же решил окончить начатое и грубым толстым пальцем коснулся заднего прохода. Заусеница на ногте царапнула кожу... Адольф сжался, как мог, но с ужасом понимал, что пожелай они сейчас изнасиловать его, сделают это без труда. — Не сжимайся, а то будет только больнее, — посоветовал воин, похлопав его по плоской заднице. — Я только проверю. Но это было, конечно, неправдой. Палец нажал на складки сжатого сфинктера, протолкнулся вглубь. Узость сухого тугого отверстия и отчаянное сопротивление подсказывали альфе, что он неправ, несмотря на то, что бросать начатое уже не хотелось: — Невозможно поверить, Гилдур, это альфа. — Ну ладно. Но всё-таки, Улаф, может быть, он сгодится для того, чтобы стать омегой хоть ненадолго, а? — Есть правда в твоих словах. Зато он точно не понесёт... Распластанный на скале, Адольф выгнулся всем телом и закричал, но затрещина и новый удар в зубы заставили его поперхнуться и закашляться, сплевывая кровь из разбитой губы на белоснежный снег. — Не ори, а то я устрою тебе кляп, — недобрым голосом пообещал ему тот, кто удерживал его за руки сверху. — Хочешь посмотреть? Адольф наплевал на эти угрозы, заорав так, что эхо разнеслось по всем горам — и это было напрасно. — Значит, по-хорошему ты не понял? У меня есть чем заткнуть твой гнилой рот, — и стражник развязал завязку на штанах, собираясь вытащить член. — Правда, придется выбить тебе передние зубы, чтобы ты не кусался — но я думаю, что они тебе ни к чему, верно? Второй воин в это время, харкнув на ладонь, размазывал слюну по его заднему проходу. Два пальца сами по себе казались такими огромными и оцарапывающими всё изнутри, что он боялся даже представить, каким будет член. Его растягивали изнутри, как он ни сжимался; воин решил наконец, что шире его узкую дырку уже не сделать, и тоже достал свой член из штанов, огромный, раза в два больше его собственного, налившийся кровью, и приставил головку к анусу, пальцами помогая себе войти. Адольф готов был визжать от боли, но зубы надо было удерживать стиснутыми, если он не хотел вытерпеть унижение от второго, и ему оставалось только стонать. Слёзы лились сами по себе, щипали кожу на лице и ссадину возле рта. Боль, бесконечная и разрывающая — вот всё, что он чувствовал, оказавшись на месте омеги. Как её выносят омеги? Как её выносил Эктор, когда он впервые переспал с ним? Он рыдал, уже не стесняясь, так что даже второй воин бросил свои угрозы и только крепко удерживал его на месте. Медленные движения ускорялись, Адольф чувствовал резкие толчки, от каждого из которых хотелось вскрикивать от боли, если бы не спазмы. К счастью, насильник кончил довольно быстро. Финальное движение — и внутри разлилось его горячее семя. Он достал из него член и оставил Адольфа в покое, но боль вовсе не собиралась уходить, и ему казалось, что тот до сих пор насилует его, а горячая кровь, пульсируя, каждым толчком напоминает о том, что только что произошло. — Я синяки на яйцах поставил, пока толкался в твои кости. Что же ты тощий такой, а? Его похлопали по пояснице, напрасно успокаивая от рыданий. Адольф подозревал, что ужас, который с ним творили, ещё не завершился, и за ним последует вторая часть, а потом ещё.... Кто знает, когда они удовлетворятся? Тем более, что сзади слышались ещё чьи-то шаги — видимо, они позвали третьего, чтобы позабавиться над ним. Но он ошибался. — Ах вот чем вы занимаетесь вместо моего приказа! Строгий холодный голос короля заставил его мучителей отпрянуть от него, торопливо одеваясь. Слышалось, как они умоляли простить их, чуть ли не всхлипывая, затем поперхнулись и замолкли, наверное, увидев его лицо. Сердце Адольфа сжалось. Сейчас он увидит, что с ним сделали, всё поймет и станет презирать его ещё сильнее. Может быть, напишет об очередном позоре сына отцу и после этого, конечно, обольёт презрением. Молчание за спиной всё длилось, и даже Гилдур с Улафом затихли. Может, король скажет им: "Ах, этот? С ним можете делать, что хотите. Мне всё равно", — и уйдет? На спасение он не надеялся. Даже обернуться и встретиться взглядом с Эктором было стыдно, но когда он не выдержал долгой тишины и украдкой обернулся, то понял, почему те двое замолчали: оба лежали на снегу со снесенными головами, и кровь обильно заливала белоснежный покров. И Эктор стоял над ними ровно с таким же белым от гнева, как снег, лицом.