Принц и раб

Затем он медленно нагнулся и вытер клинок от крови пригоршней снега. Вложил его в ножны обратно и неторопливо оттащил оба тела к обрыву, где скинул в пропасть. Туда же отправил головы обоих стражей. И встал прямо перед ним, рассматривая в упор. Но ответного взгляда не дождался. Адольф не стал смотреть бы на него в ответ — и, так или иначе, сейчас он лежал в беспамятстве, распростетый на голых камнях, ничего уже не чувствуя: ни того, как Эктор, не веря глазам, подошел к нему, проверил ладонью, дышит ли его пленник, ни того, как он укрыл его шкурой и ушел назад, чтобы отчистить место недавнего убийства. Перед глазами было темно, и черный этот провал не походил даже на сон — скорее на пустоту, перемежающуюся с острыми приступами боли, которые вырывали его из небытия на несколько секунд и отпускали сознание вновь. Король в это время усердно сбрасывал в ров покрасневший снег, отчищая мельчайшие красные капли с белой его поверхности и сгребая вниз, куда они падали розовым ледяным дождём. Едва увидев двоих своих воинов с приспущенными штанами и вырывающегося рыдающего раба, которого те насиловали, уложив на камень, он вышел из себя так быстро, что сам не понял, что сотворил, пока оба не упали перед ним. Нет, Эктор не постеснялся бы объявить во всеуслышание, что лишил двоих своих воинов жизни за насилие над рабом, но прекрасно догадывался, что тот не перенесет этого позора. Куда лучше было сказать, что те просто исчезли. Тела, конечно, найдут и может, даже поймут, что те не сами свалились со скалы — но знать ничего не будут, останется им лишь строить пустые догадки на ровном месте. Наконец он закончил заметать следы и вернулся назад. Проблема заключалась в том, что ему и дотронуться до Адольфа было сейчас страшно: слишком он опасался повредить что-то ещё. До сих пор, пока его пленник кутался в десять слоев лохмотьев и показывался на глаза редко, он и не задумывался о том, каково его истинное состояние. Нет, ему, конечно, доносили, что новый раб отказывается есть со всеми, что он слаб, что часто болеет — но король всё списывал на капризы, симуляцию и неприспособленность к суровому климату здешних мест. А теперь он увидел его обнаженным, и это заставило вздрогнуть от страха; Эктор никогда не назвал бы себя чувствительным, но сердце кольнуло с такой силой, что он поморщился. Кожа явно обтягивала кости, вся покрытая ссадинами и кровоподтеками, с полосами вдоль спины от ударов, хотя он даже не мог вспомнить, чтобы приказывал отвесить ему плетей. Выходит, его били другие слуги; логично, учитывая заносчивость и гордость, — приходилось ему несладко. Вид тела Адольфа особенно явный контраст составляя с тем, каким Эктор помнил его, сильным и цветущим, в самом расцвете юности, которая теперь, кажется, ушла безвозвратно. Кровь текла из промежности вниз на снег: её тоже нужно было смыть, не оставляя следов и памяти о том, что случилось, но как это сделать, не потревожив оборотня? Эктор расстелил его одежду по снегу в несколько слоев один на другой, переложил его и отчистил последние следы насилия. Адольф простонал; он очнулся и даже попытался приподняться, но так и не смог. Его трясло, он вздрагивал, а стоило королю подойти и попробовать взять — взвыл и попытался вырваться с силой, неожиданной для своего состояния. — Тише, тише, я не причиню вреда, — уговаривал его Эктор. Адольф продолжал выть, всхлипывая, и уворачиваться по совершенно непонятной для него причине — Эктор разобрал в его рыданиях только "Нет, нет!", — и больше ничего. Это было неожиданно и неприятно. Неужели не понял, что его спасли? Постепенно король всё же догадался: он вовсе не хотел нежданного своего спасения. Он хотел умереть, рвался к обрыву, но король был теперь сильнее и, завернув его в толстую шкуру, понес наверх. Силы быстро оставили молодого оборотня, и тело казалось лёгким до страшного, и не верилось даже, что когда-то в нём заключались и сила, и власть, и доблесть воина — всё исчезло. Конечно, взволнованных расспросов королю избежать не удалось, но ответы его были коротки и односложны. Где Улаф и Гилдур, он не знает. Ему некогда; сходите и поищите их сами. Он заглянул только на площадку, убедился, что та пуста. Что с рабом? Ему стало дурно. Он лежал в беспамятстве и, кажется, не то ударился о камни, не то поранился обо что-то: точно не ясно. Но надо выяснить, и он займется этим сам прямо сейчас. Позовите лекаря! На этом двери королевских покоев захлопнулись перед носом любопытствовавших, а Эктор остался наедине со своей ношей. Он осторожно уложил его на постель, но потом, подумав, порылся в сундуке и достал старое покрывало. Адольф уткнулся лицом в подушку и мелко дрожал. Он уже уяснил, что его не отпустят, да и далеко не убежишь: отнимались ноги. Его тряпки стоило бы выкинуть совсем, а ещё лучше — спалить, чем он и занялся, разведя камин. Раздался негромкий стук в дверь: — Ваше величество, лекаря позвали. Он здесь! — Пусть войдет! Дверь приоткрылась не шире чем на четверть своей ширины, и в эту щель скользнул осторожно главный лекарь, пожилой, как лорд-наместник, и ровно такой же мудрый. Правда, разговор он начал совсем иначе, чем мог себе представить северный король: — Ах, это раб. Понимаю. Можно дать настойку из аконита, чтобы не мучился слишком долго. — Что? Ты с ума сошел? Это же отрава! — Он слишком плох. Ему не пережить и трёх дней. — Но это моя пара! — истерично прокричал Эктор, не веря своим ушам. — Что значит "не выжить"? Хорошо, он долго недоедал, но теперь кто ему помешает вернуться к прежней форме, когда еду станут носить в постель? Не выдумывай, старик, я знаю, что ты выхаживал и не таких! — Но те хотели жить. Понимаешь, о чем я? — Нет... — произнес Эктор машинально, но потом понял смысл вопроса и ответил: — Да. Тем не менее, всё его существо протестовало против осознания того, что проблемы могли зайти так далеко. Он не верил, что состояние непоправимо, и продолжил: — У него даже ран нет, одни царапины и синяки — это ерунда. — Да неужели? Мне показалось, или есть ещё что-то, иначе бы меня никто звать не стал? — Ты прав. Посмотри у него в промежности, будь добр, — попросил негромко Эктор. Лекарь, конечно, наверняка догадался, что произошло, но промолчал, и можно было быть уверенным, готов был унести свои выводы в могилу, не озвучивая. Заметил только: — Если это твой альфа, могу представить, какой это для него удар. Как он перенесет его, ты не подумал? Эктор не думал. Для него вообще было открытием, что другие слуги могут не полюбить чужака, а его жалобы на дурное обращение считал простым нытьем, — и сейчас оставалось только вздохнуть и признать за собой ошибку. — Спасибо, что догадался хотя бы развести огонь, — продолжал недовольно лекарь. — Но было бы в сто раз лучше, если бы на нем грелась сейчас вода. За этим дело не стало, и вскоре он начал бережно оттирать кровь и грязь водой. Эктор стоял рядом, наблюдая и морщась от того, что сам, казалось, ощущал боль Адольфа. — Он грязный весь: что ж ты не рассказал ему даже, где у нас купальня? — Я понимаю. Я велю согреть ванну. Вымыть его? — Не вздумай! Сейчас только оботрем и закончим на этом с гигиеной. Адольф лежал безучастно, только рефлекторно вздрагивал, когда лекарь производил слишком болезненные манипуляции. Тот был аккуратен и не мучил его долго: смыл кровь, достал склянку с лечебным зельем, дотронулся ладонью до ануса... Адольф взвыл и дёрнулся прочь, и Эктору вновь пришлось приложить усилие, чтобы удержать его на месте, с силой прижимая плечи к постели и заставляя уткнуться в подушку, которая ненамного, но заглушала рыдания. — Потерпи. Он только посмотрит, — увещевал его Эктор. — Они говорили мне так же! —прорыдал Адольф. Король вздрогнул. Это было больно слышать и видеть, но разве он был таким садистом, чтобы допустить случившееся? Лекарь тем временем смазал задний проход мазью и медленно просунул два пальца, ощущая, как Адольф из последних сил сжался. — Потерпи, я прошу тебя. Это будет недолго, — продолжил Эктор. — Нет, это будет ровно столько, пока я не пойму, что кишку не порвали, — недовольно возразил лекарь. Но он, конечно, был зол не на молодого оборотня, а на короля, и не собирался продлевать страдания намеренно. Наощупь поводил по внутренним стенкам на ту глубину, на которую смог просунуть пальцы, стараясь не вызвать нового кровотечения, смазал за одним всё заживляющей мазью, после чего, удостоверясь в отсутствии повреждений, поднялся с постели. — Думаю, это самая малая из всех его бед. Основная проблема в другом. — В чем? — Ты что, слепой? Посмотри на него! Он весит в два раза меньше, чем должен! Он каждый вечер стоял у окна над обрывом — только решетки мешали ему спрыгнуть вниз, но это видели все, кроме короля! — Я уже говорил, что это не беда. Теперь он сможет есть столько, сколько хочет. — Но он не захочет. А уговаривать его ты, как я слышал, не станешь. Поэтому я и предложил дать другое зелье сразу. Подумай: смерть будет лёгкой, он просто уснёт — и всё. — О, позволь ему, — раздался прерывающийся всхлипами голос Адольфа. — Нет! — заорал Эктор. — Уходи отсюда, я справлюсь сам! Не будь ты лекарем-чудотворцем, я не позволил бы тебе так разговаривать с собой, и если ты решил меня повоспитывать, то знай, что зря! — Жаль, если мои слова были произнесены зря, — негромко отозвался лекарь. — Хорошо, я уйду. Здесь мазь от ревматизма: смазывай колени и руки ему два раза в день. Здесь — заживляющая мазь, и ещё неделю придется твоему альфе спать на животе. Впрочем, я готов поспорить, что вытерпишь ты меньше, — заметил он и выскользнул из покоев так же незаметно, как и вошел. Но они, конечно, были услышаны и приняты к сведению, хотя Эктор и утверждал обратное. Он укрыл Адольфа покрывалом, согрел и подал теплого чая, помогая пить маленькими глотками и даже не стал возмущаться, когда тот отпихнул предложенную чашку с супом. Он спустился вниз выбрать что-нибудь повкуснее на выбор, но когда поднялся обратно, его пленник уже спал, хрипло дыша и вздрагивая иногда. Сам он устало опустился рядом, благо ширины постели хватило бы на пятерых, и готов был тоже уснуть... Но сон не шел — не то волновала близость альфы, пусть и измученного, почти полуживого, не то мешала злость на самого себя, а что ещё хуже — горячий прилив внизу живота, предвещавший начало течки. Об этом желании можно было забыть надолго: вряд ли состояние Адольфа позволило бы им сойтись хоть раз за эту весну, и он принялся отвлекать себя невеселыми размышлениями. Он считал себя во много раз умнее молодого партнера, но в итоге оказалось, что измучил его куда сильнее: сам он, в конце концов, после мнимого плена у лесных волков вернулся домой сам, даже смог сбежать и участвовать в битве, а Адольф сейчас едва ли смог бы встать сам даже ради того, чтобы справить нужду. Но кто же знал, что те двое стражников решатся изнасиловать его? "Но ведь ты сам негласно показал им, что презираешь нового раба и не считаешь его достойной парой", — отозвался сварливо голос совести. К середине ночи король всё-таки уснул, но очень скоро проснулся от стона: Адольф рыдал сквозь сон будто от страшной боли, и никакие уговоры и поглаживания по спине не помогали, пока он не решился разбудить его и потрясти за плечо покрепче. Он забылся сном вновь, но очень ненадолго. Утром Эктор чувствовал себя разбитым, и разве что мысль о том, что его пленнику сейчас во много раз хуже, заставила бодро вскочить, одеться, умыться и отправиться за завтраком. Адольф тоже будто бы проснулся, но лежал на животе, и понять точно, бодрствует ли он, было невозможно, пока Эктор, присев рядом, не увидел, что тот безучастно смотрит на стену перед собой. Взгляд был пустой, абсолютно ушедший в себя, и это тоже было страшно. Он взял его за руку, но не ощутил никаких ответных движений. — Забудем всё, что случилось. Не бойся, никто не узнает об этом. Лекарь будет молчать, а моё отношение к тебе не изменится. — Конечно. Ты презирал меня и будешь презирать дальше. Что может поменяться? Я потерял всё имущество, власть, а теперь и честь. Ты сделал меня подстилкой своих рабов из одной лишь мести, а теперь говоришь, что ничего не изменится? Эктор тяжело выдохнул, сдерживая первый порыв сказать что-нибудь хлесткое, и сформулировал мысль точнее: — Нет. Я изменюсь. Мы изменимся. Я признаю, что ты был равен мне. — Был. Но теперь для своего отца я мёртв, для твоих слуг — тот, об кого можно ноги вытирать. Я сходил с ума по тебе, когда мы жили в моем лесу, а ты ничего не чувствовал: ни тогда, ни сейчас. Начнется весна, и ты отправишься к кому-нибудь из своих воинов-альф. Конечно, я не чета им, я даже меньше тебя... Я никто, особенно теперь. Меня никогда не примут как твоего партнёра. Ого, у него, оказывается, хватало ещё сил ревновать! Это был хороший знак, и Эктор пообещал: — Я чувствовал! Но я король, и мне нужно было быть сдержанным, ты должен меня понять... Послушай, очень скоро станет теплее, и мы отправимся в мои владения, чтобы быть там вместе вдвоем, только ты и я. — Лазать по горам — не для меня. Я чужой в твоём краю... Навсегда чужой. — Там, по ту сторону этой горной цепи, есть лесные чащи и долины, покрытые мягкой травой, и мы быстро достигнем их. Нужно только набраться сил. Так что ешь, пожалуйста. — Меня тошнит. — Скоро течка, и ты нужен мне сильным. Но даже это предложение не слишком его воодушевило. Король уже был уверен, что тот ломается для вида, пользуясь тем, что он сейчас не может начать учить его уму-разуму с помощью плети, но когда тот через силу впихнул в себя кусок хлеба, вымоченный в бульоне, все съеденное очень скоро оказалось обратно на покрывале. Адольф тяжело дышал, открывая рот, пока его выворачивало от спазмов, потом обессиленно откинулся на подушку. — Прости. Я всё замарал. — Не беда. Что с тобой, скажи мне? — Отвык есть, — и он невесело рассмеялся. — Но что-то ты ел там, ты же продержался почти всю зиму! — раздраженно прокричал Эктор. Это было напрасно, поскольку Адольф обратно уткнулся в подушку, и плечи его подрагивали, указывая на перенесенную боль. Затем, видно, взял себя в руки, глубоко вздохнул и приподнялся, переворачиваясь. — Не надо! — заволновался Эктор, укрывая его одеялом обратно. — Лекарь велел лежать на животе и не вставать, пока всё не заживет. — Это неудобно. Но я понимаю, тебе неприятно на меня смотреть. Я сам не могу видеть, во что превратился. — Это не так! Ему было скорее стыдно за себя, и он гладил его по груди и плечам, пока Адольф пытался съесть сам ещё немного, гладил по животу, опуская ладонь всё ниже, — и спрашивал себя, как скоро к его альфе вернутся силы; но когда посмотрел на его лицо снова, то увидел, что тот уснул. В этот раз сон был долгим и прервался лишь к вечеру. — Я оставлю тебя ненадолго. Ты сможешь сам встать? Уборная в углу. — Смогу. Уходи на столько, насколько тебе понадобится. Я понимаю, королевские дела не ждут. — Я вернусь быстро. — И ты не должен быть моей нянькой. Это я должен быть твоей защитой... Но я не смог. Да и тебе это не нужно: ты сильнее меня во всем. — Может быть, тебе придется защищать меня, когда мы вернемся в твои владения. — Хочешь напасть на моих родичей? Не надо, — с тревогой попросил Адольф. — Не думал, что ты всё ещё испытываешь нежные чувства к тем, кто считает тебя предателем. — Отец — да... Но остальные невинны! — Не волнуйся так, я не стану отправляться в поход туда без твоего ведома. И принес ужин, можешь есть. — Подожду тебя. — Но зачем? Тебе тяжело? — Хочу, чтобы ты продолжал делать то, что делал последний раз. Волей-неволей Эктору пришлось остаться ради этой просьбы ещё ненадолго. Ближайшие пару дней прошли так же, в перерывах между тревожным сном, едой и отрывом от дел управления государством: оставалось радоваться, что весна брала своё, и прочие оборотни были точно так же заняты собой и своими парами, как и он, и не обращали внимания на частые отлучки своего короля. Вопреки предсказаниям мрачного лекаря Адольф поправлялся быстрее и на третий день король обнаружил его стоящим у окна. Он бросился к нему: — Зачем ты встал? — Потому что появились силы. Я завернулся в твою мантию, если ты не против, холодно было стоять в одной сорочке. — Но тебе нужно беречь силы и лежать, а не пугать меня. — Беречь? Для чего? — Хотя бы для меня. Эктор отвел его к постели, укладывая, устроился рядом сам, и ладонью снова провел от впалого живота к паху. Характер ласки недвусмысленно указывал на его желание. В другой раз он поостерегся бы провоцировать только отошедшего от тяжелой болезни партнера, но сейчас, когда все кругом погрузилось в весеннее безумие, а у самого в промежности было влажно, он не мог сдерживаться. Член Адольфа казался вялым и мягким, но медленная ласка заставила его приподняться, причем Адольф выглядел ещё более удивленным, чем Эктор. Он тихо зарычал, поднимаясь и ложась сверху на угодливо подавшегося навстречу омегу, толкнулся ему между ягодиц и вдруг замер. — Что случилось? Адольф уткнулся ему в плечо, всхлипывая. — Прости меня, прости. — За что? Я сам спровоцировал тебя, а ты сильно ослаб за зиму... — Я не смог даже принести тебе удовольствие. По сравнению с теми, кто окружает тебя, я ничтожество. Можешь пойти и выбрать любого из этих альф, я не буду препятствовать, если они смогут удовлетворить тебя гораздо лучше меня, — он готов был разрыдаться. — Я никогда не сделаю этого, и ты прекрасно знаешь. Но я уже понял, что ты любишь разыгрывать драму и изображать страдальца, — Эктор чуть было не добавил "на ровном месте", но осекся, вспомнив, сколько тот перенес. Адольф вздохнул и прижал его к себе. — Завтра я смогу лучше, обещаю. Давай спать. — Завтра ты будешь отдыхать, не поднимаясь с постели. Если я увижу, что ты встаешь, я приставлю к тебе охрану и велю даже мочиться в горшок, не вставая. — Ты жестокий, — Адольф рассмеялся, показывая, что ничуть не испугался угроз. — Я знаю. Спи.