Архидьякон

Несколько недель священник провел в небольшой комнате без окон и со стеклянной дверью. Ее ярко освещали точки на белоснежном потолке — Эсмеральда обьяснила, что это диодные светильники, и притащила несколько учебников физики, до которых Клод добирался медленно: переведенных на латынь, старофранцузский или древнегреческий учебников не было, и Фролло мучил англо-латинский словарь. Он вообще все время сидел со словарями, разговорниками и карточками с картинками. Еще он получил небольшую плоскую квадратную пластину, которую сама Эсме называла планшетом. Пластина обладала чудесными свойствами — озвучивала рисунки, меняла и даже записывала голос. Еще Эсме обьяснила, как можно связываться с другими людьми с помощью этой прямоугольной штуки — правда, связываться он мог только с ней. Больше «номеров» он не знал. Помимо Эсмеральды, его навещали люди в белых халатах. Они на латыни обьясняли, что собираются его вакцинировать — защищать от разных болячек с помощью микродоз самих возбудителей болезней. Клод горько усмехнулся, вспомнив королевского медика. «Вы хотите оспаривать такую прописную истину как то, что рану можно заживить, приложив к ней жареную мышь». Знал бы он… — Это от чего? — поинтересовался архидьякон, кивая на очередную колбу с тонкой иглой. — Чума, — коротко ответил медик. Перед глазами архидьякона встал опустевший дом и сваленные в яму трупы — родителей он не хоронил, как полагается, слишком был большой риск заразиться. Страшная болезнь уравнивала всех — дворян и бродяг, и неважно, кем раньше был этот труп с жуткими волдырями на безразличном лице. — Чуму тоже победили? — он протянул руку, покорно позволяя втыкать в вену иглу. — Да. Есть антибиотики, но лучше профилактика, — коротко ответил медик, делая свое дело. — С этим не поспоришь, — согласился архидьякон. Ребенок, плачущий от голода в колыбели. Жеан, младший брат. Тогда Клод не предполагал, что он вырастет повесой и гулякой. Или в этом и его вина? Он посмотрел на руку и на иглу под кожей. — И все? Один маленький укол и болезнь, выкосившая пол-Европы, побеждена? — спросил он. — Вроде того, — кивнул медик. Клод закусил нижнюю губу и прижал ватный шарик к месту укола. — Скажите, а вы научились заставлять детей быть послушными? — поинтересовался он. Медик внимательно посмотрел на него и улыбнулся. — Боюсь, мэтр Клод, что межличностные взаимоотношения не регулируются с помощью специальных лекарств. Воспитание было и будет непостижимо для науки. Клод невесело рассмеялся. — Хорошо сказано. В воспитании младшего брата я потерпел безоговорочное поражение. Медик цокнул языком. — Сколько ему? — Четырнадцать, — пожал плечами Клод. — Гуляет — стыдно сказать — с распутными девками, пьет и дерется. «А еще я отказал ему в деньгах и защите и выставил прочь, и мальчишка ушел бродяжничать и штурмовать мой собор. И наверняка был убит той ночью…» — У меня сыну шестнадцать. Не желает учиться, сидит в игрушках с утра до ночи. Хочу комп выключить, интернет обрубить — чуть ли в драку не кидается. Иногда мне кажется, лучше б по бабам ходил, — сообщил медик. — Хорошо бы вакцину от несносного поведения, но увы. Все они такие. Стеклянная дверь бесшумно отьехала в сторону, и вошел тот самый человек, перед которым отчитывалась Эсмеральда. — Мое почтение, мэтр Клод, — на хорошем старофранцузском сказал он. Фролло поднялся ему навстречу, вежливо улыбнувшись. — Можете называть меня профессор Джонсон, я, собственно, один из основателей Института Времени, и я… кхм… приношу свои извинения за ваше появление здесь. Клод кивнул, одернул рукав и скрестил руки на груди. — Клод Фролло. Архидьякон и дворянин. Бывший. Ученый. Тоже, наверно, бывший, — он криво и горько усмехнулся. — Ну что вы, — профессор прошел ближе и сел рядом — не стоит. Я знаю по крайней мере одну область науки, в которой вам никто в подметки не годится. Клод вопросительно приподнял бровь. — Религиоведение средних веков, — рассмеялся Джонсон. Потом без перехода продолжил: — Вам нравится Эсмеральда? Архидьякон вспыхнул, глядя на Джонсона исподлобья. Потом осторожно кивнул. — Эсме неплохая девочка, только слишком самовлюбленная, — продолжил профессор. — Знаете, из тех, которые пришли в науку не ради науки, а ради самоутверждения. Девочке важны не открытия, а степени и должности. Она как была танцовщицей, так и осталась. — Она все же применяла колдовство? — хмуро спросил Клод. — О нет, это вряд ли, — хмыкнул Джонсон. — Скорее всего, вы почувствовали ее необычность. Она говорит, вы опередили свое время и задыхались от недостатка информации. Клод не стал говорить, что сейчас он задыхался от обилия информации. Он никак не мог разобраться в терминах. Читая учебники, он то и дело спотыкался о незнакомые слова. Приходилось лезть в другие статьи. Теперь он с ужасом понимал, что ревнует. Не Эсмеральду к Фебу, а науку к Эсмеральде. Девочка знала в сотни раз больше него. Она пыталась даже его учить, но он злился, стыдился этой злости и снова злился, не в состоянии ничего с собой поделать. Он понимал, что девочка не виновата, что она хочет помочь, но осознавать, что уличная плясунья знает больше него, было невыносимо. Иногда Клод думал, что умер и попал в свой личный ад. О любовных утехах думать было нечего, хоть цыганка, кажется и не возражала — во-первых, атмосфера располагала к любви меньше, чем в подвале тюрьмы. Во-вторых, Клод испытывал теперь странное ощущение, будто он собирается заниматься любовью с собственным ментором. Эта мысль ужасала своей развратностью, но воспринимать Эсмеральду как объект любви становилось все труднее, хотя физическое влечение никуда не делось. От этого стыд только усиливался. — Вакцинация закончена, так что завтра Эсмеральда обещала вас забрать себе на квартиру. Если хотите. Заодно посмотрите город, — продолжил Джонсон. Клод понял, что боится увидеть этот новый Париж. Боится не узнать его. Пока он находился здесь, он мог думать, что за стенами этого дома прежний кишащий разноцветной толпой Париж с узкими улочками, грубыми строениями и мощеной мостовой. Увидеть новый Париж ему было страшно. Эсмеральда зашла рано утром. — Готов проехаться по родному городу со скоростью пятьдесят километров в час? Прокатила бы быстрее, но больше скорость в городе не разрешается, — засмеялась она. Клод молча и нервно кивнул. Про автомобили он уже читал. Яркое солнце ударило в лицо. Он спустился следом за цыганкой по ступеням и окунулся в городской шум. Нет, средневековый Париж тоже не был тихим местом, но Клоду и не снилось такое обилие громкой музыки, гудения моторов и клаксонов автомобилей. — Чего застыл? Нам на подземную парковку, — окликнула его Эсмеральда по-английски. Знала, что Клод учит. А может, не задумывалась о том, что эти слова ему могут быть незнакомы. И уж тем более не беспокоилась о его самооценке. Оглушенный и ошарашенный жизнью огромного мегаполиса Клод покорно позволил увести себя к автомобилю. Он уже ознакомился с этим транспортным средством, но все равно видеть его вживую было страшновато. Она открыла дверь и помогла сесть на переднее сиденье. Автомобиль покатил по парижским магистралям. Клод отчаянно пытался высмотреть хоть что-то знакомое, хоть за что-то уцепиться взглядом. Ничего. Громадины домов, возвышающийся вдалеке металлический монстр, черная башня за ним… Эсмеральда что-то говорила про уникальный архитектурный облик, про план строительства, по которому дома были построены в едином стиле. Клод не вникал. «Пять столетий, — напомнил он себе, — прошло пять столетий. Париж не мог не измениться. Учитывая развитие технологий и новые открытия…» Машина проехала по мосту через Сену — Клод вспомнил лодочника, который перевозил его порой с берега на берег и снова горько усмехнулся — с такими мостами лодочники ни к чему. Впрочем, по реке — неузнаваемой реке, закованной в камень — сновали лодки будущего, такие же монументальные, как и весь этот новый чужой Париж. Знакомые очертания собора были для Клода как спасательный круг для утопающего. — Останови, — попросил Фролло. — …И сдал Пале-Рояль… — Эсмеральда болтала, и Клод понял, что она всю дорогу что-то рассказывала, а он не воспринял ни одного слова, - остановить? — Да. Около собора. Пожалуйста. Она хмыкнула и припарковалась. — Ближе не могу, там пешеходная зона. Но Клод уже выбрался из ее ситроена и, спотыкаясь как пьяный, пошел к Нотр-Даму. К нему привязался какой-то мавр, протягивающий миниатюрные копии металлического монстра — эту башню Эсмеральда как-то назвала, он не воспринял, как и половину ее речи. Клод отмахнулся от мавра и почти бегом добрался до стены здания, где провел полжизни. Прижался лбом к камням, не обращая внимания на кишащую вокруг толпу. Даже мостовая, на которой танцевала цыганка, изменилась. Только собор остался прежним. Он понимающе вглядывался своими витражами в истерзанный разум священника, обволакивал его камнями стен. — Мистер. Мистер, отойдите пожалуйста. Нам нужно сфотографироваться. Один момент, — воскликнул какой-то мужчина, указывая на двух ярко одетых девчонок и женщину. Клод подумал отрешенно, что им слегка за двадцать, и тут же напомнил себе, что той же Эсмеральде не шестнадцать, как он полагал, а под тридцать. Люди изобрели эликсир молодости. Изменилось все. Абсолютно. Эсмеральда тревожно помахала ему рукой. Клод поднял голову и встретился с бесстрастным взглядом горгульи там, в вышине. Что случилось с беднягой Квазимодо? А Жеан? Он упирался затылком в холодные камни. — Экскурсия по Парижу, все основные достопримечательности всего за двадцать евро! — Доллар за три фигурки. Выгодная сделка! — Собор строили почти столетие вокруг маленькой деревянной церкви… Клод не мог разобрать почти ничего в этом гуле. — Месье, с вами все в порядке? — его схватил за плечо какой-то мужчина. Клод беспомощно вскинул руку к глазам и осел на землю около стены собора. — Скорую, месье плохо, — крикнул кто-то. — Это мой муж. У него больное сердце, не надо скорую, у нас лекарства с собой, — зазвенел голос Эсмеральды, — сейчас все будет в порядке. Пропустите. Она пробилась к нему сквозь толпу. — Клод, пожалуйста, пошли в машину. Он покорно, как ребенок, уцепился за ладонь Эсмеральды и позволил себя увести.