Архидьякон

Эсмеральда ехала все дальше от Ситэ. Клод молчал, прижавшись лбом к стеклу. Девица щелкнула кнопками, и мужской голос запел: — Пришла пора соборов кафедральных… Клод вздрогнул. — Выключи, пожалуйста. — А что? Текст, кстати, я писала. Была консультантом и автором песен у канадцев с их мюзиклом. Канада тоже в Америке, только севернее. Но музыку выключила, видимо, заметив выражение лица Фролло. Архидьякон продолжал бездумно пялиться в окно. Ситэ и территория средневекового Парижа остались далеко позади. — Ты, значит, далеко от центра живешь? — нарушил он тишину. — Чтоб жить в центре, нужно продать честь, совесть и пару органов, — хмыкнула она. — Я на такие жертвы не готова. Да и район за кольцом куда удобнее для жизни. — Париж поглотил окрестные деревни и разросся до невероятных размеров — прошептал Клод. — Ну это давно, почитай про эпоху индустриализации. Болезней стало меньше, труд механизировался. Клод поднял руки к ноющим вискам. — Спасибо, я…не надо, я сам почитаю, — слабым голосом ответил он. Это было для него слишком. Эсме заехала на очередную стоянку. — Готовить не хочу, а в ресторан тебя сейчас тащить… Наверно, лучше тебе отдохнуть сегодня дома. Готовку ненавижу, поэтому затаримся готовой едой, — подмигнула она. — Пошли. Фролло покорно поплелся за цыганкой. — Ты, наверно, не знаешь, что с моим братом, — пробормотал он без особой надежды. — Умер, — коротко ответила она. Клод вздрогнул. «Все же погиб при штурме собора». — Они все умерли, — пояснила Эсмеральда, — пять веков же прошло. Люди столько не живут. Клод помолчал, пока она хватала с полок яркие пакеты. Он уже привык к тому, что все помещения и здания в этом новом мире освещены лучше, чем собор в самый торжественный праздник. Кажется, эти самоходные телеги даже сравниваются с десятками лошадей, а лампочки — с сотнями свечей… — И ты… тебя не смущает, что они жили, смеялись, говорили, любили, а ты знала, что они обречены? — Ну, никто не живет вечно. Так-то мы тоже обречены, — пожала плечами она. — Ты потеряла сразу целый пласт знакомых. Эсме глянула на Клода: — Это часто бывает. Для этого совсем не обязательно отправляться в пятнадцатый век. Я теряла пласт знакомых, когда окончила школу и институт — остались единицы. И я понятия не имею, где они и что с ними. Ты разве всех помнишь, с кем учился? — Я… — пробормотал Клод, — у нас и не было общины. — Твой брат бы с тобой не согласился, — засмеялась она жизнерадостно. - Он вообще из студенческой жизни вынес только воспоминания об обществе школяров. Клод болезненно поморщился при упоминании Жеана. Она говорила о нем так спокойно. — Может, есть какой-то способ перетащить его… — начал было он. — Только если пристрелить Джонсона. Он так и сказал: только через мой труп, - засмеялась она. Она и правда то ли не понимала, то ли при всей своей доброте и милосердии могла вот так походя потоптаться по свежей ране. — Я понимаю, — еле слышно сказал он. — А я нет, — резко нахмурилась она. — Я не понимаю его убеждений. Его уверенности в том, что это аукнется в будущем, его опасений, его мнения, что все бабы тупые курицы… — Он такого не говорил, ты слишком мнительна, — запротестовал Клод. — Учись читать между строк, дорогой, — бросила раздраженно она, и Клод невольно вздрогнул. Про нее говорили, что она видит ущемление прав женщин там, где этого и в помине нет. Это было дико для Клода, не менее дико, чем статус ученого у девчонки. — Ты пьешь? — к счастью, она перевела тему. Клод поспешно замотал головой, вспомнив ту грандиозную попойку и ее последствия. — А судя по Жеану, пьешь, только не хочешь себе позволять из-за рясы. Вино, коньяк? Виски, бренди? Впрочем, мы в Париже, обзаведусь шампанским, — загадочно сказала она и выудила бутылку странной формы. Кроме этого, она небрежно пошвыряла в корзину уже готовые салаты, лепешку с мясом, сыром и чем-то еще. Полки ломились от разнообразной пищи. — Сейчас же конец весны, откуда тут столько овощей и фруктов? — не удержался Клод. — Часть доставлена из Африки и других регионов, часть выращена в особых условиях, - пояснила она. — Проблема голода решена, как и проблема болезней, — пробормотал Клод, — а проблема места? Если люди живут долго и счастливо. — С этим ты в точку, — сверкнула улыбкой Эсмеральда, — тебе на симпозиум по глобальным проблемам человечества. На земле больше шести миллиардов людей, пора организовывать новый Всемирный потоп. Пихаясь в очереди в кассу, Клод снова ощутил свою незначительность. Шесть миллиардов! Наверно, так чувствовали себя провинциалы в Париже в его время — куча народу, все спешат и толкаются. В этом мире же провинции не осталось… — Впрочем, нам есть еще куда селиться на самом деле. В той же России территории свободные на тысячи миль, - небрежно сказала она, — это на восток, не знаю, знаком ли ты с этой территорией. — Это уже неважно, — вяло ответил он. — Мне можно просто забыть все изученное и начинать как ребенок, с чистого листа. Наверно, он хотел услышать от нее подтверждение того, что не все потеряно, что он еще может найти свою нишу. Но цыганка только засмеялась. Машина остановилась у высотного здания, и Эсмеральда выгрузила продукты и подхватила сумки сама. Клод растерялся, попытался на автомате перехватить. Она зыркнула так, что он отпрянул в сторону, оставил в покое продукты и поплелся за ней. Эсмеральда ввела Клода в маленькую яркую комнату без дверей — теперь священник уже знал, что это лифт — и у Клода слегка закружилась голова — с такой скоростью они понеслись наверх. — Двадцать пятый этаж, господин архидьякон. Падать повыше, чем от горгулий Нотр-Дама, — неожиданно сказала она. Клод вздрогнул — почему она заговорила на эту тему? — Эффект, я полагаю, один, — кисло улыбнулся Фролло. Жилище ее поражало высотой потолков — нет, с Собором, разумеется, и не сравнить, но для обычной комнаты это было грандиозно. Она доволокла сумки на кухню, зашуршала там. Клод прошел к окну — стекло во весь рост было чище и прозрачнее, чем витраж собора. Постучал ногтем по стеклу и уставился на крыши домиков внизу. Отчего-то появилась странная мысль — может, он смотрит на все уже с неба? Может, он уже мертв? Она подошла со спины, обвила его талию руками. — Вино и закуски, господин архидьякон, — жарко выдохнула она ему на ухо, — а потом… Как вы там говорили? Утолять жажду из фонтана любви? Он закрыл глаза, перехватил ее горячую сухую ладонь и прижал к губам, медленно и жадно целуя бархатную ухоженную кожу, вдыхая сладковато-резкий запах ее тела — раньше его бы удивило, что цыганка находит средства на духи, теперь же прекрасно понимал, что и духи перестали быть роскошью, достойной королей. Этот новый чудесный мир казался тем самым раем, как его себе представлял Клод. А одиночество… В сущности, он всегда был одинок, поскольку ни Жеан, ни многочисленные коллеги и ученики, ни тем более Квазимодо не были ему ровней. Он научился находить удовольствие в собственном одиночестве, пока однажды не понял, что изучил все доступные книги. И в тот момент, когда он понял, что находится в тупике, в его жизни появилась цыганка. У его губ оказался бокал терпкого вина со странными пузырьками. — Натуральная газация, — выдохнула на ухо Клоду Эсмеральда. — попробуйте шампанское, вдова Клико. Он пригубил. Ничего общего с кислятиной, которой напивались в его время. Ничего общего со смрадом средневекового Парижа. Перехватив бокал из ее рук, он выпил терпкую жидкость до дна, чувствуя, как усиливается головокружение то ли от высоты, то ли от вина, то ли от близости любимой женщины. Развернулся — ее густые волосы мазнули его по щеке. Эсмеральда обвила руками шею священника и, чуть привстав на цыпочки, поймала его губы губами. Он хрипло втянул воздух, стиснул ее хрупкое плечо. Бокал покатился по полу, но это уже было совершенно неважно, потому что она уже стягивала с Клода его жакет, а он шарил руками под ее блузкой, спускаясь по гибкой стройной спине к обтянутым тонкой джинсой ягодицам. Она вжала его спиной в то самое злосчастное стекло, и он сполз на мягкий ворсистый ковер, утягивая ее за собой, хлестко и жарко целуя скулы, линию подбородка, изгиб шеи, плечи и ключицы. Она змеей изогнулась над ним, успев неуловимым движением выскользнуть из блузки. Грудь ее была прикрыта особым предметом одежды — Клод в этом не разбирался, но смуглая кожа выглядела еще соблазнительнее в алом атласе, скрывающем полукружья упругой груди. В ушах звенела тишина, отдаваясь бешеным биением двух сердец, она то изгибалась, закусывая нижнюю губу и закидывая назад голову, как застоявшаяся лошадь, то наоборот приникала к нему всем телом, желая слиться воедино. Темные пряди разметались, а в ложбинке между грудей застыли бисеринки пота. Жаркое, сладостное, доселе неведомое женское тело наконец раскрылось навстречу Клоду, и в тот момент ему стало абсолютно плевать на мир вокруг и на тот мир, что был для него безвозвратно утерян. Тишина взорвалась какофонией звуков — свистом, пиликаньем, гудением. — Чайник закипел и микроволновка все разогрела, — приподнялась Эсмеральда. — Пусть его… И снова приникла в жадном поцелуе к приоткрытым дрожащим от неизведанных доселе чувств губам бывшего священника. Чайник отчаялся вызвать хозяйку на кухню и выплюнул свисток. Через полчаса Эсмеральда оттирала залитую плиту, а Клод пытался сервировать стол. Запутался в салатах и тарелках, Эсмеральда обернулась. — Да плюнь ты. Пошли жрать из контейнеров. Зато на балконе, с кофе и пиццей. Они сидели прямо на плиточном полу, перед ними разворачивался вид современного города, она ломала руками тонкую лепешку, покрытую потекшим сыром, мясом и, кажется, томатами, а салат лопали вилками прямо из одного контейнера, что стоял на полу. Голова у Клода все еще кружилась, напиток в чашке (это его Эсмеральда называла кофе) горчил, но священник мужественно давился им, закусывая лепешкой. — Может, сахару добавить или молочка плеснуть? — улыбнулась она. Клод помотал головой. — Привыкну. Он не хотел ничего менять — даже эта горечь ассоциировалась у него с ощущением безграничного неземного блаженства.