Песнь обречённого

– Антураж создан, технологию производства я понял. Вы закончили на первом курении чуда-средства. Что было дальше? – Снейп чарами распахнул окно, в которое ворвался свежий, напоенный влагой ветер. Поттер потянул носом, словно хотел почувствовать его, но не смог: снова ссутулился на своём нелепом табурете, сложив лодочкой ладони и зажав их между колен. – Дальше Невилл вернул меня, уже практически спящего, камином домой и уложил на диван в гостиной. К тому времени странное ощущение выветрилось, и я моментально уснул. Я так никогда не спал – младенцы должны были завидовать крепости моего сна. – Значит, в этом Долгопупс вас не обманул? – В каком-то смысле, да, но видите ли, профессор, фокус состоит в том, что это ненадолго: очень скоро, как только появляется психологическая зависимость, сон пропадает – голова полна мыслей, они кружат вокруг желания почувствовать эйфорию – и бессонница опять начинает подтачивать ваши силы. – Поскольку вы говорили об обречённости, вы пристрастились сразу?.. – сказал Снейп, но Гарри почудился в его словах вопрос, и он поторопился ответить: – Нет, профессор, это очередной миф, придуманный людьми, чтобы отвадить таких как я от смертельной для них привязанности. Но, как видите, такие как я сами ищут петлю, чтобы сунуть в неё голову. Я продолжу? Дождавшись кивка, он вздохнул, отставил надоевшую чашку на стол, такой же несуразный, как и табурет, и выпрямился, не сводя взгляда с директора: – Да, мне было хорошо, но меня беспокоило ощущение подвоха. Я понимаю, что вы абсолютно уверены – и не думаю, что смогу вас переубедить – в моём непроходимом идиотизме, но какие-то аналитические зачатки у меня всё же были: лекарства, в своём большинстве горьки и неприятны, но я не мог вспомнить ни одного, чтобы оно дарило эйфорию. – Но разве вас это отвадило? – Вы же сами понимаете, что нет, – Поттер печально улыбнулся. – Я несколько раз убеждал себя, что мне это чудо-средство не подходит: кошмары вернулись, обогащённые теми видениями, что породил героин. Я всеми силами боролся за свой разум: выходил гулять вечерами, много читал – на самом деле, мне было безразлично, что делать, но мысль выучиться и стать целителем всё же была. Но ничего не помогало: стоило остановиться, полениться выйти из дома или раскрыть неинтересную книгу, и мне вспоминалось, как было хорошо и беззаботно в комнате у Невилла. Я несколько раз порывался ему написать, но потом корил за малодушие и жёг письма. И вот одним вечером, когда я смотрел на улицу и видел лишь смазанные пятна фонарных огней – второй день шёл занудный дождь – в дверь позвонили. Звук был так резок и внезапен, и из-за этого мне вначале показалось, что это на улице кто-то хулиганит. Но звонок повторился. – Неужто мадам Блэк не подняла крик? – Она не могла, – Поттер смутился. – Меня мучила бессонница; помню, что находился на грани из-за неё. И, спускаясь по лестнице, я споткнулся, едва ли не кубарем пролетел оставшиеся ступени и совершенно машинально выругался. Как вы понимаете, она подняла такой визг, что я в сердцах её заколдовал. Даже сейчас, когда моя память подбрасывает мне из своих глубин всякие мелочи, я не могу вспомнить, чем её приложил. С тех пор она рот открывает, но звука нет. – Не печальтесь, Поттер, в особняке и без неё много чего осталось… – Моё тело в гостиной, например, – поддакнул Поттер и косо усмехнулся, увидев, как дёрнулся Снейп. Итак, звонок в дверь был неожиданным. Но ещё больше удивил меня посетитель: стоило мне открыть дверь, как в прихожую ввалился Невилл, отряхиваясь и разбрасывая вокруг себя холодные дождевые капли. – Я уж было подумал, что ты где-то запропастился. Пишу – не отвечаешь, вот я и пришёл тебя проведать… – он обсмотрел меня со всех сторон. – С одного раза толку не будет, – подытожил он, даже ещё не входя в гостиную, но в тусклом свете газовых ламп Невилл мне показался не намного здоровее меня. Пергаментная кожа, запавшие, горящие каким-то лихорадочным блеском глаза, как у больного или одержимого. – Ты тоже не блещешь здоровьем, – парировал я, пропуская его вперёд и поёживаясь от проникшего извне холода. – Рецидивы бывают у всех. В связи с этим у меня к тебе предложение: подлечиться вместе. Что скажешь? У Невилла всегда было простоватое лицо. Казалось, что этот человек не способен на хитрости или подлости: глянешь на его вялые губы и брови домиком и понимаешь – тюфяк, а не человек. Вот и я снова попался на ту же уловку: зачем ему меня травить? К тому же он и сам употребляет то же самое и его порция побольше моей. И – да! – я снова согласился. – Но вы же, как мне показалось, стали подозревать неладное? – Да, подозревал, но свято верил, что и второй раз мне ничем не повредит. Я заблуждался, я верил, что у меня ещё не один год в запасе. Я не стану расписывать второй раз – от первого он отличается лишь тем, что после «охоты за драконом» мы лежали прямо на пыльном полу гостиной и пялились на кончик зажжённой сигареты, которая в конце концов обожгла Невиллу пальцы, и на поднимающийся к потолку дымок. Правда, я помню только крошечный фрагмент реальности, а потом на меня накатила паника – пусть и слабая, что я забуду дышать и в конце концов задохнусь, поэтому мне казалось, что нужно заставлять себя делать вдохи и выдохи, и считал их. Под пальцами не было ничего приятного, кроме давно вытертого, пропитанного пылью и грязью паласа. Мне бы хватило и его: уж очень необычно было ощущать песчинки, скользящие по рукам, но Невилл придвинулся ближе, а потом и вовсе полез обниматься. Я не протестовал: ткань его сюртука была достаточно гладкой, чтобы мне хотелось водить по ней ладонями. Так мы и лежали, срощенные одним пороком в сиамского близнеца, безвольные и напряжённые одновременно. Мои видения и в этот раз нельзя было назвать приятными: бессвязные, бессмысленные: потрошённые дети, играющие с мёртвыми, безглазыми котятами, и старушка, которая присматривала за ними, не прекращая вязать шарф из собственных внутренностей. В отличие от первого раза, ощущения от которого меня ошеломили настолько, что я не понимал, что происходит, меня мучила просто ужасающая жажда. Мне чудилось, что я высыхаю, полости внутри меня склеиваются, а сам я, если добрести до зеркала, напоминаю мумию. Невилл напоил меня из бутылки, но вода тут же хлынула обратно, будто ей некуда было деться внутри меня. Он же пил совершенно свободно и обещал, что всё это пройдёт. Какие-то установки ещё действовали, и я попробовал встать на ноги, чтобы следующий приступ рвоты не превращал гостиную в хлев, но дойти я никуда не дошёл – ватные и непослушные ноги цеплялись одна за другую. Я не знаю, сколько мы лежали. Время от времени жажда заставляла меня снова припадать к бутылке с водой, но я сразу извергал то, что проглотил, уже немало не заботясь о том, куда всё это попадает. Было ощущение, что это длилось годами и тысячелетиями: тепло, видения и всепоглощающая жажда. Невилл, когда его немного отпускало, сетовал, что мы слишком много расходуем – «панацея» была, конечно же, недешёвой – и есть способы «лечения» и эффективней, и экономичней. Наутро, когда исчезли и видения, и Невилл, я ужаснулся – гостиная не блистала ухоженностью и раньше, но что с неё сделал «один лечебный сеанс», мне сложно передать словами: у нормального человека одно это уже отбило желание «здороветь» дальше. Но смертоносный механизм был запущен. Надо сказать, утром – в отличие от того же первого раза, когда уже то, что я спал, приравнивалось к чуду – я чувствовал себя препаршивейше. Болела и кружилась голова, мелко дрожали руки и почему-то губы, от воспоминаний о еде желудок тоскливо сжимался, но вот чего хотелось – так это неприлично огромного леденца. Такого, чтобы он мог с трудом поместиться в рот и подольше не таял. Я не замечал в себе тяги к таким сладостям – мне больше по душе были желатиновые червячки или шоколад, но их образ мерк перед липким и сладким леденцом. Я пытался побороть эту тягу, но из-за настойчивого желания сладкого метался по дому, нигде не останавливаясь подолгу. В конце концов, мне пришлось пойти на сделку с совестью: сладости были известным мне злом. Я выбрался из дома, накупил полные руки конфет (едва донёс) и съел их столько, что изрезал весь язык и нёбо…

***

– Вот слушаю вас, Поттер, и не понимаю: неужели того, что вы ощущали после, не хватило, чтобы откреститься от «лекарства» и никогда больше его не принимать? – А мне очень странно, что вы, профессор, не относитесь к нашей братии – потенциальных наркоманов. У вас для этого есть всё: не самое лучшее детство, испорченная юность, загубленная зрелость… – Не выйдет, Поттер, – невесело усмехнулся Снейп. – Старость у меня уж больно хороша. – Наверное, всё же планы на старость – вам пока ещё до неё далеко. Что до вашего вопроса, то ответить мне вам сложно. Я не знаю правильного ответа, но предполагаю: мне как человеку, у которого в жизни происходило слишком много плохого, ощутить эйфорию всё равно, что выиграть вожделенный приз простому человеку. Меня не пугали видения, я перестал замечать бессонницу и думать забыл о тошноте, которая, к слову, никак не напоминала обычную: никаких спазмов не было – процесс шёл гладко, словно я ел одно лишь масло. Я знаю, что это вызовет у вас здоровое отвращение, но блевать под героином, можно так сказать, приятно. В этом и есть опасность: ты помнишь, как было хорошо тогда, и тебя просто подмывает испробовать всё это ещё раз. Ещё один безобидный раз. А потом ещё и ещё. Ведь каждый раз сам по себе безобиден?! Поттер замолчал и покосился на столик: кроме пиалы с чаем на нём появился тонкий, чем-то похожий на экзотическую пробирку, графин и стакан под стать ему. Гарри налил себе грязно-голубой воды и напился. Снейп недоумевал, зачем ему это – разве мёртвых может мучить жажда? – Нет, не мучает, – снова будто прочитав мысли директора, ответил Гарри, – но это хороший способ собраться с мыслями и заполнить затянувшиеся паузы. Не находите, профессор? Снейп горько усмехнулся: – Я в любом случае намерен выслушать вас до конца. С паузами или без них. – Я рад, – Поттер склонил голову. – Третье «лечение» случилось спустя пару дней. В тот день погода радовала ясностью, хотя было сыро и прохладно. Очередная ночь без сна и отдыха отразилась на мне тёмными кругами под глазами и дрожью в руках, так что я, едва справившись с пуговицами куртки, вышел немного развеяться. Лондон напоминал мне промокшего воробья, вылезшего на едва показавшееся солнце сушить перья. Встречные люди всё равно крепко держались за зонтики, наверное, им тоже не верилось, что дождь наконец-то закончился. Невилл вынырнул словно из ниоткуда и, столкнувшись со мной нос к носу, сначала замер, а потом полез обниматься – общая «панацея» сделала нас не просто «школьными галстуками», а лучшими друзьями. Да, радость от встречи немного развеяла моё тягостное настроение. Он шутливо толкнул меня в плечо кулаком: – Не кисни, даже Лондонский Глаз уже не плачет. Пойдём лучше хлебнём чего-то… Замёрзнуть я ещё, конечно, не успел, но мне нравилось сидеть в полутёмных пабах, где пахло старым деревом, крепким табаком и брагой, и прихлёбывать глинтвейн. Глинтвейн лично для меня обладал вкусом самой жизни: терпким, где-то с неожиданными пряными или сладкими нотками, а иногда и с приятной горчинкой. И я уже заказывал его у смешливой официантки, когда Невилл склонился к моему уху и зашептал: – Может, не стоит? Ты и так не пышешь здоровьем, чтобы гробить его алкоголем… – Так что вы будете заказывать? – напомнила о себе официантка, неодобрительно косясь на шепчущего Невилла. Её можно понять: спиртное в пабе всегда дороже обычного чая или сока. – Чай с кардамоном, – ответил я. Невилл поддержал мой выбор. Откуда у него такая нелюбовь к спиртному я узнал гораздо позже… – Да, – задумчиво протянул Снейп, – сколько я помню его преподавателем, он отказывался от спиртного, ссылаясь на больной желудок. Помню, Минерва говорила, что он, вероятно, тяготеет к здоровому образу жизни, а, следовательно, не сопьётся от учительской участи. – Спиться ему и не грозит, – ответил Поттер, – умирать ему, как бы он не хорохорился, не хочется. – Я не уверен в информации, но, кажется, я находил упоминания, что приём опиатов и алкоголя грозит остановкой сердца?.. – спросил, не спрашивая, директор Хогвартса. Поттер на картине кивнул. – Да, принятые вместе они угнетают дыхание. За свой относительно небольшой стаж мне доводилось видеть магглов-наркоманов, которые пытались вернуть прежнюю эйфорию, запивая наркотики алкоголем, но таким образом они ходили по лезвию ножа и, конечно же, падали в пропасть. Стоит лишь немного перебрать нужную дозу и всё! Ты тих и недвижим, как мраморное надгробие... – У меня сложилось впечатление, что Долгопупс снабжал вас наркотической отравой. Или я что-то неправильно понял? – О нет! Вы правы – он был моим дилером или на наркоманском слэнге – барыгой. У нас даже случился занятный диалог на эту тему, потому что к тому времени я уже не верил в человеческую бескорыстность и, кроме наркомании, ждал от него очередной подлости. «После очередной «поправки здоровья», когда я выплывал из наркоманского рая, а он сидел рядом и пропускал пряди моих волос сквозь пальцы, я спросил Невилла: – Ты приходишь несколько раз на день, приносишь нужную дозу, сам колешь, ждёшь, пока я вернусь оттуда. Зачем тебе это? Не то чтобы я ждал от него честности – наоборот, я ждал, что, солгав мне, он проговорился о настоящих причинах своих поступков. Но и он оказался не тем простым увальнем, над которым мы все немного потешались. Он так и не выпустил моих волос, а сидел и продолжал играть с ними, отвечая будто под Сывороткой Правды, монотонно и равнодушно: – Ты мой птенец, Гарри, мой детёныш. Знаешь, как у вампиров. Я выбрал тебя для своей миссии, я обратил и только я несу ответственность за тебя… – Ты случайно не забыл, что волшебник? Твоё увлечение магглами и их фольклором меня пугают. – Разве общие тайны и общие увлечения не делают нас ближе? Отбрось свой снобизм волшебника, как высшей расы, и ты заметишь, как близки вампиризм и наркомания. И то и другое – это непреодолимая жажда. Ей невозможно противостоять – тяга сильнее нашей природы! Раз! Загибай палец. Два: оба эти занятия – увлечение драгами и питьё крови – отвергаются обществом как омерзительные. Ну же, не упрямься, загни ещё один палец. И три: и те и другие предпочитают общество себе подобных и способны узнать собрата даже в самой оживлённой толпе. Загнул? Молодец! Я могу найти сравнение и четыре, и пять, чтобы у тебя получился кулак, но основное я уже назвал…» – Для меня этот разговор – это попытка Долгопупса придать себе немного больше значимости, покомандовать и ничего более, – фыркнул Снейп, расслабленной кистью руки будто бы отметая от себя всё то, что он считал чушью. – Разве? А мне кажется, что вы должны были услышать основную мысль в его размышлениях? Миссия. Не знаю, кем возомнил себя Невилл (вернее, тогда не подозревал), но он не давал мне возможности подумать и остановиться, из-за этой пресловутой миссии он снабжал меня пусть и минимальным количеством зелья. Поверьте мне, вы даже представить себе не можете, на что способны нормальные люди, если появляется угроза, что завтра дозы не будет. – А вы сами? – Снейп пристально вгляделся в мальчишку на картине. Тот смотрел прямо, не краснел и не мялся, и в конце этого скрещения взглядов ответил, не опуская глаз: – Мне незачем было это. Спасибо Невиллу – хотя бы от этой участи он меня освободил. Кстати, то надоедливое слово, которое так вас раздражало в лексиконе Денниса Криви… – Раздуплиться? – поморщился Снейп. – Мерзкое словечко, будто произносящий его признаётся, что думает дырой вместо мозгов. Очередное маггловское издевательство над языком. – Это слово выдернуто из наркоманского слэнга и означает оно «подставить зад за дозу»… – Снейп поперхнулся воздухом. Поттер хихикнул. – Я сомневаюсь, что Деннис знал смысл употребляемого словца, но многие его фразы теперь приобретают иное звучание, не так ли? Снейп лишь потёр переносицу и кивнул. Гарри продолжил говорить: – Знаете, профессор, если бы разговор, который я только что вам пересказал, состоялся в то время, когда мы сидели в том лондонском баре за своим чаем с кардамоном, всё закончилось бы прямо там. Я облил бы Невилла чаем, потом поругался бы с ним, напился бы виски и навсегда вычеркнул бы его имя из списка людей, которых я когда-либо знал. Но тот самый тюфяк Долгопупс оказался куда умнее и наши посиделки закончились совсем другим: – Ты уже напоминаешь собственную тень, Гарри, дружище. Ну нельзя же доводить себя до такого состояния. Может, ну её, эту прогулку? Отправимся ко мне, поговорим… – «полечимся» – так и зависло в воздухе… Я попробовал отнекиваться. Мне казалось, что я обкрадываю Невилла: он говорил, что лекарство недешёвое, а я уже дважды использовал его, не подумав возместить ущерб простому школьному учителю. А главное, не знал, как это сделать, не обидев его и не задевая щекотливой темы его доходов. – Вынужден вас огорчить, Поттер, но зарплаты в Хогвартсе не так мизерны, как вам кажется. Так что Долгопупс способен себе позволить многое из того, о чём большая часть работников Министерства Магии только мечтает. – Не знал, – насупился Поттер. – Впрочем, уже то, что он торгует наркотиками постоянно, делает его состоятельным человеком. – Вы знаете это наверняка? Или это только предположения? Поттер покачал головой: – Иногда, когда ему казалось, что я особенно жалок, он позволял себе намёки или же разговоры на грани оскорбления, но никогда не говорил о том, кто ещё пользуется его «лекарством». Если бы у меня были хотя бы крохи информации о его бизнесе, я бы нашёл время наведаться к Кингсли, пусть это бы и означало, что я лишусь своей маленькой бесплатной «лошадки». – Мы далеко забрались от вашего рассказа… – напомнил Снейп, поднимаясь с кресла. Он подошёл к окну, посмотрел на враз выцветшую зелень травы и поблёкшее солнце. Лето больше не радовало. И, как насмешка над горестными думами директора, профессор Гербологии направился к теплицам, прижимая к себе большой деревянный ящик с какой-то сизолистной травой, чем-то напоминающей ростки обычной капусты.