Песнь обречённого

      – Но мы продолжаем нашу игру. Миф пятый: все наркоманы переносят СПИД.       – Не уверен, Поттер… – Снейп стучал пальцем по губам. – Думаю, что нет.       – Я сам затрудняюсь ответить, верен ли этот миф. То, что наркоманы переносят множество всего, я не собираюсь отрицать. И СПИД в том числе. Но СПИДом вы не заразитесь на расстоянии – не занимайтесь незащищённым сексом, не суйте иглу шприца себе в вену сразу после кого-то, не черпайте драг из общего котла и практически сто процентов вы не станете ВИЧ-положительным. Не с этой стороны.       Однако это не означает, что вы в безопасности. Это не афишируется, об этом не предупреждают в учебных заведениях. Наркоманы переносят множество заразных болезней, начиная от сифилиса и гонореи, и паразитов в придачу. Но весь этот букет можно получить и просто приблизившись к какому-нибудь человеку без определённого места жительства. Но вот что действительно страшно получить – это гепатит. Его разновидности C, D, F и G. Смерть, крадущаяся на мягких лапах. Ласковый убийца. Неважно, получили гепатит вирусно, через кровь, половым путём или он появился сам в результате бомбардирования печени токсинами, но практически все «торчки» больны им. Опасность в том, что чаще всего он протекает бессимптомно, а может вылиться вам в рак печени или же в её некроз. Не нужно даже приближаться к наркоману – брошенный с «контролем» шприц под ногами, который вы не заметили, наступили и поранились – это почти семьдесят процентов вашего заражения. Вы боитесь СПИДа, но его вирус может прожить вне тела носителя часа два или чуть больше, а вирус гепатита живуч ещё долгое время. Да, гепатит лечится, однако никто не говорит, что лечится не всегда и часто вероятность выздоровления не пересекает черту в оптимистичные пятьдесят процентов. А ребёнку с его слабым иммунитетом и вовсе не оставляет ни малейшего шанса.       Поттер пристально посмотрел Снейпу в глаза, словно раздумывая, а стоит ли человек перед ним таких откровений.       – Вы знаете, профессор, а ведь я им заразился сразу. Сразу, как только начал своё сольное наркоманское плаванье. Укололся старым шприцом, который нашёл в своём доме. Не знаю, догадывается ли Невилл, что он тоже болен.       – Вы уверены в этом? – встрепенулся Снейп. – В том, что он болен?       – Могу поклясться памятью родителей! Да, профессор, при его болезни работать с детьми нельзя. Я думаю, вы распорядитесь этой информацией правильно.       Он вздохнул, и Снейп понял без слов: это мелочно добиться его увольнения, когда на кону стояли твоя жизнь и смерть.       – Миф шестой: если опиаты не колоть, а, предположим, нюхать или есть, то зависимость не наступает? – преувеличенно бодро продолжил Гарри.       – Насколько я успел понять, это ложь.       – Вы правы, профессор, правы. Хотя этот миф бродит и никак себя не изживёт даже в среде «торчков». Неважно, как вы употребите маковые алкалоиды (я имею виду опиумные его разновидности) – вы привыкнете. Это так же верно, как солнце поднимается на востоке, а Люмос светит в темноте. Нет ни одного процента в статистических данных группы людей, кого миновала сия чаша при регулярном приёме. И потом не нужно говорить, что вас прокляли невесть когда проезжающие цыгане – вы потянули в рот отраву, значит, найдите мужество осознать, что вы сделали. Даже скажу вам больше: «ломка» от кодеина продолжительней, чем от морфия.       – Если вы принимаете опиаты, зачем вам её терпеть? – спросил Снейп. – Вы же принимали наркотики для кайфа, а не ради того, чтобы не допустить «ломки».       – «Ломка» – это ещё одна часть наркоманской жизни, не самая простая, к тому же. Каждый – абсолютно – наркоман переживал её хоть раз в жизни.       – Долгопупс, который с анестезией занозу из пальца вытягивает? – хмыкнул Снейп. Он всё никак не мог поверить, что Долгопупс (в его представлении, рохля, маменькин сынок и, в общем-то, абсолютно жалкое существо) сумел умышленно сломать кому-то жизнь и даже планировал это.       – Вот тут вы верно сказали – с анестезией. У него вся жизнь – сплошная анестезия. Но вынужден настаивать – Невилл прочувствовал на себе, что такое «ломка». Что это вообще за зверь, и почему он у всех на устах, стоит только заговорить о наркоманах? Причина появления «ломки» или «кумара» кроется в изменениях, которые наркотик совершает в организме человека, затрагивая в первую очередь метаболизм и нервную систему. Наркотик заменяет нейромедиаторы мозга и становится ответственным за передачу нервного импульса. Что делает наш мозг? Не нужны посредники – не буду их вырабатывать. И процесс метаболизма, как телега на плохой дороге, застревает, идёт со скрипом. Зачем расходовать свои возможности (эволюция, направленная на сокращение ненужных функций, во всей красе), если есть волшебная пилюлька, которая заменит соединения, необходимые для взаимодействия нейронов, мышц и внутренних органов? Всё просто, но, если осознать, это полная катастрофа!       Хозяин не принёс волшебного вещества? Тогда напомним ему, что теперь он должен, обязан взять на себя функцию снабжения. Вы сомневаетесь в том, что Невилл ощущал все прелести «ломки»? У наркоманов со стажем, а Невилл стал принимать наркотики раньше меня, «кумар» начинается в промежутке между тремя и пятью часами после приёма наркотика. Вы же понимаете, профессор, в каком состоянии у них нервная система?       Наркоман чувствует приближение «ломки», её нельзя не почувствовать! Сначала портится настроение, накатывает паника, раздражение, скачки беспричинной злости и апатии. Всё как у психически нездоровых людей. Потом, если вы не подкормили свой мозг, начинается дискомфорт в теле. Расширяются зрачки. Дальше – лучше: беспричинные зевота и чихание, причём для этого этапа нормально чихать раз по сорок. В целом, со стороны всё напоминает простуду. Бросает то в жар, то в холод, текут слюни и сопли, проявляется излишняя потливость, неритмично бьётся сердце. На следующий день ситуация усугубляется ещё больше: появляются рвота, понос, ломит суставы. В целом, «кумар» продолжается примерно неделю. Если вы хотите поймать кого-то на наркотиках, присмотритесь – симптомы будут исчезать в обратной последовательности: первыми уйдут те, что появились последними.       Иногда наркоманы сознательно идут на неё, чтобы «сбить дозу». Пережить неделю или чуть больше, а потом потреблять в разы меньше драга при его высокой стоимости – вполне нормальная причина.       – А «ломка» одинакова во всех случаях?       – Нет, сэр, всё зависит от того, что вы употребляете. От героина или ацетилированного опия «ломка» сильнее, чем от морфия, но она вкладывается в тот временной интервал, что я указал. От кодеина болезненное состояние более растянуто во времени и порой наступает несколько неожиданно из-за того, что желудочно-кишечный тракт работает у каждого по-своему. Но если вы решили перетерпеть «ломку» от метадона, то лучше сразу заказывайте себе надгробный камень – доктора, которые помогают пережить её, просят перейти на героин – психика человека не способна выдержать такую отмену. Однако есть ещё одна разновидность «ломки», достаточно малоизвестная за пределами группы наркозависимых. Она подстерегает того, кто решил завязать с наркотиками. «Торчки» называют её «сухой ломкой».       – Да, это что-то новенькое. Никогда не слышал.       – И тем не менее это реальность. Вы благополучно пережили желание уколоться, перетерпели абстиненцию (так называют её в научной литературе). И думаете, что самое страшное уже позади. Однако мозг не обманешь. Я не раз повторял, что опиум умеет ждать. В этой фразе сосредоточен весь смысл. Вы пытаетесь жить: едите, спите, ходите по улице. В общем, стараетесь быть как все. Но так не бывает, я думаю, что это и так ясно. И вдруг спустя полгода или год после всего этого, когда ваши вены чисты, как у ангела, и вас можно смело канонизировать, вы чувствуете приближение «кумара». Ничего не предвещало…       – Поттер, возможно вы сгущаете краски?       – О нет, я вас щажу, реальность в разы хуже. Я просто умалчиваю, как с каждым разом ваш «желудочный грипп» становится всё суровей и суровей – чем больше стаж, тем сильнее вас будет ломать.       – Но ломка без наркотиков? Как такое возможно?       – Да, представьте себе. Ваш мозг напоминает, что ему лень снабжать себя клетками-посредниками, и он даёт вам шанс сделать это за него. А уже ваше дело: мучиться или топать к дилеру. Физический недуг пережить можно, но то, что вытворяет психика, трудно выразить словами. В такие моменты ты понимаешь, что не ты владеешь мозгом, а он – тобой. Немного помогают транквилизаторы и антидепрессанты, но и они – не панацея. Надеюсь, я немного прояснил ситуацию. Я продолжу свой рассказ, с вашего позволения.       Итак, мой новый знакомый, Шаман или Войтек, оказался занятным парнем. Говорил он, конечно, так, что я нередко переспрашивал, чем изрядно его веселил, но в отличие от Невилла, который производил впечатление вежливого и безобидного, но таковым не являлся, Войтек не скрывал своей меркантильной натуры и из кожи лез вон, чтобы стать незаменимым.       – Вы платили ему за информацию, которой вам не хватало?       – Да, в какой-то мере, он был моим наставником. Я бы использовал слово «друг», если бы не материальный интерес, который делал нашу дружбу невозможной. Войтек работал где придётся за сущие гроши, в отличие от Невилла, у него не было возможности каждый день покупать себе дозу, а потому он, изворотливый как большинство славян, находил альтернативные варианты: из маковой соломы, которую опять же невесть каким способом доставал, он варил «домашку» или «ширево», чем и угостил меня в первый день нашего знакомства. Я не знаю состава его экспериментального варева, но жгло оно вены так, что приходилось сцепливать зубы.       Шаман, несмотря на кажущуюся молодость, был бит жизнью не единожды. И этой «набитой» мудростью он делился щедро, впрочем, не раскрывая всех тайн до конца – перебиваться одним ширевом вместо героина было неоправданной глупостью. Его заработков не хватало ни на дозу, ни на что другое: он недаром достал плоды своих трудов из-под кровати – холодильника в его квартире давно уже не было. Так я опустился если и не на самое дно человеческого общества, то в придонную его часть.       Но странное дело – люди, которых я и людьми не считал, опустившиеся, отчаявшиеся, зависимые от своих страстей, проявляли больше человечности, чем мой старый «друг» Невилл. Они жили жалкими минутами кайфа, но все как один говорили: поверни они время вспять, в их жизни не нашлось бы места наркотикам. Я верил и не верил – Невилл по незнанию или злому умыслу научил меня взвешивать каждое слово, искать подвох в самых безобидных вещах. Так что я стремился не зависеть ни от кого: от Войтека тоже, поскольку он любил говорить, что жизнь наркомана сладка, но недолга. Я сам в этом убеждался: не раз и не два мне доводилось слышать сожаления, что Роберт или Уильям избрали лучший мир. И пусть отрава притупила мою впечатлительность, но были мгновения, когда я ужасался того варианта жизни, в который по незнанию и доверчивости вляпался.       Да, всё рухнуло. Отрава, тёкшая по моим венам, соединила два мира, но разделила мою жизнь на «до» и «после». После уже ничего не было: мои надежды, чаяния и планы рассыпались, пошли прахом. Прахом, в который уже превращается моё многострадальное, исколотое уродливыми приспособлениями тело. Ничего не осталось…       В своих скитаниях по притонам Лондона вместе с Войтеком я повидал многое. Но первый раз, как и первый укол, забыть невозможно. Знаете, сэр, если бы не зелье, я бы никогда и шагу не ступил ни на один порог после того посещения. Даже сейчас меня передёргивает от отвращения, а тогда я смотрел на всё круглыми глазами и даже подумать не мог, что через неделю всё это станет для меня привычным. Не самым приятным, но привычным.       В тот день Шаман обрадовал меня, что за новой дозой придётся кое-куда зайти, но, конечно, и не подумал предупредить, что я там увижу – для него картина давно потеряла свою новизну. Для меня уже то, что в моём меню значился героин, и разбавлен он будет не так сильно, как в прошлый раз, казалось праздником.       Мы выехали из Лондона в Стрэтфорд-на-Эйвоне и протряслись в поезде два с половиной часа, а потом ещё долго шли какими-то неприметными улочками, чтобы свернуть в неприглядный, но ничем не выделяющийся тупичок. Войтек смело толкнул калитку, было видно, что он не впервой в этом месте. Снаружи дом не отличался от соседских и был ухожен ровно настолько, чтобы не привлекать ненужного внимания.       В комнате, куда нас проводил плотный мужчина в трусах до колен и с трубкой для крэка (4*) в зубах, было темно. Невыносимый смрад ударил мне в нос прежде, чем я смог рассмотреть хотя бы что-то в плотном сумраке. Лучше бы я не видел этого. Я содрогнулся, когда заметил давно не крашеные стены в потёках, цвет которых (от вишнёвого до коричневого) лучше всего говорил об их природе. Мусор на полу доходил местами мне до косточек щиколотки – в основном, это были ампулы, баяны и сопутствующий нашему мерзкому увлечению хлам. Однако отдельные личности не брезговали лежать, скорчившись в позу эмбриона, среди всего этого. На кресле, открыв рот и запутавшись в полах сутаны, скрючился толстый священник. У его безвольной руки сиротливо прикорнул шприц. И только рыжеватая бородёнка подёргивалась, словно она внезапно ожила и пыталась сойти с подбородка такого божьего служителя.       Каюсь, тошнота подступила к моему горлу, и я выскочил наружу, сунув Войтеку в руку деньги. Меня ещё пару дней преследовали фрагменты увиденного. Страшный суд Босха выглядел для меня невинным комиксом по сравнению с реальностью. Да, я жил не в самом стерильном месте, но оно выглядело в разы чище той страшной комнаты. Но скоро, очень скоро моя жажда свела на нет первое впечатление, и спустя всего какую-то неделю я спокойно ступал по ковру, который из-за впитавшегося в него «контроля» (5*) был похож на губку, раздувшуюся от воды.       Вскоре (по вашим меркам этот отрезок моей жизни был короток, а мне он растянулся чуть ли не на годы) такие мелочи, как долгая дорога, запах или подозрительные личности, перестали меня волновать. Я тянулся к себе подобным, безошибочно выискивая глазами лица, отмеченные таким же недугом. Я и думать забыл о Невилле – меня поглотило другое общество, а маги остались где-то там, в стране снов. Пользовался ли я магией? Почти нет, сначала из-за конспирации, потом привык прикидываться магглом и уже даже не задумывался, что легче аппарировать, чем трястись три часа в поезде для покупки нужного мне зелья. Я практически постоянно находился среди людей. Да, большинства их я не помню – одноразовые встречи были слишком мимолётны – но некоторые врезались в память довольно отчётливо.