Песнь обречённого

По Невиллу можно было сверять часы: ровно в восемь он позвонил в двери. Я открыл ему, испытывая двоякие чувства: с одной стороны, я не хотел его видеть, а с другой – меня не отпускало нетерпение впустить в собственные вены нечто, что Невилл обязательно припас. Я пропустил его внутрь, в тёмный коридор. От его одежды пахло странно: какой-то неизвестной мне травой – крепкий запах, от которого меня тянуло расчихаться. Невилл, не спрашивая разрешения, прошёл в гостиную, и обосновался в кресле, сбросив отсыревший плащ на ближайший стул. Его удивлённый взгляд скользил по чистым полам, по горящей свечами люстре и по идеальному глянцу журнального столика. Ему незачем было знать, что я впервые за пару-тройку месяцев взялся за палочку и навёл порядок. В чистой гостиной я чувствовал себя уверенней, словно эта чистота служила для меня щитом от всего, что мог мне сказать Невилл. Он не торопился начать непростой для нас обоих разговор, разглаживал поблескивающую ткань брюк ладонями и смотрел на меня, наверняка ожидая реакции на своё появление. Я же молчал. В конце концов, я не цирковой кролик: але-ап! – мой выход из цилиндра с букетом жизнерадостно-оранжевой моркови и пушистым хвостиком. – Ты что-то хотел? – равнодушно спросил я, когда наше молчание стало меня тяготить. – Или приготовил первентин, как обещал? – Гарри, Гарри, – Невилл широко улыбнулся, вскочил и раскинул руки, словно рассчитывал на жаркие объятия. – Мало ли что может сказать человек в запале. Я думал, ты понимаешь, что нравишься мне, с тобой уютно. А с недавних пор мы ближе братьев… Скажешь, нет? – Тех, кто ближе братьев, не присаживают на иглу, – сквозь стиснутые зубы прошипел я, не двигаясь с места. От карамельного тона Невилла во рту стало горько. – И не показывают псевдовыход, ведущий прямиком в могилу. – Любая, даже самая праведная жизнь ведёт в могилу. От этого не сбежать, – в какой-то момент я поймал себя на мысли, что вижу перед собой профессора Дамблдора, сильно помолодевшего, который рассуждает об очередном всеобщем благе. Он снова уселся в кресло, поддёргивая брюки. Я косо усмехнулся, про себя отмечая его непринуждённость и, что говорить, некий лоск: – Разве? Я могу назвать сходу двоих, кому могила не грозила. Мы же маги, в конце концов. Он откинул голову назад и засмеялся. Его смех напоминал шакалий. – Волдеморт не смог бы жить вечно. У него был свой наркотик – власть! А Мерлин… Он оказался в гробу заживо – неужели тебя прельщает такой бесславный конец? – То, на что ты меня обрёк – не жизнь. А этот дом – мой склеп. Единственное отличие от трупа: мне нужно выходить наружу за зельем. – Ты пытаешься переложить на меня ответственность? Не выйдет! – Он вскочил. Его лицо перекосилось, на щеках расцвели лихорадочно горящие пятна. – Ты мог отказаться! Скажешь: нет? – Я доверял тебе, – попытался возвать я к его совести. Хотя откуда она могла взяться у барыги? – Я тебе поверил на слово. Ты бы согласился на лечение, если бы знал название лекарства? Он смотрел на меня каким-то мёртвым взглядом. Наверное, так казалось из-за сильно суженных зрачков. – А ты не подумал, что героин – не магическое зелье. И как-то же я узнал о его существовании? – Он презрительно фыркнул и прошёлся по гостиной, чтобы застыть у окна. – Прими к сведенью, я – чистокровный волшебник. Ой, да не смотри на меня так. Ладно-ладно, я знал о зависимости. Меня просветили на этот счёт, но после первого же укола все угрозы и предостережения стали не важны. К тому же я считал, что моя магия оградит от любых маггловских проблем. Не оградила. Не скажу, что сильно сожалею об этом – я буду справляться и с известными проблемами употребляющих, и с тем, которые появятся. Ныть и обвинять других я не собираюсь. – Ты сделал свой выбор, но почему ты лишил выбора меня? – Его небрежная тирада вызвала во мне нервную дрожь. Я тешил себя надеждой, что вот-вот узнаю, в чём же провинился перед Невиллом... – И он поделился? – нарушил молчание Снейп. – Нет, – вздохнул Поттер. – Вместо откровений он принялся каяться. – Я хотел помочь! Предрассудки лишили бы тебя и призрачной надежды на выздоровление. Особняк Блэков давно бы уже стал твоей могилой буквально. И никто не сунулся в этот проклятый дом, чтобы предать твоё тело земле. Я не мог откреститься от его правды, ибо некий резон в словах, жарко прошептанных в гулкой тишине гостиной, всё же оставался. Тонкий налёт, как отметил я, правды. Но под ним скрывалась огромная, как моя наивность, ложь. – Плюсы и минусы есть в любом деле, – разошёлся Невилл, воспользовавшись моей задумчивостью. – Разве глотая панадол, ты не получаешь избавление от жара и боли? Это его плюс. Но при большой дозе от него отказывают почки… Невилл не ожидал, что я вдруг расхохочусь ему в лицо. – Сколько? Сколько нужно съесть парацетамола, чтобы отказали почки? – стирая выступившие слёзы, поинтересовался я. – Ты говоришь, как старая проститутка. Она кричит о своей опытности, но сама прячет морщины под гримом, а обвисшие прелести в корсете. Плюсы и минусы есть во всём – согласен, но ты выбрал для примера самые неудачные. По твоим словам, мы ближе братьев, но это не отменяет факта, что ты искалечил мне жизнь, заботясь о моём благе, но забывая поинтересоваться моим мнением на этот счёт. Невилл сцепил зубы, и на его щеке, некогда пухлой, проступил желвак. – Даёшь понять, что я для тебя никто? – Его тон потерял дурашливую игривость и ненавидимую мной слащавость. – Неужели Хогвартс и война отпустили тебя настолько, что ты не знаешься ни с кем из старых знакомых? Поверьте, мне тогда до одури хотелось ответить: «да!» и вычеркнуть навсегда этого лживого насквозь человека из моей никчёмной жизни, но сказал я совсем другое. Почему? Да потому что от дармового зелья не отказываются, а врага держат около себя. Невероятная глупость, которая обошлась дорого и мне, и Войтеку. Невзирая на различия, конец для нас оказался одинаков. От моего ответа Невилл снова разулыбался и даже предложил, хотя потом отрицал сказанное, ссылаясь на мой, якобы, испуг: – А давай в следующий раз отправимся вместе? – Куда? – настороженно спросил я. В том-то и дело, что бояться Невилла казалось мне чем-то настолько фантастическим – даже мысли не проскользнуло, что может быть по-другому. – В Хогвартс? – О нет, в Шамбалу! – Его взгляд подёрнулся мечтательной пеленой. Он будто бы грезил наяву. – Я привёз тебе оттуда кусочек. Хочешь квинтэссенцию чистого спокойствия?.. – И что случилось после раскаянья Долгопупса? Он подарил вам нечто особенное? – Снейп испытывающе посмотрел на Поттера. Нарисованный парень поёжился под этим взглядом и закрыл лицо руками, скорчившись на табурете. Снейпу показалось, что он всхлипывал. – Особенное, но не неожиданное, – глаза Поттера и правда выглядели больными, но губы кривились пародией на улыбку. – Невилл достал из кармана свёрток из суровой бязи. Меня охватила нервная дрожь, словно этот неказистый свёрточек действительно скрывал в себе что-то невозможное. Чтобы унять это нездоровое возбуждение, я принялся разглядывать наклейку и не смог удержать улыбки: маки, похожие на подсолнухи, огромными баобабами росли среди кучек, коими, вероятно, обозначили горы. Оконтурено это творчество было узором из шприцов и цифр «999». Невилл замарал отчищенный столик порванной упаковкой. И как бы свежо он не выглядел, его руки доказывали, что его не миновала моя участь – наркомания. Они тряслись, и это перечёркивало его неестественную свежесть на корню. – Ты так и не рассказал, как прошла твоя охота на героин, – на его лице блуждала усмешка, которую моя обида сразу восприняла как глумливую. – Приветствовали аплодисментами? – Да, – поддержал я новую тему, копируя его ухмылку. – Первая же аптека вынесла на блюде диацетилморфин. Провизор была так любезна, что предложила помочь с уколом и подарила спиртовые салфетки. И, конечно же, предложила заходить ещё – мол, свежий завоз будет забористей. Несколько долгих секунд Невилл смотрел на меня, приоткрыв рот, а потом мы, не сговариваясь, рассмеялись. Был ли этот смех искренним и беззаботным, как раньше? Нет, в нём было больше горечи и нервозности, чем радости удачной шутке. Я не уверен, что в моём смехе вообще осталось что-то от того прежнего, который я вспоминаю с теплотой. Так тосковать можно лишь по утраченному счастью. Рай был, но его врата закрылись для меня вместе с войной. – А что же было в пакете? – нарушил затягивающееся молчание Снейп. – Героин, профессор, всё тот же героин. Чистейший. Белый порошок с оттенком слоновой кости. Девятьсот девяносто девятая проба. Высший пилотаж в маггловских зельях. – Меня коробит сравнение настоящей науки с этим, мистер Поттер, – предупредил директор Снейп, поморщившись. – Я думаю, что ваша встреча закончилась, как ожидалась? – Да, сэр, ничего необычного или выходящего за рамки привычного сценария. Ну кроме последнего монолога Невилла, который я помню отрывочно – всё моё внимание было приковано к пузырившемуся наслаждению в ложке. Но один фрагмент врезался в память очень сильно. Невилл сидел у моих ног и заглядывал в глаза, словно надеялся получить индульгенцию в обмен на отраву и вдруг сказал: «Я не хочу, чтобы ты на меня злился. Возможно, я был неправ, но это не со зла – ты же знаешь, что ближе тебя у меня никого не осталось…». К тому времени его бабушка, боевая Августа, умерла во сне, перед этим лишив единственного внука, которого сама воспитала, наследства. Она завещала его госпиталю имени святого Мунго. – Да, это её чудачество поразило всех. – Вы уверены, что чудачество? А, может, ей стала известна неприглядная правда? Пусть неприлично считать чужие средства, но, по-моему, Невилл, если и пострадал от такого решения, то исключительно морально. Неприятно осознавать, что тебе отказали в поддержке предков, словно ты – давно сгнившая ветвь на дереве, о котором все знают, но умалчивают отвратительную истину – оно же давно мертво, и последний зелёный лист ничего не изменит: ни в какую сторону. – Я не думаю, что нас касаются семейные дела Долгопупсов, чем бы не руководствовалась Августа при составлении завещания. Итак, вы возобновили отношения?! – Нет, до прежнего уровня они никак не дотягивали. Невилл прикладывал массу усилий, чтобы я не забыл о нём. На столике после его ухода я обнаружил несколько горошин так называемого щерэ. Поверьте, это очень щедрый подарок. Да-да, я знаю, что вы, профессор, не дока в наркоманском слэнге. Щерэ – это налёт в опиумной трубке. Ещё торчки старой закалки говорили, что опиум должен сгореть, чтобы раскрыть своё предназначение. Сила действия такого сгоревшей смолы вполне сравнима с героином или, по крайней мере, с морфием. Однако держит он куда дольше. Я принёс одну из горошин Войтеку – он всегда был на мели и потому не брезговал такими дарами, но Войтек, узнав, кто презентовал мне его, отказался поправлять им здоровье. Впервые на моей памяти. Трагедия ситуации заключалась в следующем: Невилл снова начал преследовать меня, а, может, судьба нас сталкивала лбами, как драчливых скорпионов, в надежде узнать, кто из нас сильнее. Но мне видится, что без воли Невилла встречи не участились бы. Но я, поскольку маггловский мир всё равно оставался чуждым мне, жался к Войтеку, который испытывал к Долгопупсу не просто неприязнь, а жгучую, истребляющую ненависть.