Теория равновесия

      Вот и пришел черед вспомнить мои школьные года. Детство, учителя, парты, учебники, чернила, пергаменты, магия, зелья, квиддич… Вам не кажется, что к этому ряду закралось что-то лишнее?       А мне — нет!       Это ведь так обычно, так обыденно и знакомо: ухающие совы, квакающие лягушки, привидения, летающие предметы… Ностальгия аж захватывает!       А если честно, то меня очень заинтересовал этот замок, и, кое-как стараясь найти знакомые коридоры, я пыталась-таки свыкнуться с самой идеей волшебства.       Просто, когда думаешь об этом всем, то… Это не то! В жизни это выглядит совсем иначе.       То, что делала мадам Помфри… это просто невозможно! Мой бедный магловский мозг просто не может понять этого! Никаких дополнительных атрибутов — она и стул. Без палочки! Без слов! Как это возможно? Телекинез, ты ли это?       Я всегда считала, что магия выражается с помощью взмаха палочки и слов, ну, или, хотя бы, на крайний случай, просто слов. Означает ли то, что я видела в больничном крыле, что существуют и другие способы волшебства? Думаю, ответ очевиден.       Проблема в том, что я не совсем хорошо помнила канон и не могла в точности сказать, было ли там что-нибудь такое. Было бы хорошо, если бы было, потому что иначе это означало, что этот мир отличается от того. А так как это бы лишило меня многих преимуществ, которыми я владею, то это очень плохо — мне такая русская рулетка не нужна. «Угадаешь ли правильно на этот раз?».       Но волшебство — это по-любому хорошо…       Неужели и я так смогу? Ух, конечно же смогу! Я же, черт возьми, теперь маг!       В этот момент я почувствовала такую радость! Такую чистую и всепоглощающую! Это было… забавно. Это же больше не действие зелья, да? Было бы опасно. Мне так было кайфово! А средство достижения нужного состояния под рукой… Что еще нужно? А наркомания, как мы знаем, так и начинается.       Я брела вперед, негромко цокая маленькими каблучками своих туфель. Звук отдавался эхом где-то с того конца коридора… Куда же идти?       Интересно, где моя палочка? И почему вчера ее со мной не было? Наверное, где-то в сундуке… Надеюсь. Плохо было бы ее потерять — руки чешутся попробовать какое-нибудь заклинание. Или хорошо?       Вроде бы тот старичок из лавки с волшебными палочками говорил что-то вроде «не волшебник выбирает палочку, а палочка волшебника». Вот, может быть, и не будет она меня слушаться? Только бы не это! Идея молча пользоваться неподходящей палочкой или признаваться и отвечать на неудобные вопросы меня не прельщала…       В груди моей резко похолодело. Я сначала ничего не поняла, но когда прямо из меня начала вылезать полупрозрачная жижа, мне таки пришлось понять. Она была мерзкой. Нет, не склизкой и не мокрой, она была почти неосязаема. Но в груди то и дело появлялось тянущее чувство, из-за чего меня начало подташнивать. Чтобы не свалиться, я облокотилась на ближайшую стену и в полном непонимании смотрела на себя. Пытаясь ее от себя отмахнуть, я с ужасом понимала, что оно мне в руки не дается. Что же это, господи?!       «Жижа» полностью вылезла из меня и внезапно приняла форму коренастого бородатого мужчины в старомодной одежде. То есть как «внезапно приняла». Точнее нужно сказать, что я «внезапно поняла, что это был он». Мужчина мазнул меня равнодушным взглядом и поплыл дальше, к стене, совсем скоро очутившись по ту сторону.       Уф, призрак! Всего лишь. Как же он меня испугал, черт возьми!       Я с облегчением вздохнула и зашагала вновь столь же бодро.       Хогвартс — волшебный замок. Я поняла это еще давно, но осознала только сейчас. Это ведь не просто замок… Не просто школа.       Привыкнуть к полупрозрачным летающим людям я, наверное, смогу быстро, ибо они чем-то очень напоминали мне… голограммы? Как в планетарии, где пару раз ученые из исследовательского центра проводили научную неделю и вовсю приглашали детей с родителями, где и показали, что такое голограмма, и как ее делают. Не знаю, но эти существа меня совсем не пугали, если не делали этого, как этот призрачный мужик, и воспринимались как само собой разумеющееся. Мне просто нужно немного привыкнуть к ним…       Коридор был широким, а потолок его высоким, что уже как бы ненавязчиво сообщало мне о размерах самого замка, имевшего такие массивные переходы. Освещали коридор боковые окна у самого потолка и светильники у противоположных стен. Вместе они создавали некий диссонанс тёплого, желтовато-красного света огонька в светильниках с одной стороны и холодного, белого света пасмурного шотландского неба с другой. Светильники, кстати, почти такие же, как те, которые я видела по пути в нашу гостиную. Значит, все-таки отличия есть почти везде и не все они разработаны для самых зорких. Это, конечно, хорошо, но как-то принижает мою самооценку, которая почему-то решила, что ее обладательница тут самая умная.       А еще здесь встречались картины. Их было намного больше, чем я видела в других коридорах. Все люди на них сначала, начиная от выхода из больничного крыла, как на подбор, были облачены в белые одежды, а чуть подальше уже имели более современные мантии, как наши, только уже не белоснежного, а желтовато-лимонного цвета, а на плечах и груди у них красовались знаки, чем-то схожие с медицинскими, которые я помню из своего прошлого мира. Только чуть иначе. Двухголовая змея, окрутившая склянку от зелий. Или просто склянку — кто ее знает. Стоит сказать, что и в более поздних картинах встречались белые мантии. Я не совсем понимала значения их и могла оценивать только как одежду. А еще у мадам Помфри тоже белая мантия… Если когда-нибудь попаду к ней, обязательно спрошу значение всего этого.       На этих картинах, очевидно, колдомедики, работавшие раньше в больничном крыле — и думать нечего.       Каждый из них, когда я проходила мимо, или мило улыбался, или поправлял осанку, задирая подбородок вверх, или, наоборот, отворачивался, но ни один из них не остался неподвижным. Множество мужчин, статные, стройные и упитанные, ухоженные, одним своим видом внушающие уважение. Были среди них и женщины — не менее величественные. Было у них что-то одно, несомненно, но это одно никак не желало пониматься мною.       Пару раз я даже задерживалась, чтобы перекинуться с ними парой слов. Только я быстро поняла, что они имеют очень и очень ограниченный спектр действий.       Двигающиеся картины это, конечно, нечто, но кроме того, что они могут отвечать на самые-самые простые вопросы и перебрасываться легкими репликами, они в моем понимании от знакомых видеопроекций ничем не отличались.       Это все было, несомненно, удивительно и волшебно. Но вот то, что меня удивило больше всего… Почему, черт возьми, в Хогвартсе, в школе, где преподают одни из самых лучших магов-профессионалов своего дела, где живут сотни маленьких волшебников и самый великий из Британии, почему здесь так необустроено?!       Здесь же так легко потеряться. Вот как, мне, первокурснику, найти ход в Большой зал? Не могли, что ли, кого-нибудь за мной прислать? Или хотя бы какие-нибудь таблички поставить. Ну издевательство же, издевательство!       Я пока брела непонятно куда и молилась, чтобы мне на пути встретился хоть какой-нибудь взрослый. Или, на крайний случай, ребенок. Хоть я и понимала, что в это время все только просыпаются, и только ближе к восьми выйдут на завтрак, но надежду не оставляла. Авось и прокатит.       Но сколько бы я не брела, ничего знакомого я не находила, все глубже и глубже забредая в оковы незнакомых лабиринтов. И решила-таки обратиться к картинам, чем мучиться самой. Даже если не помогут, то попробовать все равно стоит же?       Там, куда я забрела, уже не было знакомых картин колдомедиков или холодного света окон, здесь было темно, словно ночью, и тихо. Картины молчали и с удивлением смотрели на меня. Похоже, давно здесь никого не было…       Одна из тех картин, что приглянулась мне, была жильем красивой голубоглазой женщины неопределенного возраста, смотрящей на меня с легкой улыбкой.       — Простите, вы не подскажете, где тут Большой зал? — подходя поближе, спросила я, легонько коснувшись ее рамы.       — Ух! Конечно! Вам нужно было повернуть вправо две развилки назад. Там близко, — быстро протараторила она и замолкла.       Конечно! Мне все сразу стало понятней! Ага, как же. Какие развилки? Каждая в три стороны и мне, что, проверять теперь каждую?       — Можно поподробнее? — спросила я, стараясь говорить настойчиво.       Она объясняла не очень понятно. То и дело прерывалась, чтобы радостно повизжать, и путалась. Но я сумела ее разговорить. И еле выбив из нее хоть немного понятное объяснение, я развернулась назад и уверенно потопала.       Кутаясь в свою мантию, я придавалась, наконец-таки, мыслям о моей дальнейшей жизни.       Это все ведь второй шанс… Я умерла там, не успев сделать слишком много, но в то же время сотворив многое. Та жизнь, она была не идеальна, но она была моей. Родной. От мгновения рождения до тех злосчастных ярких фар убийственной машины. Но я ведь снова жива?       Я никогда не смогу поверить в то, что это вот все — случайность. И не могу поверить в то, что это все дано мне просто так. За все в жизни нужно платить. Даже во второй.       Значит… я должна что-нибудь сделать? Только, что? Очевидно, что-то хорошее. Я не могу прожить эту жизнь впустую.       Пока мои мысли летели в непонятном мне направлении, я все же нашла тот самый поворот и побрела в сторону Большого зала.       Когда я услышала голоса и увидела других детей, мне полегчало и дальше я шла уже совсем спокойно, с полной уверенностью, что иду правильно. Замок, будто почувствовав смену моего настроения, совсем вскоре показал мне массивные, знакомые еще с моего первого здесь прохождения, двери.       Когда я вошла-таки в зал, то он еще пустовал. Лишь на некоторых столах парочками-группами восседали ранние "жаворонки" и жизнерадостно поглощали завтрак. Я сначала не могла вспомнить, какой из столов был моим и в замешательстве стояла у входа, размышляя о том, у кого можно бы спросить, когда кто-то тыкнул мне в спину и пробурчал:       — Вот где ты ходишь, — голос принадлежал нашему старосте, как я помню, Гранту, — ну я тебя и обыскался!       Меня искали? Я медленно развернулась и надув губы, недовольно заявила:       — Вы сами за мной не пришли! Я еле нашла сюда путь! — последние слова я произнесла с сильно ощутимой обидой. Ну нет, это я здесь потерпевшая! А он еще меня обвиняет! Разве это честно?       — Мадам Помфри сказала, — возразил он мне, — что когда она собиралась тебе сообщить, что ты должна подождать старосту, ты, — парень окинул меня не менее обиженным взглядом, — убежала. Но потом кое-что изменилось и обида быстро испарилась. Теперь он смотрел на меня со снисхождением, хотя его голос все еще пытался быть строгим: — А когда она вышла за тобой, то тебя и след простыл. Вот и вызвала она декана, а декан меня… Ну и проблем ты мне наварила, негодница, — он, не удержавшись, улыбнулся и обхватив меня за руку, направился к столу, — больше так не делай, пожалуйста.       Я прямо-таки чувствовала как алеют мои щеки и, кажется, наворачиваются слезы в уголках глаз. Наверное, если бы меня спросили, я бы не смогла объяснить свою эмоциональность. Мне в этот момент мое поведение казалось таким правильным, что я... Я просто отдалась ощущениям. И, не удержавшись, всхлипнула и залепетала:       — Простите, мистер Пейдж.       Он тут же повернулся ко мне, и усевшись рядышком, начал меня успокаивать:       — Эй, ты чего? — он осторожно вытер следы слез с моих щек и посмотрел мне прямо в глаза, — Все-все, хватит… Ничего страшного. Просто больше так не делай.       Я с остервенением закивала и немедля поднялась.       Староста поспешил за мной.       Я видела, как совсем близко от нас промелькнула белобрысая голова слизеринца, видела, как он уверенно шел до этого и не менее неуверенно остановился, заметив старосту рядом со мной. Боится, малек, и правильно — значит не совсем дурак.       Грант привел меня к нашему столу, а это, как оказалось, был стол у стены, сразу после стола Гриффиндора. Я тихо поблагодарила парня и уже собиралась сесть на свое место, когда на меня налетел вихрь детей разного возраста. Я сначала ничего не поняла и в абсолютной прострации смотрела на мальчиков с рыжими макушками, когда меня нетерпеливо обняли и начали что-то бормотать:       — Мы приходили к тебе в больничное крыло, но нас не пускали. Мы за тебя так испугались.       Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, что эти мальчики — мои братья. И честно сказать, это было очень приятно. За меня беспокоились.       — У меня все хорошо! — улыбнулась я лучезарно.       — Мы так и не поздравили тебя с распределением, — начал один из близнецов.       — Ты сумела нас удивить, — подхватил второй.       Как бы удивительно это не звучало, но я, кажется, впервые за две жизни видела близнецов столь близко. Нет, в прошлой жизни я видела их у себя в школе, на улицах или работе, но так близко - никогда.       Сперва воспринимать их было трудно и выглядели они слегка необычно, но это впечатление быстро сгладилось.       — Ты особенный ребенок, заметила? — ухмыльнулся, глядя на меня, то ли Фред, то ли Джордж.       — Первая девочка, и первая Уизли за три поколения, которая попала не на Гриффиндор, — цокнул другой.       Они усердно кивали и забавно играли бровями. Они стояли довольно плотно, не давая мне разглядеть еще одного мальчика за их спинами. И тут голос подал высокий парень:       — Все, оболтусы, хватит, — это влез, вроде как, Перси, — не видите, что она еще не до конца окрепла, — он смотрел на них нахмурившись, а посмотрев на меня, сразу обмяк. — Мы просто хотели спросить тебя о твоем самочувствии, милая, — он чмокнул меня в щеку и, напомнив мне о том, что я уже пропустила многие уроки, посоветовал мне нагонять в учебе и ускакал к своему столу, усердно поправив свой значок на мантии. Близнецы, впрочем, не отстали и, дружно пожелав мне хорошего самочувствия, напомнили, что они всегда рядом и тоже немедля покинули меня, оставив нас одних с Роном.       Рон был необычным мальчиком. Если Перси выглядел как типичный кудрявый рыжик, с тем не менее нетипичным для своей внешности поведением, а близнецы напоминали хиппи, то Рон выглядел… миленько. Я бы даже сказала, что он чем-то смахивал на девчонку. Пухлые губы, круглое лицо, длинные ресницы и большие глаза… Этот мальчик совсем не походил на свое киношное воплощение. Он выглядел как невинный ребенок и, увы, одним своим видом он заранее навязывал собеседнику мысль о своей несмышлености. Наверное, нелегко ему приходится с такой-то внешностью…       — С тобой все хорошо? — спросил он. Голос его сочился напряжением, только я бы не сказала, что это от волнения за меня.       — Да! — закивала я, — а у тебя как дела? — он странно на меня посмотрел и буркнул:       — Я наказан до конца семестра и палочку сломал, — он с грустью поднял руку с обклеенной прозрачным скотчем палочкой и быстро спрятал ее в карман мантии. — Мы с Гарри хотели, тогда, за вами зайти, но барьер закрылся. Вот и пришлось папин «Форд» взять.       — Ой, — вспомнила я, что совсем забыла о каноне. Спасибо, жизнь, что напомнила, чтобы я не расслаблялась. Как я могла забыть обо всем безобразии, что будет твориться этот год в школе?! Василиск, дети, Локонс, Тайная комната… Дневник! Черт возьми, дневник!       Похоже, мое волнение отобразилось на лице, потому что Рон махнул рукой и усмехнувшись, сказал:       — Да ничего, я попользуюсь ей. На каникулах скажу родителям. Папа же тогда рождественскую премию получит, — пробурчал он себе под нос, — ты им тоже не говори, ладно?       — Уверен? — с напряжением спросила я.       Я эту затею совсем не поддерживала. Совсем-совсем. Не хочу, чтобы бедный мальчик ходил, калеча себя и других. Только сдавать его родителям… Мне кажется, по тону, с которым он говорит со мной, отношения у нас не самые близкие. Охладить их больше, своеобразно «предав» его, я не хочу. Но и так… С этим определенно нужно что-то делать.       — Конечно! Ты же знаешь маму. Будет ругать. И так-то за машину влетело, а тут еще и палочка… — он прервался, и вновь взглянув на меня, продолжил: — Поздравляю, короче. И… удачи.       Я не успела ничего ответить, когда он сорвался с места и убежал в сторону своего стола. Мне только и оставалось стоять, с растерянным видом глядеть ему взад и махать рукой.       Это так странно… Понимать, что у тебя есть братья. В той жизни я была самой старшей дочерью в семье. После меня еще были два мальчугана с большой разницей в возрасте со мной. Может, поэтому мы с ними не смогли стать в должной мере близки. Я всегда воспринимала их как тех же детей, и не могла видеть в них взрослых и самостоятельных людей. Это их, наверняка, бесило, но я никак не могла ничего с собой поделать. Хотя, мы же говорим не о том.       Сколько я себя помню, мне всегда хотелось иметь брата. Хотелось просто ходить и глупить, жить и не думать о всяких там ответственных поступках и примере младшим.       Я как вчера помнила себя в школьные годы, когда даже в летний бесплатный школьный лагерь не могла пойти, из-за того, что смотрела за братьями. Родители работали постоянно, а я нянечкой ходила… Грустно, на самом деле, но так жило большинство и не в моих планах было жаловаться на жизнь.       Но теперь...Теперь, я самая младшая! И у меня даже не один брат — их целых шесть! Это же… великолепно, черт. Я не буду сама собой, если не сумею насладиться своим положением в полной мере.       А тем временем, пока я стояла и разглядывала братьев, завтракающих за соседним столом, и за наш стол начали собираться детишки. Я заметила знакомую головку среди детишек и радостно поскакала в сторону Полумны.       — Привет, Луна! — ляпнула я, сжимая ее в своих объятьях.       — Луна? — удивилась она, — Красиво. Можешь звать меня Луной, — быстро согласилась она.  — Как ты себя чувствуешь? — девочка отошла и внимательно рассмотрела меня с головы до ног.       — Я отвечаю на этот вопрос уже в миллионный раз, — ухмыльнулась я, — Хо-ро-шо! Отлично даже.       — В миллионный? — удивилась она.       — Это образное выражение, — махнула я рукой и заметив, как она что-то достает из кармана мантии, спросила: — Что это?       — Это амулет, — объяснила Полумна, поднимая его на уровне наших глаз, — чтобы тебе больше не становилось плохо. Он будет отгонять от тебя мозгошмыгов.       Я внимательно посмотрела на протянутый ею амулет и начала его рассматривать. Представлял он из себя веревочку, на которой висело маленькое помятое сердечко, вырезанное, похоже, из куска пластмассы. Выглядел он немного странно, но я все равно взяла его и с благодарностью надела себе на шею.       — Спасибо, Луна! — я снова ее обняла.       Этот подарок Полумны до боли напоминал мне неуклюжие попытки сына делать мне сюрпризы. Нарванные из парков букеты, вырезанные открытки, кольца, сделанные из пластилина. Я всё-всё хранила у себя в коробочке под кроватью и всегда грезила о том, что когда-нибудь покажу ему все накопленные «сокровища». Каждый его такой подарочек был для меня очень дорог.       Полумна отчасти напоминала мне моего сына. Ее хотелось оберегать. И, черт возьми, я буду это делать.       Я помню канон. Я помню, как над ней издевались и постоянно крали ее вещи. Это ведь ужасно! Больше такого не будет!       — Идем, овсянка! — хихикнула девочка, потянув меня в сторону стола. Оказывается, первое и второе слово она произнесла отдельно: на столах и вправду стояла овсянка.       Я быстро села рядом в Полумной, глотнула молока, и взяв ложку в руки, начала лакомиться едой. И опять...Этот чертов вкус свеклы! Что вообще происходит?!