***
Юнги колесит по пустынной трассе одного из спальных районов, только застроенного и чистенького. Лениво скользит взглядом по проезжающим машинам, и старается убедить себя не вертеться, разглядывая Чимина каждые десять секунд. Точнее, созерцая его затылок. Он отвернут к окну, заинтересованно что-то рассматривая. Думает о чём-то своём. И отмирает в тот момент, когда слышит щелчок зажигалки. — Нет, пожалуйста, — резко возражает он, инстинктивно рванув к сигарете между тонкими пальцами. — Не надо. — Что? — удивленно переспрашивает Юнги, не спеша зажигать сигарету. — Тоже хочешь? — Не надо делать это в машине, — менее дерзко отвечает Чимин, судорожно думая, как не выставить себя слабаком, выболтав все прелести своего организма и особенности своих лёгких-инвалидов. — Разве тебе приятно, что от тебя будет нести куревом? — От тебя не будет, не волнуйся, — ухмыляется Юнги. — Боишься, что мама спалит? — Не боюсь, — хмыкает Чимин, отворачиваясь. — Странно. — Что? — Странно, говорю, — пожимает плечами Юнги, поджигая сигарету. — Ты ещё скажи, что один живешь. — Что тебе так не нравится в этом факте? — закипает Чимин, чувствуя, как пульсирует венка где-то на виске под светлой челкой. — Хочешь сказать, такой как я жить один не может? — Я не знаю, — Юнги выдыхает дым в открытое окно. — Я вообще тебя не знаю, Чимин, судить не могу. — Вот именно. Шёл бы ты куда подальше со своим предвзятым отношением, — шипит Чимин, даже для себя внезапно требуя: — Останови здесь. — Что? Здесь? — Да, — Чимин прерывается единичным спазмом в горле, прочищая его, — пожалуйста. — Но… — Я знаю, как дойти, останови, — тише произносит он, умоляя свой организм подождать хотя бы немного. Потому что желание заходиться в приступах на глазах у Юнги ещё ярче раскрасит красноречивый ярлык «странный и несуразный» на всём Чиминовском существовании. А организм уже на грани. Юнги молча сворачивает к тротуару, и Чимин открывает дверцу машины, собравшись выходить. — Мне все равно, по большому счету, но ты точно дойдёшь сам? — спрашивает Юнги, и Чимин теряется на секунду. Теряет уверенность и решительность, но короткое «да», и он хлопает дверцей машины. Взгляд Чимина падает на алеющую на пальце розу, пока он быстро шагает к дому по пустынному тротуару. Хоть бы ты не курил так много, как все эти, типа Юнги, вздыхает он, поглаживая большим пальцем прекрасный цветок на указательном. Хоть бы ты понимал меня. Кто, если не ты? Никто. И это отчётливое в пустой голове «никто» разлетается эхом по черепной коробке, затем ударяет в ту область мозга, отвечающая за непреклонное «сделай это, Чимин. Кому ты нужен?» И Чимин делает. Потому что никому особо не нужен. В узкой и пустой ванной комнате, безразлично наблюдая за блеском лезвия. Он дал себе шанс попробовать реальность на вкус. И это самое дерьмовое, что может быть. Чимин ухмыляется, роняя кровь на кафель. И если то, что он делает — по-детски и не мужественно, то видел он в гробу все стереотипы. Потому что вряд ли кто-то сможет понять, какого жить в его шкуре.***
Чонгук не спит. Минуты две лежит без малейших движений, маскируясь под простыни, и смотрит. Он сидит напротив, за столом, по которому клубки проводов раскиданы беспорядочно, и даже свисают с монитора. Домашний, тёплый — нелепо контрастирует с мрачными выкрашенными в темно-фиолетовый стенами, под низеньким потолком осыпающимся. Единственный источник тусклого света — лампа на столе, но от мрака не спасает. По подоконнику монотонно стучит дождь, и в окно света никакого не попадает, потому что оно выходит прямо на стену другого такого же здания. Выглядит довольно печально, и Чонгуку с каждой минутой тревожнее, потому что не понимает он ни черта. Чонгук ничем не лучше других — учится в выпускном классе с перспективой его закончить так же, как и все, как и все ищет себя, и находит — находит, видимо, удачно, и удача эта сказывается на нем синяками по всему телу. Такая она, взрослая жизнь, да? — Ты проснулся, — тихо произносит парень, сидящий за компьютером, не отрывая даже взгляда. Голубоватые отсветы ползут по смуглой коже лица, бликуют на правильном носу, спускаются к нежным губам, тянутся по ключицам, текут по оголенному плечу, выглянувшему из-под растянутой застиранной футболки. Он тычется подбородком в подтянутое колено, и переводит взгляд на Чонгука, слегка щурясь. — Доброе…утро? — хрипло выдавливает улыбку тот. Растирает ладонями лицо, и охает, потому что больно. — Где я? — У меня дома, — просто отвечает парень. — Я не мог тебя бросить, ты отключился у меня на руках прямо за эйкью. Я не далеко от бара живу. Если быть точнее — он под нами, где-то через восемь этажей. — О, — выдыхает Чонгук, сделав попытку подняться. — Ты можешь напомнить своё имя? — Тэхен, — отзывается парень, и хлопает крышкой ноутбука. — Я работаю там. Ты не пугайся, я не сталкер. С недавних пор смотрю на тебя, как ты появился. Поэтому знаю твоё имя. «Только на тебя» — хотелось бы добавить, но Тэхен поджимает губы. Бросает взгляд на бликующий бейдж официанта, валяющийся среди вырванных листков бумаги с отрывками конспектов, невольно вздыхает. Он не так представлял себе знакомство с Чонгуком. А представлял он часто, смущенно и невольно жмурясь, вяло сопротивляясь навязчивым мыслям, потому что он хотел. Всем своим существом приблизиться хотел к этой новой в их месте фигуре — свежей, энергичной и яркой. Тэхен знает всех, наблюдает за каждым. Потому что после пар в универе устремляется на подработку, чтобы хоть как-то на еду зарабатывать — родители перестали ему помогать уже давно в силу нелегкой жизни. За все ночи, проведённые в Эйкью успеет повадки каждой «звезды» выучить наизусть. Все, что он имеет — место в университете, для поступления в который усердно трудился сам, без всякой помощи. Постоянная работа, с которой он, вроде, справляется. Что-то смутно напоминающее влюблённость в человека, который растерянный, побитый и какой-то несчастный прямо.на его.постели. Ему правда стыдно. За то место, где он живет — мрачное и откровенно пугающее своим отсутствием уюта. За крупный недостаток средств — тоже, потому что на Чонгуке вещи не дешёвые далеко, и сам он слишком показательно-ухоженный, и красивым быть себе позволить может. Ещё… Тэхен боится. Вдруг у Чонгука есть тот, кто ему цветы оставляет на теле? С первого взгляда на Чонгука боится этого, того взгляда, с которого тайно восхищается. Но за всю ночь, которую он сидел около Чонгука, невесомо приглаживая его челку на бок, за которую он изучал его мирно вздымающуюся грудную клетку — он не нашёл цветов. Ни одной даже маленькой, невидимой, выцветшей ромашки на открытых частях тела. Остальное — запретно, и девяносто девять процентов на то, что никогда не станет для него. Потому что воспользоваться случаем было подло — Тэхену это не надо. Вероятность отсутствия соулмейта равна десяти процентам, и с каждым поколением этот процент неумолимо снижается. — Мне можно в ванную? — тихо спрашивает Чонгук. А Тэхен оторваться не может — любуется, и ответить забывает.***
Выходной — не то чтобы повод совсем уж себя распустить до полного бездействия, но особо заниматься больше нечем. Сессия светится тускло в далекой перспективе, никаких забот. Разве что, новые розы на запястьях – более жгучие, чем всегда. На это Юнги глубоко все равно (наверное должно быть, если бы не болело), а у Хосока точно есть мазь. У Хосока и Намджуна есть вообще все. Поэтому ничегонеделать Юнги любит больше всего у Намджуна с Хосоком. В их уютной маленькой студии, где неинтересные боевики с субтитрами, недорогой, зачастую, алкоголь и запах приправы, с которой Хосок, кажется, готовит абсолютно все. Ну вот опять. — Как можно это есть? — кривится Юнги, отодвигая от себя плошку с поданным ужином. — Привыкаешь, — шепчет Намджун, тут же огребая по затылку ладонью от хозяйки Хосока. — Готовь себе сам, — отрезает он, резко забирая порцию Юнги себе. — И ты тоже. Вообще можете жить вместе, я один как-нибудь. — Ух, — Юнги останавливает свои пальцы на ладони Хосока. — Это у тебя… чего такое? Тянется к руке Намджуна, и тот нехотя выкладывает ее на стол, демонстрируя ссадины на костяшках. — Что произошло? — Ничего, — отрезает Хосок. — Как видишь, целые и невредимые. — С кем? Неумолимости Юнги предела нет, и парни знают это с детства. Намджун лучше всех знает. И врать не умеет, не хочет. Не хочет казаться Юнги придурком, завистливым и заносчивым придурком. Потому что Юнги-хен авторитет абсолютно во всем, если он узнает, что Намджун поколотил Чонгука, младшего и беззащитного за счёт отсутствия компании поблизости в тот момент. Который, вроде как, с Юнги в хороших отношениях — какого мнения о себе он добьётся? Главное, чтобы не наболтал сам Чонгук. — Самооборона, хен. Какие-то уроды напали, когда Намджун решил прогуляться до магазина вечером. Но он им дал отпор, — Хосок стучит по спине парня, который как-то неловко ссутулившись подпирает голову рукой и многозначительно глядит на Чона: «меняй тему. Быстро». — А ты что делал вчера, после выступления? — Поехал домой, — пожимает плечами Юнги. Невольно поёжившись, вспомнив Чимина. Того самого, слишком чистого и не в тему атмосферы грубости в Эйкью. Маленького пугливого экзотического зверька — красивого, слишком непонятного. И если бы не повёл себя по-дурацки — был бы милым даже. А на вопрос, кто именно повёл себя по-дурацки из них, Юнги ответить не может. Безоговорочное «конечно он» голосом чувства собственной важности и своей самооценки где-то за меткой «меня в принципе не волнует ничего». И нехарактерное Юнги робкое «я?», когда перед глазами Чимин. Игрушечный, как кукла, честное слово. До нереального чистый и нежный. До неприличия глянцевый, аккуратный. Как-то не в тему жизни Юнги, где все зачастую грубое с мрачноватым оттенком. На Чимина смотреть приятно и хочется, потому что это какое-то эстетическое наслаждение доставляет: отрывками внимательный взгляд ярких глаз, свежая смуглая кожа и влажные, мать его, губы. Чимина создали, чтобы над Юнги поиздеваться. Посадили в эту инфантильно-милую и мягкую оболочку что-то странное, загадочное и совершенно непонятное, хотя Юнги людей насквозь зачастую видит. Вот тебе, Мин Юнги. Мучайся теперь. Хотя, по-большому счёту Юнги мог бы и забить, но.