blood in my veins is made up of roses

— Эй, — когда Юнги игнорирует Намджуна, подошедшего к нему, Хосок зовёт друга, слегка побаиваясь, все-таки. — Мы сорвались и приехали к тебе сюда. Думали, что-то серьезное стряслось. Юнги только кивает им, выводя из комнатки, оставляя Чонгука наедине с тремя какими-то незнакомцами. — Совсем с ума посходили? — шипит Мин, и Намджун непонятливо смаргивает. — О чем ты, хен? — Нормально по-вашему кидаться на кого попало? — Я так и знал, — буднично вздыхает Хосок, — уже нажаловался тебе? — Юнги, когда тебя это вообще волновало? — подхватывает Намджун, но Юнги ловко прерывает его речь. — Я не знаю, какого черта на меня нападают едва знакомые мне люди, обвиняя меня во всем, в чем виноваты вы. — Так тебя мнение людей волнует? — разочарованно вздыхает Намджун. — Не какая-то благородная цель? — Меня волнует, какого вы вообще творите, ребята. — Перестань, Юнги, — выражение лица у Хосока серьёзное, его таким редко увидишь — таким… решительным? Юнги даже теряется на секунду. — Мы никаким боком не способствовали тому, чтобы тебя считали к этому причастным. — А мне рассказать почему вы ничего не хотели? — отзывается Юнги, невесело хмыкая. — С каких пор что-то от меня скрывается? — С тех пор, как у тебя появилась новая компания, — Намджун разводит руками, и его тоже начинает бесить сложившийся разговор. Так, что он даже забывает поправить очки, слетевшие на кончик носа. — Будто ты рассказываешь нам что-то. — Серьезно, хен, — произносит Хосок. — Кто тебя держит, когда ты сам желаешь отстраниться? Юнги как-то на мгновенье паршиво от того, что он, может, и не прав. Но он вспоминает первокурсника. Да, отчего-то вспоминает эти полные неумелой, но искренней ярости глаза, и изо всех сил старающийся казаться уверенным голос. Юнги, по большому счёту, все равно. Но он слышал это разочарование в каждом слове, сказанном тогда Пак Чимином. Это Юнги злит гораздо больше, чем разбивает и мучает. — А вам не все равно, с кем и где я вообще? — Вообще-то, ты наш друг, и… — Слушай, — перебивает Намджуна Хосок. — Юнги, серьезно. Я понятия не имею, что тебя так привлекает в этом неумелом отпрыске, но ссориться из-за этого с лучшими друзьями — уже слишком, не находишь? — Вы не слышите меня, — отчаянно повторяет Юнги, — не слышите. — Вы — моя компания, семья, опора и поддержка и прочие слюни- — Тогда зачем ты пытаешься усидеть на двух стульях? У Юнги внутри что-то лопается, и это уже ни в какие рамки. — То есть чтобы мне функционировать, как ваш друг, личный водитель, собутыльник и прочее — мне надо ещё и соблюдать какие-то правила? Извините, — вскипает Мин, отталкиваясь спиной от стены. — Вы есть друг у друга — а я один, я всю жизнь был один, и даже сейчас мне не легче. Но мне надо подстраиваться под какие-то требования, чтобы быть вашим другом? Юнги не дожидается реплик парней, отправляясь в родное узкое помещение, где он кинул сумку. Вихрем мимо Чонгука, и на его робкое «хен» отвечает: «отстань, а? Все решили меня вывести?» и хлопок двери и без того хлипкой. Нехилый такой хлопок. Ветер встречает хлёстким порывом прямо в лицо, и, кажется, настоящая осень. Но Юнги все равно — внутри у него ураган похлеще, и ничего не сравнится с этим. Уверенным шагом направляется к своей машине, не замечая вокруг ничего и никого. Так казалось, что не замечает — стоило попасть в поле зрения Юнги одной очень. знакомой. макушке. «Нет», вяло вздыхает Юнги, «только не снова, не эти глаза и не это-» — Юнги! — он подбегает к нему, подстраиваясь под его шаг. — Я хочу извиниться за то, что- — Извиняю, — бросает Юнги, даже не повернув головы. — Я ушёл с факультатива, — настойчиво продолжает парень. На удивление настойчиво. — Как видишь, я тоже, — хмыкает Юнги. — Я… ждал, долго ждал здесь, и поехал сюда на метро, хотя я вообще в метро не ориентируюсь, потому что там слишком много всяких веток и- — Слушай, — Юнги тормозит внезапно, и Чимин останавливается с ним рядом, неловко ударяясь старшему в плечо. Смотрит прямо в глаза, с какой-то вялой злостью, — Чего ты ходишь за мной сейчас? Я же поступил низко, я зазнался. И мутузил твоего друга до потери пульса, пока отвозил домой одного загулявшегося первокурсника. Нет? — Юнги, — одними губами произносит Чимин, старательно кутаясь в поднятый воротник курточки, — Я не хотел, я просто не подумал. — Будешь думать в следующий раз, — шипит Юнги. Чимин с места не сдвигается, и взглядом шарит по асфальту, укутавшись в свою курточку, совсем летнюю. В которой не согреешься особо, когда на улице такой холод. И это, по идее, последнее, что должно волновать Юнги в данный момент. — Тебе нужно время? — робко спрашивает наконец Чимин, и Юнги даже не удерживается, чтобы усмехнуться. — Время на что? — Чтобы меня простить за все это. — Зачем мне обижаться на тебя, если мы даже не знакомые, и тем более не приятели? — Юнги жмёт плечами, беспечно показывая всем видом, насколько ему все равно. Но… Мерзнуть он устал, а того, чего хочет он почти добился. — Не говори так, будто тебе это вообще важно. Чимин поднимает глаза на Юнги, изучает его, всматривается. Выискивает что-то живое и не замороженное изнутри. Но Юнги знает — никто никогда этого в нем не найдёт. Не растопит. — А если важно? Что это изменит? И Юнги, на самом деле, плевать на все. На друзей своих, которым он нужен только за необходимостью куда-то съездить на машине Юнги. Плевать на наличие объявившегося недавно истинного, к которому в конечном итоге приведут все дороги. Плевать на то, что судьба сказала. Не все равно только на одну вещицу. — Держи, — Юнги небрежно стягивает кожаную куртку, набрасывая ее на плечи Чимина, дрожащие где-то под тонкой тканью джинсовки. Чимин удивленно и растерянно смотрит, сводит брови к переносице, с каким-то отчаянным непониманием происходящего, и у Юнги никакой больше ярости. А вы попробуйте, когда перед вами такие глаза. — Значит, важно тебе, — уточняет Юнги, на что Чимин с готовностью кивает. Как-то совсем по-родному кутается в накинутую на плечи куртку, и Юнги отчего-то хочет видеть это каждый день. Каждый час. Каждую секунду видеть, как ткань его массивной кожанки сжимается в ладонях младшего, ищущего тепло и уют в самом Юнги — дело даже не в его куртке. Старший запускает руки в карманы, щурясь и заглядывая куда-то за перспективу дороги, по которой носятся машины туда-сюда, где жизнь кипит у каждого своя, скользит взглядом по тоскливому серому небу, верхушкам небоскребов, и возвращается. Все так надоело, честно. Юнги возвращается к красивому, по-детски растерянному, не по-детски серьезному. И одними губами произносит, потому что знает — Чимин следит. — Уедем отсюда?