blood in my veins is made up of roses

И теперь, когда Чимину наконец позволили вырваться из четырех стен, в которых он провёл всю прошлую ночь и остаток вчерашнего дня, он ума приложить не может, что сейчас делать. Неописуемо лень ехать на какие-то пары и отсиживаться в универе, к тому же сегодня должна быть тренировка в студии. И скорее всего, Чимин тренировку благополучно пропустит по понятным причинам. А вот ко второй он успевает. Если учесть, что вторая пара — история античной философии, то открывается прекрасная перспектива выспаться до математики. И действительно — энергии впритык, чтобы добраться до нужной аудитории, под косые взгляды доплестись до последнего яруса и бухнуться в конец длинной сплошной парты. Уткнуться лбом в сгиб локтя, и провалиться в воздушные мысли, медленно завлекающие в дремоту. В голове крутится вчерашний визит Юнги — смутно вспоминающийся, какой-то слишком странный. Чимин, может, и придумал все это, он точно не уверен в реальности того, что хранится в затуманенном сознании. Был ли Юнги там действительно, говорил ли все эти вещи, или Чимин придумал их сам? У Юнги волосы пережженные белоснежной краской, примятые шапкой. Глаза печальные, умело маскируемые под железное безразличие. Голос низковатый и приглушённый, красивый. Юнги весь красивый. Юнги-хен правда приезжал. И не важно, сон это был, или нет — словно и вправду стоял перед ним, с неожиданно невеселой, даже грустной насмешкой глядя на Чимина. Что-то шептал одними губами. Юнги-хен правда приезжал? Ещё тысячу раз «Юнги» в голове успевают повториться, прежде чем на плечо опускается весьма ощутимо чья-то тяжёлая ладонь, мгновенно вытягивая из полудремы. Чимин вздрагивает, вскидывая голову и щурясь на свет люминесцентных ламп, силясь привыкнуть к яркости. Наконец, взгляд фокусируется на лице парня, стоящего напротив. И на секунду кажется, что и это сон — аудитория полностью пустая, и они здесь одни. Особо не старающийся выглядеть красивым и изящным — как всегда, рваные джинсы на тощих ногах, конверсы, которые когда-то (возможно) были жёлтого цвета, футболка небрежная и большеватая ему. Сверху накинутая куртка, и Чимин с грустью подмечает: «моя куртка», прежде чем наконец осознать ситуацию и поспешно выдать: — Привет? Юнги не отвечает. Изгибает бровь, мол, «серьезно?», и продолжает смотреть, чего-то ожидая. — Что? — Ничего, просто пустая аудитория, где ребёнок в одиночестве досматривает скучный сон. И где через минут двадцать начнётся пара по мировой художественной культуре у третьего курса моего факультета. На губах Юнги тень улыбки умиления, и Чимин только размыкает губы, в попытках что-то сопоставить в своей голове. Пока, наконец, не доходит. — Я не мог проспать тут всю… — Мог, видимо — обрывает его Юнги, садится рядом. — Как ты себя чувствуешь, Чимин? — Спасибо, вроде в порядке, — пожимает плечами он, смущаясь бесконечно, сам не понимая, отчего. — Ничего страшного и не случалось особо. — Смотри мне, — хмыкает Юнги, — а то умеешь ты перепугать до смерти. И прежде чем в голове запускается обратный отсчёт до самоуничтожения в результате бесчисленных взрывов чего-то невероятно горячего в районе живота, Чимин зависает, устремляя на Юнги взгляд совершенно искренне-поражённый. Но у Юнги снова на лице напускная прохлада, но слишком прозрачная, чтобы не разглядеть так себе скрываемую радость от… момента присутствия? Чимин мнётся, и у него, вроде как, перерыв, на который планировался обед. Но его на месте держит возможность ещё раз услышать голос Юнги, слова, обращённые к нему, да в целом — Юнги. — Когда заканчиваешь? — А? — Чимин смаргивает, возвращается в реальность и устремляет глаза на Юнги. Мин прячет улыбку. — Подумал, что мне необходима компания для внеплановой поездки в парк, пока холода не шарахнули по полной, — невозмутимо пожимает плечами Юнги. Чимин оживляется, и внутри непонятный мандраж. — Если ты не найдёшь никого за компанию и тебе станет скучно, то я, ну- Юнги хлопает ладонью по лбу, уже не скрывая усмешки. — Найду тебя после занятий, — бросает он, попутно вставляя наушники в уши и переключая интерес на содержимое конспекта потрёпанной тетрадочки. Чимин неопределённо кивает, срываясь с места и поспешно удаляясь из аудитории с нарастающим внутри чувством безграничного счастья и предвкушением прекрасного вечера. Летит по коридору, и не особо важно куда — важно досидеть каких-то несколько часов.

***

— Светишься, — подмечает Юнги, когда дверца машины хлопает, а на сидении появляется растрёпанный и румяный Чимин. — А ты думал, почему сегодня такая погода хорошая, — хмыкает младший, пристегивая ремень безопасности, и возвращаясь взглядом к профилю Юнги. Юнги ничего не отвечает, с трудом отводя взгляд от Чимина, на которого смотреть приятно, расслабляет и согревает. Выруливает на дорогу. Один из тех редких дней, когда погода и в правду прекрасная и теплая, по сравнению со всей прошлой неделей. Грех просидеть дома или в душном баре, а уж тем более позволить Чимину так бездарно потратить этот день впустую. Поэтому Юнги берет ситуацию на себя. — Зачем тебе туда ехать? — интересуется Чимин, играя со шнурками худи. — Прошу, не заставляй меня говорить, что я зову тебя погулять со мной, это выглядит сопливо, — ухмыляется Юнги. — Ты зовёшь меня погулять с тобой; — Да, — шипит Юнги, плохо контролируя процесс смущения. — Но давай, как будто так получилось само. — Моя учительница говорила, что нельзя садиться в машину к незнакомым людям, — произносит Чимин, растягивая губы в улыбке. — А ты о себе никогда ничего не рассказывал. — Все ты знаешь, — отмахивается Юнги. На продолжительное молчание не выдерживает, потому что Чимин выжидающе смотрит, и это ощущается кожей. — Ну, три года назад переехал сюда из Тэгу учиться. Не знаю, как маме и папе удалось доверить меня в руки двум балбесам, которые отправились со мной. Но мне пришлось ждать их целый год здесь и быть нелепым и одиноким первокурсником. — Я думал, у тебя много друзей, — удивлённо подмечает Чимин. — Я не знаю, как должен выживать хилый парнишка, который все, что умеет — на фортепиано пиликать и книжки читать. Но я нашёл одно место, которое позволило мне реализоваться, весь мой негатив сливать в искусство. — Ты умеешь играть? — Сосредоточься на том, что я попал в «эйкью», хорошо? Не стоит думать о моей позорной части жизни, — поясняет Юнги. — Когда сюда переехали Хосок и Намджун, стало гораздо веселее. Мы делали все, что хотели — а хотели мы мало, поэтому вполне объективно чувствовали себя всемогущими. Да и сейчас, в разгар всего этого… «Появляется чертов соулмейт, который напоминает, что не у всех жизнь такая сладкая, как у меня. Который напоминает, что в один момент я попрощаюсь с весельем и молодостью, соединив свою жизнь с угрюмым суицидником, и, возможно, замкнутым психопатом» — …Появляется угроза вылететь из универа. Поэтому приходится посещать пары. Хотя знаю я гораздо больше полезного, чем они могут дать, — завершает Юнги. — Дашь мне мастер-класс? — Если тебя намерены поколотить, лучше бить первым и убегать, — без раздумий отзывается старший. — Никогда не дрался, — задумчиво выдаёт Чимин, — представляешь? У меня как-то не было времени. Я с детства слышу: «ты — борец», но сражаться с метастазами в лёгких гораздо сложнее, чем кулаками махать, потому что сдачи особо не дашь. Но что касается коллективных потасовок, я бы выиграл в скорости, а не в силе, — смущённо улыбается Чимин. — Так уверен? — Я около четырёх лет занимаюсь в студии, — пожимает плечами младший. — Пластика бы не помогла мне уворачиваться, убежать в теории я бы смог. Если, конечно, мои лёгкие не начнут напоминать мне о собственной ущербности. — Танцуешь? — Юнги играет бровями, заставляя Чимина смущаться гораздо сильнее. — Бальные танцы? Восточные? Удиви меня, Чимин. — Да хватит, — смеётся Чимин, легонько толкая Юнги в плечо и пряча улыбку в ладонях. — Ладно, — тихо усмехается Юнги. Ловит в поле зрения глянцевое улыбающееся личико, правда счастливое в этот самый момент — любуется, на мгновение отвлекаясь от дороги. Потому что подождёт все. Обязано подождать, когда рядом Чимин — такой. — У меня скучная жизнь, — Чимин откидывается на спинку сидения, и устремляет взгляд в окно, пока улыбка потихоньку покидает его лицо. — У меня не было толком никакой юности. — Говорить так в… двадцать? Или- — Вообще-то, — понижая тон, словно их может кто-то услышать, начинает Чимин, — мне восемнадцать. Юнги удивлённо поднимает брови, ведёт головой в сторону. — Так, — хмыкает он, — тогда почему ты не в школе? — Я обучался на заочном. До возраста им не было никакого дела, когда я сдал все промежуточные и итоговые на стабильно-хороший балл. Поступил в университет с огромным желанием социализироваться. — Итак, универ не оправдал твои ожидания. — Именно. Куча ненужной информации, незнакомых людей и узких коридоров. Я ненавижу коридоры, честно — я до сих пор не умею ориентироваться. — Хорошо, — улыбается Юнги, — я буду забирать тебя после твоих пар и водить на следующие, чтобы ты не заблудился. — Какая забота, — язвит Чимин, улыбается, и поворачивается к Юнги. — Но это ведь… ничего страшного, что я несовершеннолетний? Юнги хмурится, мельком глядит на Чимина, попутно сворачивая с главной дороги. — Чему это может помешать? Я тебя не собирался алкоголем накачивать. Но если захочешь — будь уверен, я не разрешу. Даже с твоим лучшим другом. — Моим лучшим другом? — хмыкает Чимин, и Юнги сам не замечает, как сжимает руль, и что мышцы кистей рук заметно напрягаются. Потому что эта тема бесит, и на неё говорить не хочется. Потому что здесь и сейчас только он и Чимин. — С Чонгуком, если не ошибаюсь, — старательно небрежно бросает Юнги. — С ним же ты все своё время проводишь. Чимин молчит, а Юнги внутри что-то дёргает, потому что это молчание ему больнее любых слов, больнее банального «да, с ним». Пусть хоть что-то скажет, потому что это невыносимо. И Юнги абсолютно точно уверен, что он слишком горд, чтобы что-то уточнять и вообще говорить с Чимином о Чонгуке. — Вы же с ним тесно общаетесь, — сдавленно добавляет Юнги, на что Чимин морщится. — С чего ты взял? Мы вместе тренируемся, но у него, кажется, другая компания. — Ревнуешь? — Тот же вопрос. Юнги бросает испепеляющий взгляд на Чимина, и уже готов ледяное «нет», потому что что этот малолетка вообще себе позволяет, но задерживается взглядом на его лице. У Чимина губы вот-вот расплывутся в улыбке, но он смотрит выжидающе, изо всех сил стараясь удержаться и не выдать с потрохами то, насколько он доволен фактом ревности Юнги. Но Юнги не ревнует. — Приехали, — бурчит он, паркуясь под раскидистым деревом. Сквозь дырявые кроны яркими пятнами на асфальтированную площадку падает свет, и у Чимина лицо покрывается этими незамысловатыми рисунками солнца. Юнги вылазит из машины следом, и мысленно ругается, что он не может покурить. Вот уж нашёл заботу. Чимин бодро шагает рядом, вертит головой и рассматривает окружающий его кусочек природы, находящейся на пике своей осенней красоты. Ветер треплет волосы, сдувает их с лица назад, и Юнги слишком нравится, он уже привык любоваться Чимином. — Мы жили в портовом городке, — Чимин отрывает взгляд от дрожащей водяной глади, обращая лицо к Юнги. — Я слишком любил смотреть на море, гулять по берегу. Потом мы вынуждены были переехать ближе к центру города. И как-то не о море думалось. — Где сейчас родители? — Там же. Я уговорил их отпустить меня в Сеул. Ты бы знал, чего мне это стоило, — хмыкает Чимин. — Но им не до меня сейчас. Они проплатили клинике, купили мне квартирку, высылают деньги. Я рад, что я ни в чем не нуждаюсь, и мама тоже, это в большей степени заслуга моего отчима. Он просадил огромную кучу денег на мое лечение. Надеюсь, мама любит его не только за то, что он оказался рядом в такую тяжелую для неё минуту. А своего отца не помню. — Вот как, — Юнги следит за неторопливо плывущими по небу белоснежными облаками. — У меня обычная семья. Самая обычная. Даже рассказывать нечего. Хотели, чтобы я занимался музыкой — я занимаюсь. Но видимо не тем, что им надо. — Твои родители — истинные? — Что? — вдруг Юнги возвращается в реальность. Вернее, реальность возвращает его, грубо хватая за волосы и окуная во мрак, в котором с недавних пор центральным видом: соулмейт. — Ну, они меченые? — Нет, они оба не имели этой чуши, типа цветов. Ты считаешь, что счастливым можно быть только с истинным? Чимин затихает, смотрит куда-то в сторону толпы играющих на высохшей траве детей, и ведёт плечом. — Не знаю. А ты… ну, у тебя появляются? У тебя есть истинный? Юнги ждал этого вопроса, ждал с ужасом, и с предвкушением оглушительного треска всех надежд на хорошее. Но вопреки всему он просто неопределенно качает головой, кое-что вспоминая. — Кажется, когда мы были в эйкью, я видел у тебя на руке, э… — Нет, нет, — активно мотает головой Чимин, демонстрируя ладони. — Что ты. Я совершенно автономный. Знаешь, я даже этому и рад. И если бы его спросили, что ему нужно для счастья, Чимин бы сказал: Юнги, и особо бы не думал. Но сейчас этот вопрос поворачивается какой-то острой гранью, примерно так: «Будешь ли ты счастлив без Юнги, со своим истинным?» Чимин молится, чтобы его соулмейт постарался вести себя потише, хотя бы когда Пак рядом с Юнги. Если Юнги узнает, вряд ли будет тратить время. Он все равно рано или поздно узнает. Но не сейчас. Не в этот тихий, спокойный и безветренный день. — Тюрьма — быть меченым, — и Чимину это говорить, правда, слишком больно. — Тюрьма, — охотно соглашается Юнги, а внутри красноречивое, емкое и нецензурное.