Тэхен зажимает в зубах пластиковый колпачок, сосредоточенно черкая ручкой в блокнотике.
Пока в плечо ему не прилетает грубый толчок, и он не подрывается с места.
— Я тебе за что плачу?! — грозно вопрошает грубый голос.
Тэхен забывает сделать выдох, и суетится, стягивая толстовку, в которой было так тепло, и торопливо цепляя бейджик на рубашку.
— Но ведь только без пятнадцати…
— Ты хочешь лишиться работы?! — нагнетают откуда-то из-за спины.
Тэхену не остаётся ничего, и он выпрямляется, смирно дожидаясь, пока начальник покинет стойку.
Как же ненавистны те дни, когда он появляется здесь.
Тэхен и сам понять до конца не может, как его могли взять на такую оживленную работу, а оживленная она бывает частенько.
Пусть он и создаёт впечатление ответственного и серьезного, но тормозит нередко — по крайней мере, это основное замечание начальства, нетрезвого контингента и своё собственное, когда работать надо бы оперативнее.
А сделать с собой ничего не выходит.
Но деньги, все-таки, нужны.
Ничего не остаётся, как вкалывать и делать то, что говорят, но…
Тэхен следит за тем, чтобы он скрылся из виду, тихо наклоняется, и аккуратно выводит плавными линиями цветы на листе в линейку своего блокнота.
Прямо где-то по центру, там, где он как всегда рисует Чонгука.
Но времени уже без пятнадцати шесть, и как раз надо бы приступать к работе.
Но в кармане брюк вибрирует телефон, и Тэхен готов уже снять трубку и ответить на звонок, но на экране мерцающее «
Чонгук». В голове в миг пустеет, а внутри что-то разливается волнительным жаром.
Чонгук настойчиво звонит, пока Тэхен судорожно думает, что и как говорить, но он, все-таки, отвечает на вызов.
— Как там продвигается работа? — мягко и спокойно интересуется звонящий.
— Да вроде бы… — Тэхен аккуратно смахивает блокнот и ручку в стоящую на полу сумку.
— Вроде бы продуктивно.
— Я же знаю, что посетителей совсем нет, да и выступлений не планируется.
— Нет, нет, я правда работаю, — неуверенно возражает Тэхен, поднимая глаза и окидывая взглядом совершенно пустой бар.
— У тебя есть десять минут, чтобы оказаться одетым на центральном выходе.
— Что?! Чонгук, какие…?
— Я не собираюсь слушать, — последнее, что слышит Тэхен — мягкий смешок из динамика. Затем монотонные гудки.
Телефон летит куда-то в сторону. Туда же летит бейджик.
***
— Что-то ты долго, — с ноткой печали в голосе подмечает Чонгук, когда Тэхен хлопает дверцей машины и откидывается на заднее сидение, прикрывая глаза и прерывисто выдыхая.
— Ты бы знал, чего мне стоило найти другого бармена, — выдыхает Тэхен, переводя укоризненный взгляд на Чонгука.
— Он потребовал денег. За смену. Двойную сумму, потому что сегодня у него выходной.
— Да? — Чонгук удивлённо вскидывает брови, — я, кажется, заплатил твоему шефу, который орал на тебя полчаса назад.
— Что?! — Тэхен дёргается, но бессильно утыкается головой в стекло.
— Чонгук, ну ты и…
— Пристегивайся, — улыбнувшись, тихо рекомендует Чонгук.
Ещё пару мгновений просто смотрит.
И Тэхен ловит взгляд, в котором нежности слишком много для одного себя.
Но Тэхену даже страшно, что эта нежность будет когда-то предназначена кому-то другому.
Да, люди не принадлежат тебе, не обязаны быть с тобой рядом, не обязаны постоянно поддерживать. Даже любить.
Они будут делать это, если хотят, но
только если хотят. И повлиять на них не получится никак, если это желание вдруг испарится.
И Тэхену на мгновение — короткое, но ему ощутимо страшно.
От того, что Чонгука может не стать рядом с ним.
Хотя, так всегда и бывает.
И Тэхену особо не привыкать.
Просто ему нравится смотреть на младшего. Нравится видеть на его лице улыбку. И не важно, сколько это продлится, верно?
Даже если все это — лишь на сегодня;
Даже если завтра мир перевернётся с ног на голову, Тэхен запомнит, что он может быть нужным.
— Куда мы? — интересуется Тэ, отрывая взгляд от меняющихся за окном уличных пейзажей.
— Думаю, тебе понравится? — отзывается Чонгук, продолжая уверенно вести машину.
— Это твоя машина? — аккуратно спрашивает Тэхен, соотнося возраст Чонгука и право на владение правами. И немного начиная паниковать.
— Машина брата, — улыбается Чонгук.
— Но мы не скажем. Не скажем?
Тэ неопределенно качает головой, закусывая губу. Осознавая, что он рискует — правда рискует.
Но это того стоит.
Они подъезжают к зданию банка.
Его стеклянные грани отражают блики закатного солнца, оно мерцает и переливается, искажая отражение множества машин и зданий.
— Нет, Чонгук, — неуверенно произносит Тэхен, цепляя младшего за рукав, когда они подходят ко входу.
— Я в машине подожду.
Чонгук разворачивается, глядит на Тэхена так, что у Тэхена особо нет выбора — только идти за Чонгуком.
И тот удовлетворенно расслабляется, мельком улыбаясь.
И продолжает шагать ко входу.
Приказывает Тэхену недолго ждать, отправляется прямиком к охране. Тэхен хмыкает, это
мило, потому что Чонгук против них слишком маленький.
А ещё подмечает, что он в первый раз одет подобающе своему статусу.
Одет так, как выглядят действительно богатые люди.
Подмечает то, что ему невероятно идут бежевые брюки, кончающиеся над щиколотками. Ему идут белые рубашки. Ему идут низкие ботинки на массивной подошве.
Ещё много чего ему идёт, скорее всего, и Тэхен мог бы вечно смотреть на Чонгука вот так. Просто смотреть.
Но Чонгук машет рукой, и Тэхен следует за ним под косые и недовольные взгляды охранников.
— Что ты им сказал?
— Ты думаешь, при моем желании показать тебе то, что я хочу, я не могу придумать, что сказать какой-то охране? — Хмыкает Чонгук.
— Ты мне не нравишься, — хмурится Тэ, толкая в бок младшего.
— Чего ты такой загадочный?
Чонгук останавливается, резко развернувшись.
Улыбка ещё более явно играет на его лице, а глаза смотрят испытующе, слишком уверенно, и до бесконечности самодовольно.
Он пропускает пальцы сквозь пальцы Тэхена, аккуратно потянув его за собой.
— Увидишь.
***
Тэхен только выдыхает, когда над его головой распахивается весь простор закатного бледно-голубого неба, плавно перетекающего в розовый.
Город под ними гудит, переливается и светится, растекается во все стороны, куда только можно взглянуть, и увлекает одной своей полнотой жизни и суеты.
Жизнь — это слишком красиво.
Тэхен ошарашено оборачивается на Чонгука, и выглядит по меньшей мере слишком удивленным.
Чонгук прикрывает глаза, отталкивается спиной от стенки маленького помещения, откуда вела лестница сюда, на крышу.
Подходит к Тэхену сзади, аккуратно устраивая свою голову у него на плече.
Ветер, мягкий на удивление, почти летний, играет с волосами, и Тэхен ловит запах Чонгука.
Тот тонкий аромат, который успел стать слишком родным.
Они присаживаются почти у края, но Чонгук Тэхену подойти ближе не позволяет, внезапно выдавая:
— Вообще-то, я боюсь высоты.
Тэхен удивлённо смаргивает.
— Что? Тогда зачем ты сюда меня привёл, если тебе страшно?
— Ну, вдруг
тебе нравится, — пожимает плечами Чонгук, щурясь от последних солнечных лучей и внимательно разглядывая Тэхена.
Тот вновь присаживается с Чонгуком, и уже не думает, когда заключает его в объятия.
Прижимается к нему, и прикрывает веки.
Потому что это слишком правильно, и это не должно кончаться никогда.
Чонгук зарывается носом в его волосы, расслабляется.
И Тэхен не перестаёт повторять себе.
Жизнь — это слишком красиво.
***
— Значит, твои планы на будущее довольно стандартные, — кивает Юнги, втягивая носом свежий вечерний ветерок и наполняя легкие запахом чего-то свежего и природного.
— Найти жену, завести детей, собаку, купить машину. На работу устроиться.
— Наверное? — глухо отзывается Чимин.
Наверное, если бы Юнги знал правду, здесь бы его давно не было.
Наверное, если бы Юнги увидел на теле Чимина розы, он бы обвинил Чимина во лжи.
Наверное, в том, что Чимин даёт ему ложные надежды.
Если Юнги, конечно, на что-то надеется.
Ведь что мешает тому факту, что между ними
просто дружба?
Юнги молчит, глядит куда-то в сторону небольшого озера, у которого играют очередные дети в разноцветных рубашках.
— Может, передохнем? — предлагает, наконец, Чимин, кивая в сторону водной глади.
— Посидим внизу?
Юнги только пожимает плечами.
Они преодолевают небольшую лестницу, ведущую к озеру, и устраиваются у воды.
Она подрагивает от легкого ветерка, плещась о каменные своды, под практически развёрнутым углом плавно уходящие вниз.
— Оно глубокое? — Юнги отрывает взгляд от воды, поворачиваясь к Чимину.
– Если пройти по сводам до конца?
— Не знаю.
Хватает какой-то попавшийся под руку камешек, забрасывая его подальше от берега и тревожа гладкую воду.
Наблюдает, как Юнги поднимается на ноги и следует к воде, аккуратно прохаживаясь по каменному бордюру, находящемуся на границе воды, плещущейся о свод, и земли.
— Наверное, летом здесь много людей купается, — подмечает старший.
— Смотри, сам не искупайся, — улыбается Чимин, переводя взгляд на мирно бегающих рядом деток.
Мальчишки пробегают мимо, и когда один толкает другого, Чимин успевает подскочить заботливо подхватить одного из малышей.
— Аккуратнее.
Тот удивлённо вскидывает голову и улыбается.
Юнги замечает этот акт добродетельности, и замирает, разглядывая Чимина.
— В воду не боишься шлепнуться? — тихо и с легким укором спрашивает он, подталкивая мальчика.
И Юнги бы растворился в мысли о том, какой Чимин добрый, и как ему это идёт, но второй маленький
засранец мальчик не удерживается на ногах, когда его настигает его друг, и хватается за рубашку стоящего рядом Юнги.
И Юнги теряет равновесие, угождая прямо в воду, благо, скат находится у берега, и здесь слишком мелко.
Он подскакивает на ноги, смачно ругаясь всеми возможными красноречивыми эпитетами, подходящими под ситуацию, пока не застывает.
— Чего, весело тебе?! — рычит он, глядя на звонко заливающегося смехом Чимина, согнувшегося и едва не валявшегося на практически высохшей траве.
Плохо контролирует улыбку и прикладывает ладонь к губам, смеясь над своим же бредовым положением.
— Ты... ты так подскочил, — не выдерживает Чимин и снова ударяется в безудержное веселье, — Юнги, ты бы видел своё лицо. Ты бы видел-
— Слушай, а ты чего так веселишься?! — Юнги злился бы, если бы смеялся не Чимин, но Юнги отчего-то не может.
Но терять ему уже нечего.
— Хочешь искупаться?
— Принять ванну, как ты, — рвано выдаёт Пак сквозь хохот, но тут же его улыбка мгновенно стирается с его лица и он подскакивает на ноги, потому что Юнги окатывает его из пригоршни ледяной водой из озера.
— Ванну не могу, а душ обеспечу, — Юнги закусывает губу, стараясь сдержать смех, но он пялится на слишком ошарашенную и шокированную испуганную мордашку Чимина, и начинает смеяться лишь сильнее.
— Ты сошёл с ума, — кричит младший, подлетая к Юнги, — она же ледяная!!!
— По-моему, самое то, — Юнги наклоняется, зачерпывает пальцами воду, чтобы направить брызги на младшего, но Чимин перехватывает его руки и с неожиданной для Юнги силой толкает прямо на траву, падая на Юнги сверху, когда его тело «мягко» приземляется на землю.
— Мне кажется, кто-то хочет поплавать в джакузи, — тихо ухмыляется Чимин, — и у меня хватит сил, чтобы закинуть тебя на середину.
— Хватит? — изгибает бровь Юнги, хитро ухмыляется и глядит на Чимина снизу-вверх, продолжая смирно лежать, прижатый младшим к земле.
— Попробуешь?
— Нет, — отвечает Чимин.
— Ты простудишься.
Юнги сжимает ладони в кулаки, ощущая, как от до сих пор крепкой хватки они теряют возможность шевелиться.
И вдруг вспоминает. Что ни при каких условиях. Никогда. Чимин не должен видеть его запястья.
Чёртовы розы.
Юнги резко дёргается, и дергается сильно, грубо освобождая руки из захвата и опрокидывая Чимина рядом одним движением.
Поднимается на ноги и хмыкает на недовольный взгляд младшего. Подаёт руку и помогает подняться.
— Ты мокрый, — улыбается Чимин, разглядывая Юнги.
— У тебя все джинсы сзади мокрые.
— А у тебя классная причёска, — качает головой Юнги.
— И худи, я смотрю, только из стирки.
И он бы дал младшему куртку, обязательно дал бы, и не думал, что самого пробирает дрожь от холода. Но он не может.
Чёртовы розы.
Чимин убирает мокрую чёлку со лба, зачесывая волосы пальцами назад.
Успокаивается, и поднимает взгляд на Юнги, уже не такой весёлый.
— Поедем… по домам?
— Есть другие варианты, или тебя устроит собеседник в мокрых штанах?
— Есть, вообще-то, — смущенно улыбается Чимин, натягивая на голову капюшон худи.
— Можем поехать ко мне?
— К тебе? — Юнги хмурится.
Такой заявки он не ожидал, а в его голове… в его голове вообще непонятно что творится. Ведь он с Чимином толком не близок, да и в гости он звал только Хосока и Намджуна. Ходил тоже исключительно к ним. Это слишком... странно?
— Я не настаиваю, — Чимин безразлично хмыкает, жмёт плечами, отворачивается, чтобы отправиться обратно вверх, но Юнги ведёт головой, ухмыляется, толкает Чимина в плечо.
— Я все ещё в мокрых штанах. А у тебя мокрая кофта.
— Ну…
— Знаешь, у меня дома найдётся что-то на тебя, только обещай, что не будешь плавать в моей одежде в парках. Обещаешь?
— Юнги, — тихо смеётся Чимин, толкая старшего.
Юнги тоже улыбается, опуская руку на плечо Чимина и небрежно притягивая его к себе.
Не упускает момента и тыкается носом в его макушку, на секунду закрывая глаза. И представляя, что так можно будет застыть навсегда, в паре сантиметров, в объятиях, которые ничего такого не значат.
Младший неожиданно вновь смеётся, запрокидывая голову и утыкаясь лбом в сгиб шеи Юнги.
— Чего снова? — удивляется старший, а внутри отчего-то теряется, пока Чимин хихикает ему в шею.
— Интересно, что люди думают, которые сзади идут. У тебя штаны…
— Да иди ты, — смеется Юнги, толкая младшего.
— Летом я отыграюсь на тебе.
И мысли о будущем как-то внезапно и ощутимо сжимают сердце, стягивают болезненной неуверенностью.
Встают вопросом:
а лето будет? Будет ли будущее?
Потому что без Чимина для Юнги это
не то будущее — это просто череда серых дней.
Очередных серых дней, которые были до Чимина, и будут после.
После того, как Чимин узнает о том, что у Юнги есть истинный.
И оттолкнёт его от себя, позволяя бессильно упасть в руки коварной судьбе, которая приготовила для Юнги его мрачного, депрессивного и непонятного психопата, объявившегося спустя двадцать с лишним лет и начав их знакомство с попыток суицида.
Но сейчас — это сейчас.
И
сейчас у Чимина слишком солнечные глаза, слишком искренняя улыбка и неиссякаемый поток глупых шуток насчёт неловкости Юнги, которые на середине заканчиваются заливистым смехом.
И Юнги бы записал на диктофон этот звук, родной звук, слишком нежный.
И ему бы никогда не надоело переслушивать его.
