У лестницы на административном уровне Джой столкнулась с Шоном и еще одним аврором, которого мельком видела в обеденном зале. Сообразив, что к начальству вызвали не одну ее, вместо облегчения испытала досаду — скорее всего потому, что основательно приготовилась встретиться со здешней ведьмой один на один и терпеть не могла, когда все шло не по плану.
— Джой, это Джозеф. — Шон небрежно указал подбородком на коллегу.
— Просто Джо. — Молодой мужчина с восточными чертами лица и золотистой кожей, которая тут же показалась болезненно-желтой, стоило ступить с мягко освещенной лестничной площадки под безжалостное сияние белых светильников, наградил ее взглядом черных глаз.
— Джо, — повторила девушка, стараясь быть приветливой. — И чего стоит ожидать? — Она заговорщически кивнула на дверь в конце коридора.
Двое авроров, усталых, но расслабленных, тут же поскучнели.
— Ждать, — со вздохом проговорил Шон, — лучше ничего, все равно не угадаешь. И стараться не раздражать.
— То есть побольше молчать и поменьше тупить, — пояснил Джо с приободряющей улыбкой. Джой подумала, что, видимо, симпатична ему, и пообещала себе давать коллеге поменьше поводов забивать себе голову.
— Все настолько плохо? — спросила она Шона.
О начальнице Азкабана ходили разные слухи, приписывая ей то крайнюю кровожадность, с чем Джой вполне была готова смириться, то абсолютное самодурство, с чем она не смирилась бы никогда.
— Не то чтобы плохо… — дипломатично начал Джо, но они уже подошли к кабинету, и ему пришлось закончить шепотом и скороговоркой. — Она нормальная тетка. Справедливая. Но иногда ее представления о справедливости расходятся с общечеловеческими.
Входя внутрь, Джой успела с удивлением подумать: «Какая еще тетка, она ведь возраста Поттера, а это всего двадцать девять».
Она ожидала, что кабинет начальницы окажется среднестатистически уютным и безликим, но его внутреннее убранство разительно отличалось от того, чем предпочитали окружать себя те же министерские шишки. Свет нескольких светильников поглощал черный камень стен, такой же, как во всей тюрьме, но матовый, а не полированный. Было не темно, но сумрачно, как в подземном городе или пещере, однако классическая, скучная мебель не позволяла усомниться, что здесь вершилась бюрократия, а уходящий в темноту верхний ярус, где с трудом можно было различить множество полок и ровные ряды книжных корешков, — что его хозяйка проводит здесь не только рабочие часы. За маленьким окном, защищенном заклинанием, как и все окна в Азкабане, была чернота, настолько неприветливая, что даже почти безразличная к таким вещам Джой на месте новой начальницы озаботилась бы приобретением штор. На небольшом письменном столе сиял еще один голубоватый магический светильник, которого хватало только на небольшой островок идеально чистой столешницы и очертания двух полок и внушительных размеров сейфа чуть позади. Никаких безделушек кроме статуи в человеческий рост у входа Джой не заметила, но они вполне могли скрываться за двумя дверями в разных сторонах помещения.
Стоило девушке подумать об этом, как одна из них бесшумно открылась. По ту сторону было абсолютно темно, так что шагнувшая на свет фигура в первое мгновение показалась пугающей. Впрочем, женщина тут же взмахнула палочкой, добавляя светильникам яркости, и оказалась вполне обычной — брючный костюм и накинутая на плечи сизая мантия, собранные в немудреную прическу волосы, прямая спина и незаметный макияж. Разве что дорогие маггловские кроссовки и трость выбивались из образа ничем не примечательной приспешницы сложной и местами нелогичной машины магической исполнительной власти. А еще то, как, быстро оглядывая своих подчиненных, она задержала взгляд на Джой.
На ее когда-то несомненно красивом, а сейчас обезображенном многолетней зачерствелостью лице отразилось удивление, потом сомнение, а в следующее мгновение женщина сухо поджала обветренные губы и отвернулась, направившись к столу. Едва ли кто-то мог бы заметить эту заминку, если только он не стоял, подобно Джой, беспомощной жертвой Петрификуса, не смея отвести взгляд. Как-то очень не вовремя вся уверенность растворилась, и оказалось, что она совершенно не готова к этому знакомству.
— Шон, — тем временем обратилась женщина к начальнику смены, который, ввиду отсутствия в кабинете стульев, остановился у рабочего стола, вытянув руки по швам, — вчера было не до того, поэтому заняться придется тебе. Нужно решить вопрос с развеявшимися следящими заклинаниями в комнатах для посещений. Но сначала свериться с журналом и выяснить, из чьего именно штрафа оплатить работу специалиста.
— Будет сделано в ближайшие сутки. — Шон сделал быструю пометку в небольшом кожаном блокноте, который Джой постоянно видела в его руках.
— Как в остальном?
— Конфликт в столовой на втором уровне уже решен — с Френни я провел беседу, а Купера и Мэннинга развел по изоляторам. Вчерашние новенькие решили повторить драку и на неделю переехали в одиночки. — Женщина никак не реагировала на отчет, но, очевидно, принимала к сведению. — Кража из больничного отсека произошла на дежурстве второй смены медиков, об этом я писал.
— Они уже оштрафованы, — отозвалась начальница. — Это все?
— А сам вор лишен посещений на год. Это все.
— Тогда до завтра. — Она впервые за разговор подняла глаза от стола и коротко кивнула Шону. Потом перевела взгляд на Джо. — О твоем романе с заключенной, — без обиняков начала она. — Он должен закончиться, и я не намерена повторять дважды.
Краска сошла со смуглого лица Джо.
— Но мы… — воскликнул он, очевидным усилием воли заставляя себя заткнуться.
— Да, ваша осторожность делает вам честь. — Если с начальником смены женщина разговаривала сухо и по-деловому, то сейчас в ее негромком голосе слышалась ирония. — И тем не менее я об этом знаю, причем не от ваших коллег, умерьте возмущение. У вас есть завтрашний день, чтобы решить этот вопрос. Потом отвечать будет она.
— Что? — опешил Джо.
— Потому что я доверяю своим людям и уверена, что после замечания никто не допустит повторения нарушения со своей стороны. А значит, любой инцидент будет виной заключенного. — Она слабо улыбнулась, как показалось Джой, с жалостью. — Думаю, мисс Эддисон будет вполне гармонично смотреться рядом с мадам Дюбе. — Женщина подбородком указала на каменную статую у входа, изображавшую кругленькую тетку в тюремной робе, и Джой с изумлением поняла, что та была живым человеком. — Правда, те из ее собратьев по наказанию, кто сохранил здравый рассудок, утверждали, что здесь чересчур прохладно.
Все неверие Джой отразилось на ее лице и явно позабавило начальницу, когда та перевела на нее взгляд.
— Ступай, Джо, — не глядя велела она, сочтя тему недопустимых отношений исчерпанной.
Девушке показалось, что ее ткнули в бок, но это всего лишь удар сердца отдался в районе легких и ребер.
— Мисс Грейнджер, — медленно проговорила Джой, не то оправдываясь за охвативший ее ступор, не то чтобы напомнить себе, что она все еще существует, пусть и под этим тяжелым взглядом.
Он был именно что тяжелым, хотя начальница не изменила позу, а ни выражения, ни даже цвета глаз Джой со своего места разглядеть не могла. Ясно было одно: что бы там Джой ни ожидала найти в Азкабане — вот оно, точнее она. А вот что теперь делать…
Толстая железная дверь закрылась за Джо почти бесшумно, и ее тихий щелчок оказался последним звуком в просторном кабинете на последующие две минуты, в течение которых Джой чувствовала себя не то пленницей дьявольских силков, не то будущим ужином хищного зверя. Чтобы побороть оцепенение, пришлось напомнить себе, из скольких аврорских операций она выбиралась с честью и скольких ублюдков отправила за эти самые стены в свои двадцать три. Не так много, на самом деле, зато ублюдки были отборными. Решающим стало воспоминание об отряде, которым она руководила последние несколько месяцев. Парни бесились, что ими командует девчонка, а на выездах норовили прикрыть ее своими спинами — а через время стали безоговорочно доверять защищать эти самые спины. Она не девочка, а аврор, ей не привыкать к субординации, но трястись от взгляда начальницы она не собирается.
— Приятно познакомиться с вами, мисс Грейнджер. Я очень рада, что вы приняли именно мою кандидатуру, и надеюсь…
— Это не я приняла твою кандидатуру, — оборвала ее женщина, и голос ее звучал не в пример живее, чем пять минут назад. Ни на йоту не дружелюбнее, но Джой явно удалось ее заинтересовать. Возможно даже, Грейнджер не станет торопиться разделаться с ней так же быстро, как с остальными. И почему аврорское чутье подсказывало выхватить палочку?
— Распусти волосы. — Женщина поднялась со своего стула, оттолкнувшись от стола, и сделала несколько шагов, опираясь на трость. Джой показалось, что ее рука мелко подрагивала. Больна она, что ли? Или это похмелье?
— Зачем? — изумилась Джой.
— Твоя прическа сбивает меня толку, — делано невозмутимо ответила Грейнджер, продолжая изучать ее.
Джой прочистила горло и, пожав плечами, потянулась и вытащила из волос три зачарованные шпильки, которым только и под силу было сохранить ее беспорядочно вьющиеся волосы в подобии прически на протяжении целого дня. Озадаченно пропустив их между пальцами, она подняла глаза на свою начальницу, которой не то приспичило поиздеваться или преподать какой-то странный урок, не то просто было угодно чудить. Чего Джой не ожидала, так это палочки, направленной в лицо.
— Зачем ты пришла? — хрипло пробормотала бледная до синевы Грейнджер, тяжело опершись на трость.
— Я решила, что мне подойдет эта работа, — дисциплинированно ответила Джой, внутренне содрогаясь и вспоминая ходящие по Аврорату легенды о Грозном Глазе Грюме.
Что же, по крайней мере, оба глаза ее новой начальницы вполне человеческие — слегка ошалелые, ну так и работа в Азкабане не сахар.
— Я закончила школу авроров, год стажировалась в Министерстве, потом еще два работала в Аврорате — патрули, выезды и задержания, иногда канцелярская работа и охрана, — официальным тоном отчитывалась Джой, чтобы не молчать и не подпускать к себе настойчиво маячащее на периферии мерзкое чувство, что она совершенно не понимает происходящего и вокруг свершается нечто недоброе. И что направленная прямо в район беззащитной переносицы палочка — не просто эффектный жест, а реальная угроза.
Но что было самым странным, сложившаяся ситуация не казалась неуместной. Нереальной — да, абсолютно сюрреалистичной — несомненно, но точно не глупым фарсом, который пора прекращать. Утратив чувство времени, Джой наблюдала за сменой эмоций на лице начальницы, и, вопреки исходящей от нее опасности, не стремилась, чтобы это поскорее закончилось. Она бормотала что-то о своей работе в Аврорате, параллельно прощаясь со всеми несомненно поспешными выводами, которые сделала о Грейнджер, а потом в настроении той что-то изменилось, словно она приняла решение, непростое и неприятное, судя по проступившей на лбу вене.
— Отправляйтесь на свое место, — сухо проговорила Грейнджер, уставившись на Джой теперь не с ищущим интересом и недоверием, а нетерпеливо и с легким отвращением. — Не попадайтесь мне на глаза, и тогда сможете здесь остаться.
Джой неверяще моргнула, окончательно сбитая с толку, и, заметив это, Грейнджер раздраженно прикрикнула:
— Немедленно!
Несмотря на твердо устоявшееся правило покидать начальственные обители спокойно, в какой бы ярости ни находились их хозяева, Джой вылетела за дверь со скоростью бладжера-убийцы и сумела замедлить бег только у выхода на обманчиво хрупкую лестницу.
К глазам подступали слезы, впервые, пожалуй, за всю ее жизнь, а ноги были ватными. Вернуться на свое место Джой заставила себя только после долгих пятнадцати минут в тесной, холодной уборной для надзирателей, где стояла и бездумно смотрела, как вода из старинного крана стекает по подрагивающим пальцам.
— С боевым крещением! — Майкл поднялся с высокого табурета посреди одного из коридоров и хлопнул ее по плечу, отчего Джой слегка покачнулась. — Не переживай, эта гребаная гарпия поначалу всех приводит в ужас. Говорят, на некоторых новичков даже накладывала первые два Непростительных, чтобы проверить пригодность к работе. А с тобой что было?
* * *
Трость пережила столкновение только потому, что японское дерево Ковумвуо, от природы довольно хрупкое и капризное, после наложения древних традиционных чар становилось крепче алмаза. А вот ухо мадам Дюбе, куда пришелся удар изогнутой ручки, кажется, откололось.
Искалеченная нога подогнулась, и Гермиона опустилась на каменный пол совершенно без сил. Добиваться поста начальницы Азкабана было уступкой ее навязчивой идее и неистребимой тоске, а еще глупейшим из всех возможных поступков. Теперь это стало очевидным как никогда. Мало было целых ночей, проведенных на вонючей, комковатой лежанке в бывшей камере Беллатрисы, мало было коллекции газетных статей многолетней давности, мало было кошмаров, которые приходили, стоило забыть про зелье Сна-без-сновидений. Мало было? Очевидно, да, потому что не далее как двадцать минут назад она увидела Беллатрису в своей новой подчиненной — да, кудрявой, да, скуластой, да, еще чем-то неуловимо похожей, но, черт возьми, это было похоже на встречу с призраком, и Гермиона не то едва не прикончила бедную девчонку, не то чуть не сбила ее с ног, чтобы… Мерлин его знает.
Сразу после войны Гермиона пыталась вести дневник, чтобы разобраться с эмоциями объективно. Разобраться получилось, а принять — нет. Слова «посттравматический стресс» и «Стокгольмский синдром» были сухими и бессмысленными, а чувство незримого присутствия давно мертвой Беллатрисы — вот оно, попробуй только отрицать. То были не только воспоминания о ней, сражающейся, издевающейся, хохочущей, а навязчивое ощущение ее за углом, в соседней комнате, может быть, прямо за спиной. Где-то очень, очень близко. Нужно же было пережить войну, пытки, расправу с хоркруксами, угрозу смерти, потери, разрыв с родителями, чтобы свихнуться из-за давным-давно обратившейся в пыль Пожирательницы.
И все же прежде ее одержимость не доставляла неприятностей никому, кроме нее самой. По этой причине отношения с друзьями разладились, а родители ее так и не вспомнили — Гермиона откладывала поездку в Австралию до момента, пока не приведет себя в порядок, а потом оказалось, что ей уже двадцать девять и что за эти годы у нее родились две сестры, так что со сказочной мечтой о счастливом возвращении в семью пришлось распрощаться окончательно.
Заключенные страдали от ее жестокости, хоть и не в таких масштабах, как могли бы. Едва получив назначение, Гермиона почти бегом поднялась в камеру Беллатрисы, не давая себе времени подумать, призвала с лежанки и пола ее волосы, ногти, даже частички кожи — а потом мгновенно испепелила. Она наверняка знала, что если не сегодня, то через несколько дней или лет выдержка ей изменит и она напоит одну из пожизненно заключенных Оборотным с частичкой Беллатрисы, трижды проклятой Лестрейндж. А после этого поступка, которым она до сих пор гордилась и за который себя ненавидела, она опустилась на пол и беззвучно разрыдалась, не замечая, как на серых брюках около колена расплывается кровавое пятно, в форме которого можно без труда различить отпечаток внушительных челюстей. Быстрый подъем растревожил еще не зажившую к тому времени рану от зубов гвинейского каихрира, с которым она столкнулась во время своего последнего самоубийственного путешествия, так и не принесшего облегчения.
Но даже уничтожить возможность на целый час получить в свое распоряжение Беллатрису, пусть и поддельную, было, пожалуй, легче, чем отпустить Джой сегодня. А ведь могла бы сориентироваться быстрее, спокойно пройти мимо ничего не подозревающей девчонки в свою личную ванную, где хранится несколько смен форменной одежды. Благо Джой все еще не сменила алую мантию — почему этим никто не озаботился? К черту, это почти подарок — и ее не насторожит предложение переодеться. Как и то, что Гермиона никуда не уйдет, чего ее стесняться. Дверь никогда не откроется против ее воли, что бы там ни воображали авроры, для которых она считается всегда гостеприимно распахнутой, так что в запирающих заклинаниях нет необходимости. Как и в заглушающих — даже не будь они уже вплетены в защиту кабинета, зловещая репутация позволяет Гермионе гораздо больше, чем беспрепятственно издеваться над маленькими авроршами.
А потом она могла бы перестать делать вид, что ее не интересует переодевание Джой, и прямо смотреть на не по-девичьи крепкие мускулы, какими не могла похвастать Беллатриса — Гермионе она встречалась очень женственной, а в Азкабане наверняка была крайне истощена. Зато линия плеч, ключицы и шея, которую не скрывали открытые платья пожирательницы, у них наверняка почти одинаковые, с оглядкой на молодость Джой. А когда смущенная пристальным вниманием девушка закончит переодеваться, ее новая форма, повинуясь взмаху палочки, превратится в тюремную робу старого образца, и обязательно грязную и потрепанную.
Непонимание превратится в страх, и Гермиона с дрожью нетерпения подумает, что довольно скоро его сменит ненависть, которая придаст еще больше сходства. Экстренный внутренний портключ, который хранится у каждого надзирателя на случай попытки побега, перенесет их обеих наверх, в открытую ветрам камеру. Возможно, Джой попробует вырваться, но скорее замрет в ступоре, как сегодня на летучке. А после перед Гермионой встанет сложный выбор, чего она хочет больше: поцеловать трясущуюся от холода и страха девушку или заставить кричать.
На этом месте Гермиона оборвала себя неимоверным усилием воли и сдавленно вздохнула. Руки мелко подрагивали и увлажнились, в низу живота потяжелело от возбуждения. Это было чудовищно. Девчонку следовало уволить к чертовой матери, но, подумав, Гермиона отказалась от этой затеи. Поздно. Выбросить ее из головы все равно не получится, а пока Джой находится под ее ответственностью, та в относительной безопасности. Потому что если исчезнет не сотрудница Азкабана, а рядовой аврор, то Гермиону даже не станут допрашивать.
Мерлин, помоги им обеим.
* * *
«Душа моя, просыпайся».
— Снова? — тихо застонал Гарри и мгновенно избавился от сонливости, когда понял, что сказал это вслух.
Он лег за полночь, засидевшись в компании Ника и Натана. Не то чтобы это было так уж увлекательно, но Гарри посчитал своим долгом узнать условную команду лучше. Он едва ли всерьез полагал, что на Гаити им может угрожать опасность, но следовало учитывать любую возможность, а еще принять меры к тому, чтобы не соваться на чужую землю плечом к плечу с фактически незнакомцами.
«Снова, но ненадолго, — насмешливо заверил Кейси. — Поверь, ты не хочешь это пропустить».
«Меня настораживает воодушевление, с которым ты взялся разгуливать, пока я сплю», — проворчал Гарри, быстро одеваясь.
«Я и раньше это делал».
«Но не топтался поблизости».
«Еще не хватало», — фыркнул Кейси.
«Скажешь, что я храплю?»
«Нет, ты просто скучный».
«А Малфой, стало быть, нет?» — осведомился Гарри, зажав в зубах палочку с зажженным Люмосом и шнуруя ботинки в его слабом свете.
«При чем здесь Малфой? Но, если хочешь знать, он не храпит».
«Это тебя он интересует, а не меня. — Он коротко дернул плечом. — И куда мы в таком случае идем?»
«На палубу».
Едва Гарри откинул тяжелую крышку люка, как из его головы вылетели не только Малфой, но и недовольство из-за несвоевременного пробуждения, а холодный ветер, бросавший в лицо колючие мелкие брызги, остался без внимания. По глазам резануло светом, и от неожиданности Гарри не сразу сумел зажмуриться. Когда же цветные пятна перестали плясать перед глазами, он медленно выдохнул и развеял щит, бессознательно наколдованный в первую секунду.
На темном небе было не разглядеть звезд, они безнадежно терялись в ярком сиянии. В вышине и у самой границы с водой, далеко у горизонта и совсем близко мерцали золотистые, оранжевые, алые и белоснежные вспышки, будто вокруг корабля резвились сотни тысяч гигантских, размером с воробья, светлячков. Они медленно стекали вниз, будто капли дождя по стеклу, оставляя дымчатые следы, которые быстро растворялись в ночи, уступая место новым и новым потокам, исчезающим у самой воды. Морская гладь на первый взгляд казалась ничем не примечательной, но когда Гарри сделал несколько медленных шагов и присмотрелся, то с изумлением понял, что слабые переливы и мелькание — вовсе не отблески фантастической пляски в воздухе, а совершенно самостоятельное явление.
Будто стаи маленьких биолюминесцентных рыбок вились там с неестественной скоростью, не то привлеченные вспышками, расписавшими небо, не то всполошенные кораблем. А может, это и вовсе не были живые существа.
Тем временем происходящее в небе перестало напоминать медленный огненный дождь, сияние приобрело холодный оттенок, небесно-голубой, молочно-зеленый и насыщенно-бирюзовый, и закрутилось спиралью, будто корабль находился в самом центре искрящегося многоцветного смерча. Рядом с этими вспышками северное сияние показалось бы блеклым и однообразным, маггловский фейерверк — дурновкусным мельтешением, и Гарри сумел подобрать единственное более-менее удачное сравнение — несколько десятков дуэлей в тесной комнате, мощнейшие заклинания, которые при этом не рушат стены и не поднимают пыли, только чистая магия — опасная и великолепная.
Что-то подобное Гарри ощущал во время последней битвы, когда… Нечеловеческим усилием он заставил себя оторваться от этого затягивающего зрелища единственным возможным способом — с силой зажмурился.
— Ты специально? — едва слышно, но все равно вслух спросил он.
«Это не моя работа, если ты об этом».
«Но ты мне показал. Прекрасно знаешь, на что это похоже».
«А больше тебя ничего не заинтересовало? Можешь хотя бы ненадолго отставить в сторону свой эгоизм и удивиться?»
«Чему именно? — Гарри вздохнул и медленно открыл глаза. — С самого начала было ясно, что корабль зачарован».
«Ииии?»
«Я не понимаю, что ты хочешь сказать», — досадливо поморщился он.
«Просто интересно, — невинно заметил Кейси, — что здесь я чувствую себя как дома».
Гарри напрягся.
«И ты, разумеется, не поделишься, чем это чревато?»
«Для тебя лично или для всех на корабле? — ехидно уточнил Кейси. — Для всех — понятия не имею, а для тебя… Сам понимаешь, задумай я не дать тебе скончаться от скуки, едва ли стал бы расписывать свои планы. Не в моих привычках портить сюрпризы».
«Тогда зачем?» — устало и раздраженно спросил Гарри.
«Мерлин, какой же ты зануда, душа моя. Иди обратно в постель, здесь довольно холодно».
Остаток ночи Гарри провел без сна в неприятной, скверной тревоге, какой не испытывал уже несколько месяцев.
