Я почувствовал, как рушатся устои его мира в присутствии твари хуже его самого. Поппи Брайт. «Изысканный труп»
В свою маленькую квартирку над баром «Пьяный индюк» Джой вернулась после рассвета и в совершенном раздрае. Еще никогда другой человек не заставлял ее испытывать ничего похожего. Она привыкла, что разочароваться может только собственной оплошностью, что гармония бывает только плодом собственных стараний, а раздосадовать могут обстоятельства, но не люди. Любая встреча, приятная или нет, любое сотрудничество — тоже обстоятельство, имеющее к чужой душе лишь опосредованное и не всегда очевидное, но неизменно безразличное ей самой отношение. Что было не так с Грейнджер или что было не так с ней самой в присутствии Грейнджер, Джой так и не поняла. Но было странно и страшно. Хотелось вернуться не сюда, а в прежний дом Поттера, прямо как в раннем детстве, после окончания второго курса, когда оказалось, что ложь про маггловского дедушку не избавляет от необходимости где-то провести лето. Мистер Блэнкеншип из попечительского совета, который опекал Джой все предшествующее лето в полевом лагере около полуразрушенного Хогвартса, умер вскоре после Рождества, а больше Джой никого не знала. Так что она просто вышла с вокзала, чтобы не привлекать к себе внимания, полагая, что ей хватит ума снова не попасться охочему до маленьких девочек придурку, каким, откровенно говоря, был Блэнкеншип, а выход найдется по дороге. Но дорога, смутно знакомая, оказалась выходом сама по себе, потому что привела к спрятанному от чужих глаз дому, который все же решил ей показаться. Там Джой и провела несколько дней, шарила в кухне, изучала библиотеку, а потом ее обнаружил Поттер. Глядя на откровенно похмельную, но очень несчастную физиономию, Джой решила, что такой не станет просить сидеть у него на коленях. Героя войны в нем она узнала не сразу, взрослые в тот период были на одно лицо, так что Джой просто представилась и стала ждать, что будет дальше. Поттер ненадолго потерял дар речи, а потом хрипло пробурчал, что она очень похожа на Сириуса. Вышел, долго приводил себя в порядок и больше на памяти Джой никогда не позволял себе так нажираться. Он сказал, что магия, должно быть, пропустила ее, потому что она дочь бывшего хозяина дома, и спросил, кто ее мать. Тогда Джой объяснила, что мамы у нее нет и она обычно живет в Хогвартсе, но сейчас каникулы. И Поттер, растерянный до крайности, предложил ей остаться, пока он что-нибудь не придумает. Собственно, он еще два лета собирался что-то придумать — сообщить в Министерство, например, — но Джой старательно уводила его от этой мысли. «Я что, тебе мешаю? Ты меня почти не видишь, — было ее основным аргументом. — К тому же посамостоятельнее тебя буду». А летом после четвертого курса Джой, вернувшись, нашла на кухонном столе записку — что-то о том, что у Поттера появились загадочные проблемы и ему пришлось переехать. Там же лежали мешочек с галеонами и кошелек с фунтами, но они так и остались нетронутыми. Уже два года летняя подработка в кинотеатре неподалеку обеспечивала Джой средствами на учебники и одежду, и деньги Поттера ей были не нужны, что бы он ни утверждал о ее гипотетическом папочке. Уже работая в Аврорате, Джой поняла, что вела себя не слишком приветливо. Увы, зависеть от людей и принимать их помощь ей претило и навевало воспоминания о тех шести послевоенных месяцах и приторной, мерзко-кокетливой заботе старика Блэнкеншипа. Он избавил Джой от целого вороха неприятностей, с которыми попросту невозможно совладать в двенадцать, но от этого не стал ей менее противен даже спустя годы. Но с Поттером было иначе, и Джой даже специально приходила к нему, чтобы поблагодарить, — скорее для порядка, чем от вдруг пробудившейся нежной привязанности. А Поттер искренне посмеялся и объяснил, что, веди она себя иначе, он едва ли позволил бы ей остаться вот так. В семнадцать лет он не был готов опекать живого человека, тем более девочку, Мерлин разберет, что с ней делать. «А сейчас, — слабо ухмыльнулся он тогда, — тем более не готов. Так что если ты решила вдруг впасть в детство, то впадай где-нибудь еще, но не в моем доме. И спасибо, что всегда плевала на мое героическое прошлое». «Тоже мне прошлое», — скривилась она в ответ и поспешила убраться оттуда. А сейчас… Пожалуй, сейчас Джой действительно хотелось впасть в детство, не такое, как с трудом перетерпела она, а беззаботное, безответственное и безопасное. Ненадолго, только чтобы перевести дух. К счастью, Поттер сейчас по ее же просьбе бороздил далекие моря во имя дипломатических отношений между Британией и Гаити, а не то она сдуру действительно сунулась бы к нему, чтобы пожаловаться на его боевую подругу, упорно не желающую выходить у нее из головы. Стоя на маленьком балкончике, захламленном вещами ее арендодателя, хозяина бара на первом этаже, Джой рассеянно наблюдала за тем, как из двухэтажного дома напротив выскочил средних лет маг, на ходу дожевывая бутерброд, сделал пару шагов по узкой мощеной улочке и аппарировал. Начинался новый день, серый и влажный, наполненный ароматами листьев, свежего хлеба из булочной в начале улицы, дыма и скорых холодов. Следующая смена начиналась завтра утром, и у Джой были целые сутки, чтобы что-то придумать. Только одно она знала наверняка: следовать совету Грейнджер и не попадаться ей на глаза она не собирается. А пока разобранная и смятая постель верной подругой приняла ее в свои успокаивающие объятия, а тяжелые фиолетовые шторы медленно сомкнулись, погружая маленькую спальню во мрак.* * *
На третий день путешествия Гарри отпустил Натана и остался в капитанской каюте после того, как его шесть часов закончились. Он вообще подумывал о том, чтобы упразднить дежурства, оказавшиеся чрезмерной осторожностью, которая была в тягость, пожалуй, всем — разве что в его обществе Драко, кажется, был не против находиться, и то скорее от безысходности. На корабле до сих пор не произошло ничего хотя бы отдаленно представляющего опасность для их пленника, за исключением, разве что, фантасмагорической цветастой кутерьмы за бортом, неприятно поразившей Гарри прошлой ночью. Она, казалось, никак не затрагивала сам корабль — и все же настораживала. Он не был уверен, что хочет докапываться до природы этого явления, но знал наверняка, что Кейси готов дать ему исчерпывающие объяснения. У Кейси вообще были объяснения по любому поводу, и Гарри пытался держаться от них подальше. — Скажи мне, Поттер, — задумчиво проговорил Драко после почти получасового умиротворенного молчания. — Не подумай, что я издеваюсь, мне действительно интересно. — Начало уже звучит как изощренное издевательство, — хмыкнул Гарри, хотя тон вопроса заставил его напрячься. Временами Малфой казался опасно проницательным. «Да нет, просто из-за исхудавшей рожи глаза кажутся большими и выразительными, вот ты и ошибся, немудрено». — И все-таки, — слабо улыбнулся тот. — Ты связан Обетом, бережешь мои нервы и хорошее настроение или действительно все время только таким и занимаешься, как рассказываешь? — «Таким» — это каким? — не понял Гарри. — Я про твою деятельность на благо магического сообщества. У меня создалось впечатление, что ты не связываешься с… в смысле, оставляешь грязную работу Министерству. Не похоже на тебя. Гарри болезненно поморщился и собирался отшутиться, но против воли задумался. Он действительно избегал особо серьезных и опасных дел, но не потому, что боялся погибнуть, замарать репутацию или растерять в собственных глазах и без того сомнительную нравственность, и даже не во избежание сомнений и чувства вины, как тот же Рон. Спустя несколько лет после войны методы Аврората действительно стали жестче, но Кингсли все делал правильно. Пусть многие из «старой гвардии» не смогли принять свои новые обязанности, Гарри поддерживал бывшего товарища по Ордену. Увы, издалека и по большей части постфактум. Кейси тогда занимал все его внимание, а годами позже, когда появилась возможность присоединиться к Аврорату, Гарри выбрал не слишком похвальный компромисс и ушел в свой Отдел. Не потому, что боялся запачкать руки, а потому что грязная работа слишком нравилась Кейси. — Я просто не хочу снова убивать, — медленно ответил Гарри спустя долгую минуту. Драко, терпеливо ожидавший, пока он додумается до чего-нибудь выдающегося, чуть удивленно кивнул. — Даже тех, кто это заслуживает? — все же уточнил он таким тоном, будто разбирался в симптомах запущенной болезни. — Не уверен, что могу решать, — криво улыбнулся Гарри. — А самозащита? — упорствовал Малфой. — Обезвредить человека можно и не убивая. Несомненно сложнее, но реально, иногда даже без палочки. Но если отправляться на операции изо дня в день, рано или поздно… ситуация выйдет из-под контроля. — Тогда почему ты вообще пошел в Министерство? — Малфой сложил руки на груди и испытующе уставился на него. — И не просто сидишь за столом, а все время кого-то ловишь. — Это другое. Мои клиенты редко оказывают серьезное сопротивление, но поймать их бывает непросто. Я умею выбирать. — Выбирать работу вполсилы? — Драко склонил голову, ожидая, что Гарри примется оправдываться или будет уязвлен, но тот кивнул. — Именно так. Это все, что я могу себе позволить. Но не разводить же мне кроликов на теплых островах, в самом деле? — Он пожал плечами. — Мне нужно что-то делать, а эта должность подбрасывает сюрпризы, заставляет подумать, побегать и иногда подраться. — И о чем же подумать? — Хотя бы о том, стоит ли вообще заводиться. — Малфой заинтересованно поднял бровь, и Гарри объяснил, рассчитывая сменить тему: — На самом деле, все очень условно. Обвинить в нарушении Статута можно практически каждого. Вот например ты, Малфой, — оживился он. — Давай, признавайся, было же что-то? Я не на работе, а потом и не вспомню. Малфой посмотрел на него так пристально, что вымученная ухмылка начала жечь тому губы, а потом сжалился и улыбнулся, не собираясь настаивать на продолжении. Вместо этого подумал и ответил: — А знаешь, я вдруг понял, что привык к осторожности. Даже… — Он помедлил, потом расслабился окончательно. — Вот смотри. У меня есть соседка-маггла. — И? В смысле, подожди, — изумился Гарри, — вы с ней… — Мерлин упаси, Поттер. Я всего лишь живу в маггловском многоквартирном доме. С моим прошлым это самый приемлемый вариант, — рассудительно сказал Малфой и улыбнулся. — А на одной площадке со мной старая маггла. Великолепная бабулька, с избирательным склерозом, приступами гиперактивности и крайне общительная. Даже меня однажды разговорила, минуты за две. — Ты ей попался? — не поверил Гарри. — Я не накладывал на квартиру магглоотталкивающие чары, — объяснил Малфой, — не хотел давать твоим коллегам повод наведаться с инспекцией. И иногда мелькал в подъезде, чтобы магглы не вызвали свою смешную полицию. Я слышал, так бывает, когда квартира долго кажется пустой. — Бедняга, — ехидно посочувствовал Гарри. — И что эта старушка? — А то. Я сам не заметил, как она вызнала, что я доктор. Представляешь? — Он изобразил крайнюю степень досады. — Ну вызнала, и что? — Поттер, ты не знаешь старушек. Многие из них здоровее… тебя, но при этом жадные до внимания ипохондрики, свято уверенные, что почтенный возраст извиняет их прямодушие. А меня эта дама к тому же находила «очень милым мальчиком». — Он скривился, чем еще больше развеселил Гарри. — И когда я понял свою страшную ошибку, то не применил Обливиэйт ни к ней, ни к ее подружкам. — Еще скажи, что ты их лечил, — фыркнул тот. — Я почти не разбираюсь в маггловской медицине, — неожиданно серьезно покачал головой Малфой. — Так, на уровне сельского доктора-недоучки, и не могу позволить себе применять на ком-то такие скудные познания. Но Поттер, ты что, не понял? Я не применил Обливиэйт для собственного спокойствия. Видишь, какой законопослушный? — А зелья? — демонстративно нахмурился Гарри. — Ты делился с бедной старушкой зельями, мистер Малфой? Под видом какой-нибудь микстуры от бессонницы, например? — Обойдется, — фыркнул тот. — Хватит с нее сочувственных разговоров в лифте. — И где твое сопереживание? Полечил бы ее, а она тебя в качестве благодарности откормила бы. — Это давно было, — отмахнулся Малфой. — Тогда ей и в голову бы не пришло, что меня нужно кормить. — Он насмешливо понаблюдал за Гарри, которому явно хотелось снова начать допытываться, но не позволяла гордость, а потом неожиданно для себя самого добавил: — Здесь мне стало лучше. Видимо, корабль заколдован таким образом, чтобы поддерживать Лефевра, ну и мне достается. Поначалу, правда, казалось, что это я такой гениальный целитель… Кстати, гениальный или нет, но я, пожалуй, смог бы его вылечить, пока мы здесь. Не собираюсь рисковать, но теоретическое понимание этого — уже немало. Гарри почесал подбородок, обдумывая предположение, но его оборвали самым скверным из возможных способов: боковым зрением он заметил, как рядом прямо из воздуха соткалась фигура, развалившаяся в громоздком кресле. Гарри медленно обернулся в ту сторону, стараясь не привлекать внимания Малфоя. За долгие годы он почти перестал уделять внимание тому, в каком обличье предстает перед ним Кейси, но все же сегодняшней копии собственной внешности он бы предпочел привычную антропоморфную неопределенность. Но по крайней мере Кейси потрудился придумать себе одежду. Его ноги обтягивали пестрые бордовые брюки, в которые была заправлена черная рубашка, а нога в щегольском ботинке раскачивалась в такт задумчивым словам: — Кажется, я почти понимаю, откуда взялась та светомузыка. «И какого Мерлина ты решил поделиться своими соображениями прямо сейчас?» — Я что, мешаю твоему свиданию? Даже если так, вы довольно тухло сидите, не находишь? Гарри осторожно взглянул на погрузившегося в раздумья Малфоя. — Как будто листать порнушку на паре у МакГонагалл, да? — доверительно проговорил Кейси, с неприкрытым интересом изучая колдомедика. — Того и гляди попадешься. «Только попробуй», — сухо оборвал Гарри, с неприязнью скользя взглядом по его широкой улыбке. Зубы были чуть заостренными. «И откуда же взялась светомузыка?» — Он обреченно вернулся к теме, только бы Кейси не продолжил теоретизировать на тему возможного разоблачения. — Не взялась. Это мы взялись там, где она была всегда. Судя по всему, вуду-крошки — довольно смелые и безрассудные ребята. «О чем ты?» — О том, как они защитили свой остров. Не окружили заклинаниями, а… — он задумался, подбирая слово, — спрятали. «Куда?» — озадачился Гарри. — Тебе это не понравится. Тебя ведь даже курс теоретической физики не заставил смотреть на мир шире. Хотя, казалось бы, кому как не тебе? «Прелесть теоретической физики в том, что она теоретическая». — И тем не менее ты надеялся, что она поможет тебе разобраться. «Речь не обо мне», — резко напомнил Гарри. — Но так проще объяснить. Вспомни, как ты прикончил душку Волдеморта и что тогда творилось вокруг. Чем-то похоже на вчерашнее представление, ты сам так подумал. Так вот, это свойство мира гаитяне и брали за основу, когда создавали свою защиту, точнее, когда селились там, где будут защищены. «Гиперпространство?» — осторожно уточнил Гарри. Отрицать это явление и дальше, как он привык в последние годы, было бы попросту глупо, зато рассматривать его с точки зрения маггловских трудов по теории струн, бегло изученных во время учебы, было не так тревожно. Но Кейси всегда с неизменной радостью измывался над любыми теориями. — Ты не можешь всерьез пытаться увязать то, что я рассказываю, с лекциями мистера Брауна и его пыльными талмудами, — язвительно ответил тот. — Хотя бы потому, что, по его мнению, в квантовом мире нет места для магии. Разве можно после этого считать Брауна компетентным? Да и всех остальных тоже… Гарри болезненно поморщился и, пока Кейси не оседлал любимого конька, напомнил: «Гаитяне. Что они сделали?» — Уж точно не сидели на лекциях Брауна. Но это нисколько не помешало им расположиться за пределами твоих любимых трех измерений. Возможно, они умели это всегда — или как-то научились, например, однажды задержались в том моменте, который разделяет исчезновение и появление при аппарации. Никогда не задумывался, что там? — Кейси весело склонил голову. — Да примерно то же, что обнаруживает сильный маг, когда в смертельной опасности начинает злиться, мобилизует все имеющиеся ресурсы и вдруг начинает не просто колдовать, а осознавать механизм колдовства и пространство, в котором оно на самом деле происходит. Думает, что галлюцинирует или совершает невозможное, а на самом деле просто возвращается к истокам, — невинно закончил он. Гарри медленно выдохнул, чувствуя, что не только сказать — даже подумать ничего внятного не может. — Точно, — удовлетворенно кивнул Кейси, прекрасно понимая его чувства. — Мы именно там, где ты оказался во время последней битвы, совсем не страшно, правда? И еще там, где с тобой беседовал Альбус незадолго до этого. Слушай, почему мне сразу не пришло в голову объяснить тебе это именно на примере мертвого директора? Он ведь всегда тебя успокаивал. «Тогда зачем вообще нужен корабль?» — Гарри чувствовал подступающий животный ужас, отвратительный условный рефлекс, и всеми силами старался унять его. — Попрошу без панических атак, — скривился Кейси. — Хотя знаешь… — Он бросил долгий взгляд на безучастного Малфоя, и это почти сразу привело Гарри в чувство. «Зачем нужен корабль? — повторил он холодно. — Куда мы плывем?» — Ты уверен, что мы плывем? Это всего лишь способ попасть на родину этого красавчика. — Кейси кивнул в сторону Лефевра. — Думаю, иначе это попросту невозможно, что для самих гаитян, что для нас. Сотни лет прошли, наверняка они растеряли понимание механизма своей защиты и принимают ее как должное, а мы, точнее все на этом корабле кроме нас, никогда и понятия не имели. «А дальше что?» — мрачно спросил Гарри, понимая, что в лавине свалившейся на него информации практически бессилен выделить искусную ложь, которая вполне может иметь место, слишком уж хорошо он знал Кейси. По большей части он только подтвердил то, в чем Гарри не хотел себе признаваться. Все же вчерашней ночью он увидел не просто красиво раскрашенное небо, он против воли чувствовал магию этого места, и это ощущение не было ложным, не оказалось наваждением или очередным сном, навеянным Кейси. Как бы ни хотелось убедить себя в этом, Гарри все-таки тщательно проверил и убедился, что дурные воспоминания и кошмары вдруг встретили его наяву. Но вообразить, что гаитяне оказались настолько безумны, чтобы поставить себе на службу магию в самом пугающем ее проявлении, было чересчур даже для стабильно пессимистичного Гарри. «Они похожи на тебя? — спросил он Кейси. — Гаитяне. Ты ведь наверняка там побывал, иначе откуда бы узнал. Они такие же повернутые? Подожди, ведь тот же Лефевр пустил толпу людей на амулеты…» — Всего несколько людей, — поправили его. — А ты стережешь меня так, будто я по меньшей мере обращу в пепел население северного полушария. А насчет Лефевра… Как будто среди британских магов нет маньяков. Если помнишь, с одним таким ты расправился. Гарри, с трудом совладавший с собой, с силой потер переносицу, поймал недоуменный взгляд Малфоя и натянуто улыбнулся. В другое время он бы по достоинству оценил предусмотрительность Кейси — при свидетелях этот разговор имел гораздо меньше шансов вылиться в маленькое и бессмысленное сражение. — Не трусь, душа моя. Их территория — и мой дом тоже, и, задумай они чего, я не дам тебя в обиду. Хорошая получится заварушка, — мечтательно заметил Кейси, подбадривая еще более помрачневшего собеседника, и обернулся к Малфою. В последнюю секунду перед тем, как Кейси растаял, Гарри показалось, что колдомедик поймал взгляд любопытных, чуть более темных, чем у самого Поттера, глаз. К счастью, отсутствие каких-либо эмоций на бледном малфоевском лице уберегло Гарри от еще одного потрясения.* * *
Остаток дня Кейси молчал. Если не прислушиваться к ощущениям, можно было бы решить, что Гарри остался один, но ему всего лишь временно предоставили немного личного пространства. Как никогда вовремя. Гарри пребывал в настоящем тихом бешенстве и едва ли сумел бы не ввязаться в чреватый мигренью скандал. И самое хреновое — ему страстно хотелось именно этого, затеять открытое столкновение, запереть Кейси в глубине своего сознания, чтобы, когда тот вырвется, с новыми силами продолжить войну. И только тишина помогала держать себя в руках. Как-то очень не вовремя оказалось, что он по-прежнему может не только злиться, но и бояться. Этот страх был не адреналиновым всплеском, спасающим жизнь, а безысходной тоской и оцепенением давно брошенного ребенка, за которым из темноты злорадно наблюдает взрослая проблема. Куда уж взрослее. Незадолго до полуночи он твердо пообещал себе продержаться до конца путешествия. Он проследит, чтобы Лефевр оказался у своего отца, и договорится о возвращении домой для остальных, и плевать, где поселились эти люди, хоть у черта на рогах. Еще четыре дня. Можно провести их в каюте, разбросав свои часы между аврорами, или, наоборот, не отходить от Малфоя и донимать его разговорами, что угодно, лишь бы не думать о природе места — состояния? положения в пространстве? — куда они направляются. Где они почти оказались. Гарри сидел на полу, прислонившись к кровати, и вертел в руках второй по счету стакан воды. Сосредоточившись, можно было ощутить легкую качку, а сняв заглушающее заклинание, наверное, и услышать плеск воды. Только вот никакой воды нет, правильно? Или есть, но скоро исчезнет? Ответом снова была тишина. Он и не подозревал, насколько привык слышать ответы на свои едва возникшие и не сформулированные еще вопросы. В этом и была проблема. Кейси знал слишком много и охотно с ним делился, а Гарри… Гарри потакал, в последнее время особенно часто, и его все глубже затягивало знание, от которого он, как мог, старался оградиться. Но теперь-то точно поздно дергаться. Это самое знание — вот оно, прямо за бортом корабля, которого на самом деле нет. Здесь Кейси обязательно поправил бы его, заявив, что корабль есть, просто не в привычном ему, Гарри, смысле этого слова. И что он, Гарри, умудряется быть на диво ограниченным. Чертов гребаный идиот… они оба. Второй стакан опустел и тут же наполнился снова по воле гостеприимной гаитянской магии, подкидывая издевательское напоминание о том, где он находится. А что будет, когда они окажутся на острове? Колдовать в таком месте гораздо сложнее, зато если сумеешь, то разрушительность и изощренность заклинаний ничто не станет сдерживать. Личный опыт Гарри ограничивался убийством, всего одним, зато настолько качественным, что от Волдеморта не осталось вообще ничего. Гарри испугался, разозлился, переборщил и в итоге провалился черт знает куда, зачерпнул силу, которой не должен был пользоваться, и полностью уничтожил другое существо, на всех уровнях реальности, все следы, множество подчиняющих заклятий и иллюзий, боевых и бытовых заклинаний, темных ритуалов… После, вспомнив случившееся до конца, он нашел в себе силы удивиться только одному: как самой памяти о Волдеморте удалось сохраниться в головах людей? А что, если случится нечто подобное? Особенно теперь, когда он не один, когда есть Кейси, который может пойти на убийство не по незнанию, а пожелав развлечься. Волдеморт заслуживал быть убитым, но не уничтоженным, и тот случай должен остаться единственным. И Гарри каким-то образом должен об этом позаботиться. Он влип. Потирая переносицу, забыв привычно удивиться отсутствию очков, он повторял: «Влип, влип, влип!» На войне было сложнее — и проще. Был враг и были соратники, а сейчас он один и слишком поглощен своими скверными воспоминаниями и испугом, за долгие годы переросшим в настоящую фобию, чтобы взглянуть на ситуацию объективно. Решать проблемы надо по мере поступления, сказал он себе, отставляя третий опустевший стакан. Жажда все еще мучила, но это скорее нервное. По мере поступления. То есть о гаитянах не стоит беспокоиться еще несколько суток. Окружающая действительность, медленное погружение в невиданные глубины — это пугает, но не может быть опасно. Да, не может быть, твердо повторил Гарри. Лефевр-старший не стал бы рисковать сыном. А еще есть Кейси. Что он знает, подтолкнул ли к этому чертову путешествию специально, предвидя, к чему оно приведет? Едва ли. Гарри сам рискнул проверить и увидел тогда только неопределенные намеки. Сглупил, конечно, когда позволил событиям закрутиться, попался в ловушку совпадений и запутанных причинно-следственных связей. И то, что в какой-то момент Кейси стал выворачивать ситуацию по своему разумению, было закономерно, и неважно, если он не затеял это с самого начала. Со всем можно справиться, даже когда притихшие страхи поднимают уродливые головы. Гарри решительно встал и направился к лестнице на палубу. Он посмотрит еще раз. Не глазами перепуганного мальчика, совершившего страшное и невозможное, не глазами восторженного маньяка Кейси. Ему всего лишь нужно понимать, с чем предстоит бороться.* * *
Драко до последнего был уверен, что ему показалось. Этот диалог на грани слышимости, как белый шум после бессонных суток, прозрачная, едва обозначенная даже не колебанием воздуха, не тонкими линиями, а всего лишь неточной догадкой фигура у стены. Разумеется, в этом не было ничего невозможного, но Драко все равно поначалу решил не придавать значения… А потом, когда Бойд сменил клюющего носом Натана, молча оставил аврора одного и поднялся на верхнюю палубу. Несмотря на предусмотрительно наложенные чары, Драко коротко поежился, закрыв за собой люк и выпрямившись. Согретые заклинанием сильные потоки воздуха, толкнувшие его в спину и растрепавшие волосы, давали очень четкое представление о том, насколько промозгло на самом деле вокруг. Впрочем, постояв пару минут без движения, Драко понял, что неуютно здесь по другой причине. Он никогда не плавал на кораблях, но был уверен, что ветер не может дуть сразу в нескольких направлениях, смешиваясь и закручиваясь плотными, упругими воронками. Малфой с любопытством водил ладонями по воздуху, будто пытаясь погладить призрачную, невидимую собаку. В голове всплыли слова, не услышанные, а воспринятые сознанием как факт, просочившиеся туда вопреки законам логики и тут же рассеявшиеся так, что неясно, были ли они вообще. Дело в корабле, а еще, конечно же, в Поттере. Вокруг было черно настолько, что, даже привыкнув к темноте, Драко мог разобрать только очертания, и то благодаря прекрасному от природы зрению и приобретенной сноровке передвижения по темным палатам. Этого было как раз достаточно, чтобы ненароком не свалиться с лестницы и не наткнуться на борт, так что Драко не стал зажигать Люмос. Он поднял голову к небу, несомненно ясному, но при этом беззвездному. Оно напоминало смятую ткань, казалось, натянутую чуть выше мачт, черную и мелко искрящуюся. И больше никакого света не было, ни луны, ни теплой оранжевой полоски из щели закрытого люка, и оказалось так легко поверить, что Драко — единственный человек среди плеска волн, над толщей воды и под низким как шатер, подвижным и изменчивым небом, проблески на котором походили на микроскопические прорехи, исчезающие прежде, чем на них удавалось сфокусироваться. Крупицы света будто прятались от взгляда случайного свидетеля, играли в догонялки, скрываясь на самой границе видимости, и Драко против воли изумленно улыбнулся своим безуспешным попыткам постичь природу распоясавшегося небосвода. А потом, скользя взглядом у почти не различимой линии горизонта в направлении носа корабля, заметил темноту чуть более плотную, чем окружающая все вокруг. И почему-то сразу понял, кому еще не спится. Он спустился к Поттеру не потому, что хотел с кем-то разделить эту ночь. Прекрасное и Поттер плохо сочетаются даже при такой лояльности к человеческим недостаткам, которую вынужден был развить в себе Драко. Но он был почти уверен в природе своих недавних полуосмысленных видений, смахивавших бы на галлюцинации, не умей Малфой в совершенстве понимать происходящее с его организмом и отличать подобие слабого поля легилименции от порожденного собственным сознанием бреда. А еще он не видел причин сдерживать свой исследовательский интерес, который велел ему непременно выяснить, где он ошибся в своих выводах, а если все-таки нет — то какого Мерлина Поттер не только до сих пор жив, но и до определенной степени в своем уме. Драко неслышно приблизился и встал рядом, у самого борта нижней палубы. Поттер не пошевелился, не издал ни звука, и в свете неуловимых небесных отблесков, которые в той стороне были как будто ярче, Драко смог разглядеть его профиль. Неплохо изученные за последнее время и в целом не слишком изменившиеся с возрастом черты выглядели такими напряженными, словно Поттер готовился пойти на смерть. Или уже умер и угодил в преисподнюю. А еще он не озаботился согревающими чарами и был близок к тому, чтобы заработать переохлаждение. Уж такие вещи, в отличие от причины этого ступора, колдомедик мог почувствовать даже с закрытыми глазами, всего-то вопрос опыта. Что же касается причин, о них можно было только догадываться, впрочем, с неплохими шансами на успех. Но сначала — житейские мелочи, неизвестно еще, как долго Поттер здесь торчит, изображая вросшее в палубу каменное изваяние. Легким взмахом палочки Драко добавил мощности своему согревающему заклинанию, увеличивая его площадь, и накрыл им Поттера. Поначалу тот никак не реагировал, и Малфой даже собрался наложить на него диагностические чары, как велело призвание, но потом маг вдруг повел плечами и медленно, будто преодолевая наваждение, повернул голову. Драко собирался выдать что-нибудь из своего бесконечного арсенала ободряющего и жизнеутверждающего ворчания, но засомневался, сможет ли Поттер сейчас воспринять не слова даже, а хотя бы интонацию. Похоже, еще не время. — Скажи, Малфой, — наконец разлепил он губы, и голос его был чужим, низким и невнятным, — если бы ты откуда-то знал, что твоя трусливая любовь к жизни делает тебя опасным… — Любовь к жизни не может быть трусливой, — тихо и спокойно поправил его Драко. — Потому что любить эту суку чертовски сложно и страшно. Поттер даже не хмыкнул, но, вероятно, потому, что пока еще затруднялся сориентироваться в собственных эмоциях. — Наверное, я люблю, — подумав, сказал он. — И даже интересно, что будет дальше. Проблемы вроде как получается решать, не слишком удачно, но жить можно. Но на самом деле я облажался еще в самом начале, так что это довольно жалко — барахтаться и надеяться на лучшее, потому что будет только хуже. — Однозначно, — согласился Драко. — Ты очень хорошо понимаешь жизнь. Чем дальше, тем хреновей, один выход — меняться вместе с ней. — Перегнать жизнь по части хреновости? — Научиться воспринимать ее хреновость как должное, — пожал плечами Драко, замечая, что Поттера все же запоздало начинает бить дрожь. Надо бы потом влить в него Перечного зелья. — Это как? — безразлично спросил Поттер, шмыгая носом, не плача, а оттаивая. — Не знаю, — беспечно ответил Малфой. — Не суетиться, наверное. Избавиться от лишнего. Поттер вдруг расхохотался, хрипло и нескладно. — Мне не помешало бы избавиться, да. — В нездоровый смех затесались неразборчивые слова. — Но это лишнее никак не желает оставлять меня в покое. Я даже Обливиэйт к себе применял. — Ну-ну, — насмешливо фыркнул Драко, сознательно сводя на нет зарождающуюся драму. — А я думаю, какого Мерлина Поттер периодически выключается. А он Обливиэйтами балуется. В Мунго бы тебя… — добавил он, посерьезнев, и тут же почти физически ощутил, как взвился его собеседник, каким-то совершенно невероятным усилием сдержав себя в последнюю секунду. Пришлось продолжать как ни в чем не бывало: — Ко мне в отделение. Там тихо и спокойно, кто умирает, кто в коме лежит, а персонал переворачивает представление о человечестве за десять минут беседы. — Драко был готов, что его снова упрекнут за успокаивающие интонации, но Поттеру, кажется, было не до того. — Прекрасное место, чтобы разобраться в себе. Могу принять тебя санитаром. — Что я там забыл… — пробормотал маг, вроде бы приходя в норму. — Учиться принимать свою жизнь во всех проявлениях, — серьезно ответил Драко. — В какой-то момент перестаешь злиться на ее несправедливость и начинаешь восхищаться. — Ты либо очень хреновый целитель, либо лучший из тех, кого я встречал, — устало хмыкнул Поттер, рассеянно пропуская через пальцы спутанные от холодной водяной пыли волосы. — Иногда я и сам не слишком уверен, — легко согласился Драко. — Наверное, все вместе, и именно поэтому я там, где оказался, и такой, каким стал. Делаю что могу и восхищаюсь тем, что не получается изменить. А что еще остается? — Протест, — предложил Поттер, то ли чтобы поддержать разговор, то ли всерьез желая это обсудить. — На каком-то этапе — безусловно, — серьезно кивнул Малфой. — А знаешь, что ценнее протеста? Вовремя его свернуть. Иначе не только ничего не добьешься, но и будешь выглядеть идиотом. Поттер не заметил его красноречивого взгляда, но все равно спросил: — По-твоему, я выгляжу идиотом? Драко рассмеялся. — Поттер, — позвал он. — Поттер, посмотри на меня. Неужели ты думаешь, что целительство изменило меня настолько? Конечно, я считаю, что ты выглядишь идиотом, всю сознательную жизнь считал и привычки менять не собираюсь. Вне зависимости от того, что происходит в твоей голове. Он наконец улыбнулся. — Спасибо, — кивнул и снова неприязненно повернулся к великолепному и странному куполу не то неба, не то чего-то очень похожего на него. — И все? — с веселой язвительностью осведомился Драко, не позволяя ему снова провалиться неведомо куда. — Я уж было понадеялся, ты мне на шею кинешься. За то, что я такой своевременный и мудрый. Он почему-то вдруг ощутил неуместное удовлетворение, которое накрывало его, когда сложный пациент начинал идти на поправку. Странно, учитывая то, что вряд ли кто-то способен помочь Поттеру. Разве что он сам, но это крайне маловероятно. — На тебя дышать страшно, не то что кидаться, — честно признал Поттер, отвлекаясь от созерцания. — Скорее уж, ты наконец осознал свою чудовищную неуклюжесть, — фыркнул Драко, еще пару минут постоял, слушая размеренный шум волн, а потом молча ушел, чтобы через пять минут вернуться с пузырьком Перечного зелья и попрощаться до утра. «И что ты на это скажешь?» — спросил Гарри тишину. Тишина многозначительно безмолвствовала.