Я могу видеть будущее, черт бы его побрал, но женщины все равно остаются для меня загадкой. Бенедикт Джэка. «Алекс Верус. Участь»
Еще даже не догадавшись отстраниться от Малфоя на уместное расстояние, Гарри уже составлял план действий. С тем, как жить теперь дальше, он разберется позже, покончив с неотложными делами, которые были представлены аврорами, непременно пожелающими повязать Юджина, и невыразимцами, которые сначала будут сильно озадачены неожиданным возвращением на родину и выздоровлением своего подопечного, а потом в своей бесцеремонной манере станут… Черта с два. На первый взгляд ситуация выходила затруднительной, но Гарри в кои-то веки решил не брать на себя слишком много и сосредоточиться на главном. А еще, пожалуй, разделить ответственность. Ему даже не пришлось ничего говорить, потому что Малфой пришел к схожим выводам. — Заберу Юджина в свое отделение, мои люди не станут болтать, — задумчиво проговорил он. — А ты реши вопрос с Министром. Посредники, — медик, поморщившись, кивнул на спящих невыразимцев, — здесь ни к чему. — Оставим их тут? — предложил Гарри. — И сами тоже… — Он на мгновение задумался, имеет ли смысл просить Малфоя не распространяться о его роли… — Сделаем глупые лица и станем пожимать плечами, — согласился тот. — Если только это не будет касаться моей блестящей работы. Гарри недоуменно уставился на него, а в следующую секунду приглушенно хмыкнул, будто опасаясь разбудить авроров и невыразимцев. — Окей, — согласился он. — Юджина вылечил ты, а все остальное — загадочная гаитянская магия. Так всем будет спокойнее. — Ну не скажи. — Малфой с некоторым злорадством взглянул в сторону сотрудников Отдела Тайн, которые попортили им немало нервов. — Назовем это запоздалым возмездием за их высокомерие, — серьезно кивнул Гарри, наблюдая, как медик подбирает свой саквояж и направляется к Юджину. За его собранностью без особого труда можно было разглядеть сильнейшую растерянность. И еще, Гарри был почти уверен, мучительно сведенные брови и поджатые губы относились не к плохому самочувствию. — Спасибо, Поттер, — сказал тот, прежде чем аппарировать. Маг еще минуту стоял неподвижно, выгоняя из головы лишнее. Он не отказывался от Кейси как от неотъемлемой части своего прошлого, но о связи того с Малфоем предпочел бы забыть как можно скорее. Да, она тревожила, но также и… Гарри еще раз прокрутил в голове пришедшее на ум почти невероятное определение. Это было не его дело. Больше — нет. Именно так, подумал он, застегивая молнию на любимой куртке. Теперь — только те чудеса, которые придутся ему по душе. И маг аппарировал в Аврорат. Точнее, попытался. В это же время, стоя на балконе своего гостиничного номера и вглядываясь в город цвета форменных азкабанских мантий, Гермиона решила для себя, что поговорит с Джой сегодня же. Они не виделись с той самой ночи в палатке, и девушка, уловив ее нежелание общаться, а может, и сама разделяя его, почти не напоминала о себе. Впрочем, с напоминаниями Гермиона прекрасно справлялась сама, выпадая из реальности с недопустимой периодичностью и раз за разом прокручивая их историю от начала до конца. Но ничего не менялось. Гениальные решения не осеняли, а безразличие не снисходило. Зато всплески паники и детского страха также не возвращались, сколько бы Гермиона себя ни накручивала. А значит, время пришло. Нужно было покончить с неопределенностью, не дававшей покоя — пусть даже это будет больно, сложно и чрезвычайно жестоко.* * *
Гарри потребовалось всего несколько минут, чтобы справиться с известием о смерти Министра и череде нападений. Не по причине душевной черствости — просто он был готов к неприятностям с того самого момента, как наткнулся на антиаппарационный барьер и вынужден был добираться в Аврорат через усиленную охрану в Атриуме Министерства. Кингсли был мрачен, но вполне спокоен, и Гарри немного расслабился, приняв, что с кризисом уже практически справились. И смогут справиться окончательно теперь, когда Юджин вернулся в Англию. — То есть я освободил Лефевра, — повторил Гарри, выслушав рассказ Кингсли. — Кинг, ну это же бред какой-то. Не спорю, я виноват, но… — Он сел ровнее в знакомом кресле напротив рабочего стола Главного Аврора. — Да, не работай я в одиночку, Министр успел бы меня остановить, но сам факт того, что это случилось, на его совести. — Кингсли улыбнулся его сдержанному возмущению и хотел что-то сказать, но маг продолжал: — И я уверен, что у этого сторожа крыша поехала именно потому, что он не справился с соседством сильного мага, пусть даже в… такой форме. Значит, оставалось недолго. — Абсолютно верно, — серьезно кивнул Кингсли. — Питтс очень адекватный, даже интеллигентный человек. Он отец Юджина, и Берт посчитал, что будет уместно поручить Лефевра ему… Но просчитался. Лефевр и так вырвался бы, рано или поздно. Правда, случись это хотя бы на сутки позже, ваша поездка не была бы сорвана и замысел Берта сработал бы. А так, получается, все было зря. Хотя Гермиона обещала попытаться вытрясти что-нибудь из Лефевра. Его как раз сегодня переправляют в Азкабан. Гарри непонимающе нахмурился. — Джой тебе не сообщила? — спросил он. — Я послал ей Патронуса… около суток назад. Просил передать, что Малфой привел Юджина в порядок. На лице Кингсли появилось неподдельное изумление, сменившееся облегчением. — Что ж, — сказал он, повеселев. — Видимо, она не успела обсудить это с Грейнджер. До недавнего времени только она знала, что на самом деле я не валяюсь в Мунго без памяти. Нужно было потянуть время до твоего возвращения, а от меня всегда ждут решительных мер и правдоподобных объяснений. — Значит, они поладили? — Они и поймали Лефевра, при этом даже не подозревая, за кем охотятся. — Кингсли покачал головой. — Зря я эту девочку отпустил. Хороша. — Боюсь вообразить, насколько хороша она станет под влиянием Гермионы, — осторожно улыбнулся Гарри, вдруг осознавший масштаб изменений, постигших его жизнь. Теперь, когда не было причин шарахаться от старых друзей… Что ж, как прежде все, разумеется, не станет, но потребность в изоляции и беседах с самим собой все-таки отпала. А еще… — Слушай, Кинг, — посерьезнев, проговорил Гарри. — Возможно, покажется, что я веду себя непоследовательно, — Главный кивнул с видом, означавшим примерно «более чем, причем всегда, но я привык», и ободряюще усмехнулся, — но ты потерял нескольких людей, Джой ушла, и ты сам наверняка теперь займешь место Бертрама… — Он помедлил, отчего-то чувствуя нерешительность. Словно все еще не был уверен, что может позволить себе выбирать. Но Кейси не вернется, Гарри знал это наверняка. Они уже давно перестали быть половинками одного целого, учась друг у друга и все больше отдаляясь. Одно время он думал, что достаточно волевого усилия, искреннего желания принять ту, другую часть себя, чтобы вновь стать одним существом, нормальным и полноценным, но многочисленные попытки обернулись провалом. И не потому, что он недостаточно сильно хотел — Гарри прекрасно понимал, что не является образцом добродетели и светлых помыслов, что все, чем стал Кейси, прежде не было чуждо и ему, и он мог принять и принимал, пусть и не одобрял такого себя. Но они больше не дополняли друг друга. Кейси и одного было слишком много, и самого себя Гарри тоже считал вполне полноценной личностью. — Я хочу работать в Аврорате, — твердо и спокойно сказал он после короткого раздумья. — Ты сам меня не раз звал. Теперь кое-что изменилось, и я готов. Пройду переподготовку… — Серьезно? — Поттер молча кивнул. — Тогда к черту переподготовку. — Кингсли был доволен и не собирался этого скрывать, а в темных глазах вдруг заплясали бесенята. — Пусть Пейдж помучается с твоей дисциплиной и манерой ведения отчетности. В остальных твоих способностях я не сомневаюсь. Но высокой должности пока не дам, ребята тебя не поймут. — А я и не возьму, — фыркнул Гарри, ловя себя на том, что копирует интонации Кейси. Что ж, они и в самом деле учились друг у друга. — Ну вот я и дожил до этого дня, — резюмировал Кингсли. — Отлично. Теперь бы еще разобраться с гаитянами… Думаю, пока стоит держать ваше возвращение в тайне. Не буду отменять перевод, просто чуть позже наведаемся с Юджином в Азкабан. Малфой действительно о нем позаботится? Вообразить не берусь, что парень почувствует, оказавшись в чужом теле. — Малфой разберется, — уверенно подтвердил Гарри. — Он даже самую пакостную ситуацию умеет представить жизнеутверждающей, и ему невозможно не поверить. Кингсли бросил на него внимательный взгляд. — Поверю, — кивнул он. — И, пожалуй, отправлю к нему его отца. — Он приложил пальцы к браслету и сосредоточился. — А теперь, — маг положил ладони на стол и принял официальный вид, — расскажи мне о вашем путешествии с самого начала во всех подробностях. Мне еще предстоит решать проблемы с гаитянами.* * *
Все складывалось подозрительно удачно. Мучительные размышления Гермионы о том, как именно следует пригласить Джой к себе, прервало сообщение с просьбой о встрече, а приписка «о Поттере» позволяла не опасаться неловкого молчания. Да, Гермиона нервничала и отдавалась этому занятию с какой-то детской полнотой, будто и в самом деле ничего не могла с этим поделать. Возможно, догадывалась, что собственное каменное лицо и прямой взгляд в такую минуту заставят чувствовать себя еще более мерзко. Проблема была в том, что она знала: Джой именно та, за кого себя выдает. По крайней мере, до определенной степени. Экспертные заключения двух лабораторий из противоположных точек земного шара лежали у нее в столе и сообщали, что переданный им биологический материал — несколько длинных кудрявых волосков — соответствует двадцатидвух- двадцатитрехлетней волшебнице, в последние годы использовавшей короткий и непримечательный список зелий, не подверженной болезням и влиянию каких-либо заклятий помимо бытовых. Ни Оборотного, ни чар гламура, ни приснопамятного обмена телами, к которому прибегнул Берт. Но заключения были излишней страховкой. Гермионе так и не пришлось напоить девчонку Веритасерумом, но было что-то… Словом, достаточно было того, что женщина знала, как выглядят жестокость и жажда крови, под сколькими бы слоями ментальных щитов и самоконтроля те ни были укрыты, и не наблюдала этого в Джой. Правда, иногда ей начинало казаться, что, желай девчонка убить ее, предварительно доведя до исступления и агонии, ей было бы проще. И все же теперь, когда Джой была на пути к ее кабинету, а срок, который женщина определила как передышку и который превратился в пытку, подошел к концу, она чувствовала облегчение. Джой вошла тихо, Гермиона скорее почувствовала, чем услышала. Взглянула на мадам Дюбе как на старую знакомую, будто ища поддержки, и решительно направилась через освещенный круг в центре кабинета к одному из окон, у которого стояла начальница. — Поттер сказал, что вылечить пассажира удалось без участия гаитян, — начала девушка, забыв о приветствии. — Они скоро будут здесь, а еще он сказал, что тебе стоит быть внимательной. Насколько я поняла, Лефевр готовил побег. Похоже, они допросили его и теперь опасаются, что кто-то воспользуется этой лазейкой. Гермиона посмотрела на нее с неподдельным изумлением, растерявшись от четкости, с которой говорила Джой, и только спустя несколько секунд все поняла. Правильно, она ведь уверена, что Гарри сопровождает именно Лефевра. Гермиона не подумала поделиться с ней результатами расследования, которое они начали вдвоем, а Гарри, видимо, выразился не вполне ясно, скорее всего намеренно. Не хотел плодить сложности, а информацию необходимо было передать. Но если новости о Юджине действительно были важными, то вот замечание о Лефевре… О чем-то подобном говорил и Кингсли — значит, Юджин действительно считает, что гаитянин собирается захватить Азкабан. Надо же! Под снисходительной улыбкой, против воли проступившей на лице женщины, Джой запнулась и замолчала. — Он зря беспокоится. — Гермиона посерьезнела, изучая ее слегка осунувшееся лицо. — Азкабан неприступен и защищен от побегов как таковых. — Я знаю, — кивнула Джой. — Просто Поттер… — Она махнула рукой, разом растеряв уверенность. — По крайней мере, они в порядке и скоро будут здесь. Гермиона молча смотрела на нее. Всего две недели назад в этом же кабинете она размышляла о том, каково было бы запереть Джой в камере Беллы, чтобы сполна насладиться их сходством. Теперь в этом виделась какая-то идиотская ирония. — Сегодня твоя смена? Девушка встала ровнее и обхватила руками локти. — Нет. Я решила не дожидаться и прийти. — Раз ты не торопишься, присаживайся. — Гермиона кивнула на заранее трансфигурированный стул, поймала себя на том, что невольно предположила, будто других дел помимо работы у Джой быть не может, и неловко добавила: — Если захочешь. И вот это было уже просто нелепо. У нее нервы не в порядке, наверное. Вся ситуация начинала напоминать дурной сон, и женщина подозревала, что дальше станет только хуже. Ну как, как вообще можно говорить о подобных вещах? Бросаться обвинениями было бы стократ проще, уехать навсегда было бы проще, что угодно — драться, оскорблять или насмехаться, но не сохранять лицо, когда глаза напротив выглядят такими перепуганными, чуточку обреченными и полными надежды. Надежды на что, глупая маленькая девочка, беспощадная ведьма? Гермиона ведь не об их совместной ночи, ненормально теплой и совершенно нереальной, собралась вести речь. — Я расскажу все с самого начала, — со вздохом решила женщина, присаживаясь напротив. Прозвучало это как завершение долгого и горячего спора с самой собой, столько сухой усталости было в ее голосе. Джой зачем-то кивнула, не в силах заставить себя откинуться на спинку и чувствуя, как мышцы спины начинают ныть от перенапряжения. Хотелось уйти. Она всегда презирала нерешительность и в принципе не рассматривала бегство как метод решения проблем, но сейчас чувствовала, что затевается нечто серьезное. Нечто заранее не пришедшееся ей по вкусу. Гермиона могла быть сколь угодно жесткой и чрезмерно требовательной, неоправданно твердой в решениях, сложной в общении, но так можно говорить только о чем-то в самом деле неприятном. Кажется, Джой уже знала о чем, при этом будучи не в силах сформулировать. И поэтому ей хотелось уйти. — Про твою тетку, — добавила Гермиона, наверняка превозмогая себя. Тон не был обвиняющим, как вполне могло бы быть. А еще Гермиона, сдержанная и чуть печальная, говорила с ней без нарочитой, отчужденной мягкости или подчеркнутой вежливости, просто и искренне, не пытаясь скрыть сомнения. Возможно, та ночь действительно многое изменила. Точнее, не могла не изменить, но удивительным казалось, что Гермиона эти изменения приняла. — До недавнего времени мне казалось, что я могу рассказать о Беллатрисе больше, чем кто-либо из светлых. — Она обхватила тонкими пальцами колено, и Джой вспомнила, что именно там располагался шрам от укуса. — Но на днях оказалось… — Женщина помедлила, подбирая слова, потом слабо дернула пальцами, отгоняя мысль и погружаясь в раздумья. — Думаешь, она стоит того, чтобы вообще о ней рассказывать? — почти против воли подала голос Джой, намеренно не думая о том, что сама изучала ее дело чересчур внимательно. Гермиона усмехнулась. — Так уж вышло, что ее история касается нас с тобой в гораздо большей степени, чем можно представить. — Она коротко выдохнула. — Ты знаешь Молли Уизли? Резкая смена темы заставила девушку на мгновение растеряться. — Она убила Лестрейндж во время последней битвы, — вспомнила она запись в материалах, которые достала в архиве. — Да, так все закончилось, — кивнула Гермиона, внимательно рассматривая Джой. — Собственно, я навестила ее именно по этой причине — хотела услышать, как это произошло. Но… Словом, началось все с того, что они учились на одном курсе. Молли сказала, даже дружили одно время… И от нее Беллатриса узнала одно фамильное заклинание Прюэттов. Оно не было особенной тайной и использовалось женщинами этой семьи во время тяжелых родов. Тогда между роженицей и чаще всего ее матерью или сестрой устанавливалась связь, которая помогала делиться силами и болью. — В ее голосе появился намек на нечто сродни научному интересу, но она быстро вспомнила, с чего начался их разговор, и едва заметно помрачнела. — Молли сказала, что как раз в то время стала свидетелем того, как ее мать проводила ритуал для своей золовки, и заинтересовалась. — А потом научила заклинанию Беллатрису? — осторожно спросила Джой, видя, что женщина вот-вот потеряет нить разговора. — Верно, — кивнула та, встряхнувшись. — А знаешь, почему оно стало для Беллатрисы открытием? В темномагических семьях попросту не принято принимать на себя чужую боль. Считается, что каждый должен самостоятельно справляться с испытаниями. — Она пожала плечами. — Может, так и надо, не знаю. Но факт в том, что Лестрейндж едва ли могла осознать суть заклинания и в какой-то момент нашла ему собственное, гораздо более логичное, по ее мнению, применение. То, что женщины обычно отдавали добровольно, она забирала силой и способна была остановиться, только убив свою жертву. Вряд ли это добавляло ей магических сил, хотя всякое возможно, но вот молодость… Она была ровесницей Молли, но выглядела минимум на десятилетие моложе, и это принимая во внимание общение с дементорами. Джой презрительно скривилась. — Неужели она была настолько тщеславной? Гермиона рассмеялась, и смешки ее слегка походили на всхлипы. — Скорее это был спорт, — предположила она, покачала головой и задумчиво расправила ткань брюк. — Молли знала, что происходит, — продолжила женщина через минуту. — Одна из членов первого Ордена угасла через пару недель после того, как попалась Беллатрисе. Молли все сопоставила и поняла, но не смогла помочь: заклинание, как и все колдовство Беллы, было очень качественно завязано на исполнителя. — Она хотела поиздеваться над старой подругой? — Даже если и не собиралась, ей это более чем удалось. Дважды. — Гермиона помедлила и с отрешенным видом заговорила громче: — Наше с ней знакомство — довольно неприятная история. О том, что мы попали в плен, ты и без меня наверняка знаешь, а подробности… пусть их. — Она криво, неестественно улыбнулась одними губами. — Следует знать разве что то, что я ей приглянулась в каком-то смысле. Жутко ее боялась, но старалась этого не показывать, была грязнокровкой и помогала Гарри Поттеру… Настоящий джекпот, Беллатриса была в восторге. Она по-своему привязалась ко мне и без колебаний решилась на кое-что более личное. На лице Джой промелькнуло скорбное понимание, и Гермиона, зажмурившись в какой-то странной нервной гримасе, поспешила поднять руку, обрывая цепочку ее выводов. — Я говорю не о том, что пришло в твою голову. Точнее… — Она дернула уголком губ, снова безотчетно выражая накативший дискомфорт, потом решительно продолжила: — Важно не это. Незадолго до последней битвы… Я чувствовала себя паршиво, но мы все были на пределе, так что не обращала внимания. А Молли все поняла. Похолодев, Джой спросила: — Ты это назвала личным? — Да. Тогда Молли ничего мне не сказала, но снова попыталась снять заклинание, разумеется, безуспешно. — И тогда она убила бывшую подругу, чтобы разрушить чары? — уточнила Джой. Гермиона покачала головой. — Заклинание не было однонаправленным. Помнишь, у роженицы забирают боль. Волшебницы редко умирают при родах, поэтому Прюэтты применяли заклинание без опаски, но Беллатриса расширила канал связи… — И ты должна была умереть вслед за ней, — тихо и потрясенно закончила Джой. — Молли утверждает именно так. Именно поэтому ей так сложно было убить Беллатрису. — Но она это сделала, — осторожно выдохнув, напомнила Джой в том числе и себе. Но следующая фраза заставила мир перед ее глазами потемнеть. — Молли не уверена, и не только потому, что я жива. В магии главное значение имеет намерение, а колебания при выполнении убивающего проклятия… — Гермиона снова сжала пальцами колено. — После битвы Молли подошла ко мне. С трудом припоминаю те часы, но она однозначно была в ужасе. Тогда я решила, что понимаю его причины, но вчера она сказала, что заклятие по-прежнему оставалось на мне. — Она глубоко вздохнула. — Значит, Беллатрисе как-то удалось спастись. Возможно, ей помогла моя сила, возможно, убивающее заклятие Молли не сработало в полную мощность… Не знаю, что произошло. Но самое странное не в этом. — Джой была почти уверена в том, что сейчас скажет Гермиона. — Молли утверждает, что теперь заклятие исчезло. И… — она помолчала, а потом просто закончила, не сумев подобрать других слов: — И я это чувствую. Словно впервые за десять лет Беллатриса меня отпустила. В ее голосе так и не появились обвиняющие нотки. — Ты хочешь сказать… — начала Джой, не чувствуя губ. — Не знаю, — быстро ответила Гермиона. На несколько секунд абстрагировавшись от собственного ошеломления, слишком сильного, попросту не поддающегося пока осмыслению, девушка поняла, что Гермиона в какой-то степени разделяет ее чувства. И это при том, что у нее были сутки, чтобы справиться… Что же ей пришлось пережить в первый момент, когда худший кошмар обернулся реальностью, когда она узнала, что враг всей жизни — Джой, хоть Гермиона и недоговаривала многого, чувствовала, что таковым для нее была именно Лестрейндж, — оказался ближе, чем она могла вообразить? Но Гермиона все-таки держалась. Не прикончила Джой, не попыталась отомстить, по крайней мере пока, даже эту кошмарную историю, разом перевернувшую мир девушки, рассказала, не повышая голоса. Джой подняла на нее растерянный взгляд. Женщина ждала. И что теперь делать? Не извиняться же, в самом деле. «Прости, что пытала тебя, прости, что собиралась прибавить себе жизни за твой счет, но не довела дело до конца, и ты мучилась целое десятилетие, пока я… училась в школе». Нет. Раз у Гермионы есть силы принять это мужественно, то и Джой их найдет. Тем более что она не чувствовала вины. В ее сознании несомненная уверенность в том, что женщина права, странным образом уживалась с пониманием, что это была не она. Другая жизнь, другой человек, который, пусть и непосредственно с ней связан, ею не является. Так или иначе Джой не собиралась отыскивать дополнительные поводы для истерики, и без того находясь пугающе близко к грани, за которой… Впрочем, с гранями у нее всегда были особые отношения. Джой всю жизнь знала, что с ней что-то не так. Двенадцатилетние девочки не возникают из ниоткуда под обломками замка, обычных девушек не влечет сквозь годы и череду «не тех» людей, через должности и бесконечные ночи неуловимое чувство неполноты, тихой тоски по неопределимому, которое в один момент обретает женский облик и наконец-то оказывается ее начальницей. С другими так не бывает, а с ней случилось. И Джой была склонна думать с болезненным облегчением преступника, после затянувшегося следствия наконец получившего свой приговор, что это не самый худший вариант. Странно, но ужас от открывшейся правды о ее происхождении почти полностью искупался удовлетворением от того, что она все же нашла Гермиону и две недели была впервые в жизни счастлива одним этим фактом. Потому что мир вокруг наконец стал настоящим. Было ли это влиянием незавершенного ритуала, даровавшего ей жизнь, или простой причудой воображения, Джой было все равно. Ей было больно, как никогда в жизни, и это было правильно и желанно. Она сдавленно вдохнула воздух в легкие, которые уже начинало печь от долгого оцепенелого бездействия. — Я догадывалась о чем-то подобном, — сказала Джой, едва различая в размытых пятнах перед собой лицо женщины. Мелькнула мысль, что сейчас она исчезнет, выполнив свою функцию, как наваждение, причудливое порождение магии, но следом за этим на щеки пролились горячие слезы, и перед глазами прояснилось. Гермиона молчала, чуть хмурясь. Джой стерла первые в своей жизни слезы, принесшие странное, горькое и свежее успокоение, и глубоко, с едва слышным всхлипом вздохнула. — Но я не она. В смысле… — Это прозвучало как-то неправильно, словно она отрицала ее правоту или отказывалась от ответственности… а ведь ответственность, в отличие от вины, Джой была готова принять. — Я совершенно не помню себя до двенадцати. Очнулась в разгромленном большом зале и решила, что стоит помалкивать. Мне помог устроиться один из членов попечительского совета, который решил, что я весь год пряталась вместе с остальными в Выручай-комнате и даже не успела пройти распределение. Он сделал даже больше, чем было уместно. — Джой улыбнулась воспоминанию о Блэнкеншипе — теперь случившееся тогда казалось такой мелочью. — А потом умер, и мне пришлось искать, где провести лето. Получается, дом на Гриммо пропустил меня, признав Беллатрису? — Гермиона пожала плечами, кажется не зная, как теперь себя вести. — Наверное, — кивнула Джой сама себе. — Но я знаю только эту жизнь. И заклинание это… Так случайно получилось. Когда сопротивляться этому гаитянину стало совсем невозможно, я, видимо, зачерпнула твоей магии, едва тебя не убив. А потом перепугалась и постаралась все исправить. Гермиона кивнула, принимая объяснение к сведению, и продолжила наблюдать за ней почти безучастно. Но Джой от этого было совсем не страшно, только тоскливо. И с каким-то мазохистским удовлетворением она подняла тему, висящую в воздухе: — И как ты только сдерживаешься после всего этого? После того, что она… я с тобой сделала? — Честно? С большим трудом, — призналась Гермиона, невесело улыбнувшись. — Хотела меня убить? — зачем-то спросила Джой. — Нет. Скорее хотела любить тебя… и заставлять кричать от боли. Девушка покивала, ничуть не удивленная. — Не знаю, как насчет первого, но второе тебе в какой-то мере удалось, даже пальцем меня не касаясь, — улыбнулась она в ответ, чувствуя, как холодят щеки высыхающие слезы. — Думаешь, стоило промолчать? — Конечно, нет. Ты сделала для меня больше, чем кто-либо в этой жизни, одной этой правдой. Спасибо тебе за нее. — Я была уверена, что стоит поговорить с тобой об этом, — согласилась Гермиона. — Хотя бы затем, чтобы ты решила. — Что именно? — Сердце Джой отчего-то пропустило удар. — Например, хочешь ли ты помнить. Это будет не первый мой Обливиэйт, осечек никогда не случалось. Джой помолчала, потом посмотрела ей прямо в глаза. Отчего-то она была уверена, что их беседа подходит к концу и больше они не увидятся. Читала это в едва заметном напряжении на лице Гермионы. Ее благородства может хватить на спокойный разговор и даже милосердное предложение такой помощи, но его уж точно недостаточно, чтобы сохранить хотя бы нейтральные отношения. Хотя, видит Мерлин, Джой нуждалась сейчас в ее обществе гораздо сильнее, чем в ощущении безопасности, которую ей гарантировал самоконтроль начальницы. Это даже казалось несправедливым, хотя прежде Джой никогда не ловила себя на желании подставляться под чужие удары и заклинания. Но мгновение разделенных на двоих, пронзительных уязвимости и растерянности осталось в прошлом, мир казался чужим в еще большей степени, чем обычно, все, кого она знала, превратились в молчаливых незнакомцев и растворились в холодной дымке. Были только она, Гермиона и негостеприимная неизвестность. И нежелание отпускать женщину, которую она искалечила жизнь назад, было сильнее всего — даже сильнее страха и сомнений. Не получив ответа, Гермиона поднялась, подошла к окну и вдруг осторожно прижалась щекой к стене — не внезапно обессилев, а словно в ожидании нежной ласки. — Подумай об этом, — почти мягко посоветовала она и добавила спустя минуту уже серьезнее: — И иди, наверное. Джой кивнула ее спине, потом добавила негромкое «да» и поднялась. Однако последний, прощальный взгляд на женщину заставил ее остановиться. Несмотря на спокойный тон, та выглядела сосредоточенной и чуть нетерпеливой, но не так, словно вдруг передумала отпускать подчиненную с миром. — Долго, — досадливо выдохнула она неизвестно к чему, быстрым движением оказалась рядом с Джой и, схватив ее за руку, потащила в сторону камина. — Ты… — начала та, но Гермиона уже зачерпнула порох и, подтолкнув Джой в спину, бросила его в камин. — Министерство Магии, — четко проговорила женщина и напоследок взглянула ей в глаза. Тревога и жестокий азарт угадывались в ее чертах, и Джой откуда-то знала, что они не имеют отношения к случившемуся разговору.