Я буду помнить все как прежде и пронесу через века Печальный опыт человека и силу духа мертвеца. Оркестр ХО. «Некромант»
Гарри спускался по обманчиво ненадежной лестнице, едва замечая, как сменяются пролеты. Он чувствовал себя так, словно кто-то мудрый и могущественный отвесил заслуженный щелчок по его носу. И этим кем-то точно не была Гермиона. Скорее встреча с ней послужила толчком к тому, чтобы какая-то часть Гарри, которая была движима не подростковым максимализмом и ложным чувством собственного всезнания и всеумения, а безжалостным реализмом, впервые не посчитала выше своего достоинства попытку повлиять на самоуверенного мальчишку, каким Гарри никогда не прекращал являться. В этом Северус, что ни говори, всегда был прав. И как-то сразу стало ясно, что не с ним одним война сотворила ужасное и не он один нашел способ справляться. И ни разу он не герой, не жертва, не монстр и не маньяк, каковым попеременно себя считал — или тогда уж все остальные тоже. И не он один располагает целым списком слабостей, и не он один упрямо борется, загоняя себя все глубже и каким-то чудом оставаясь на плаву. И вселенная не хохочет от такой целеустремленной и бессмысленной траты энергии — она уже давно привыкла. И пусть на лице Гермионы и было написано понимание того, что она, вполне возможно, чудовище, и готовность отстаивать свое право им быть, Гарри был уверен, что это не капитуляция, а стратегическая уступка гораздо более темным порывам. Дипломатия — это тоже борьба, и он видел прямо в теплых ореховых глазах, что его храбрая школьная подруга постепенно одерживает верх, от кого бы ею ни был получен жизненно важный щелчок. Они оба могли бы быть гораздо хуже, но не стали. Возможно, было бы проще, не прими они решение справляться в одиночку с тем, что начала подбрасывать взрослая жизнь. И откуда только взялась эта наивная убежденность, что после войны мир должен измениться в лучшую сторону, а если ты не станешь лучше вместе с ним — это с тобой что-то не так? Плохие вещи не случаются с хорошими людьми даже в сказках, а они, потрепанные войной дети, как-то сумели в этом увериться и вместо молодых волшебников превратились в волчат. А теперь учились дружить со своими демонами. Гарри знал, у него многое впереди: те не растворились в рассвете за компанию с Кейси, как ни прискорбно, а сам Кейси не был одним из них. Скорее уж у него было чему поучиться. Лестница все никак не желала заканчиваться, и, глянув вниз, Гарри с изумлением понял, что никакого внутреннего двора там нет. Как не было заметно и огненного купола над верхушкой замка. Он уже какое-то время спускался в темноту, едва угадывавшаяся в полумраке лестница стала каменной и винтовой, а воздух разбавлял не свежий холод морского ветра, а слабый запах тлена. Еще пару секунд Гарри машинально продолжал спускаться, просто потому что этого не могло быть. Заблудиться в Азкабане невозможно, его архитектура не в пример проще министерской, особенно теперь, когда жилые помещения отсечены от остальной части замка. Да и он сам никогда не был способен выпасть из реальности настолько, чтобы не заметить перемен обстановки. Значит, кто-то морочил ему голову. Прижавшись спиной к стене, маг вгляделся в сумрачное пространство, начинавшееся за перилами, потом наколдовал и отправил туда светящийся шар. Простое заклинание снова оказалось действием намного более вкрадчивым, чем обычно, но, верный обещанию дать себе немного свободы, Гарри лишь мысленно пожал плечами и не стал закрываться. В происходящем не было повода для паники — теперь, когда за все был ответственен только он один. Магия сама по себе не может быть светлой или темной, и он вполне способен избежать катастроф вроде безжалостного убийства по незнанию, однажды им совершенного. Шар осветил просторный пустой зал, тянувшийся во все стороны, сколько хватало глаз. Он в подвале? Что-то подсказывало, что да, лестница вела под землю, а еще — что обычно сюда никому нет ходу. Нечто пропустило его в порядке исключения, нечто заманило его, затуманило разум. Обычно Гарри не прощал такого, а игры с неведомым, где главным правилом было их отсутствие, набили ему оскомину. Но сейчас был другой случай. Объективное существование у Азкабана воли маг перестал отрицать гораздо раньше, чем Гермиона заявила об этом с непоколебимой уверенностью. Это произошло в тот момент, когда, наблюдая из-под мантии-невидимки за Лефевром, уверенном в своем неоспоримом превосходстве, Гарри чувствовал некое настойчивое внимание, ничуть не враждебное к нему, зато недоброе, терпеливо-насмешливое и, пожалуй, голодное по отношению к гаитянину. Именно оно наряду с просьбой Гермионы убедило его не нападать более на колдуна — покушаться на чужую добычу было недостойно, а Стефан Лефевр сегодня был именно добычей. — Хорошо, я пришел, — спокойно сказал Гарри, действительно не чувствуя страха. — Зачем звал? Легкое дуновение будто бы ионизированного воздуха заставило волоски на руках встать дыбом. Маг медленно выдохнул, отгоняя иллюзию того, как вес всего громадного замка укладывается ему на грудь, с осторожным любопытством проверяя на прочность. С этой силой, в отличие от Кейси, сражаться было бесполезно, хоть Гарри и различал что-то, определенно их роднящее. И, озадаченный не столько своей дерзостью, сколько спокойствием, он мысленно подался вперед, как делал, бывало, с Кейси: не нападая — знакомясь. Азкабан не был в полном смысле сознанием, понял Гарри сразу же. Феномен сродни не живым и не мертвым созданиям, обитающим по ту сторону границы, пространство, свернутое затейливой многомерной фигурой, частью располагающееся в мире, что он привык полагать реальным; чистая магия, отражение сотен тысяч живших и только намеренных начать свою жизнь волшебников, сила природы, стоящая надо всем, опровергающая свои же законы, стремящаяся двигаться вперед и в то же время достичь равновесия. Все это был Азкабан — лишь маленький остров в огромном мире, не менее сложном и невероятном. С добродушным злорадством Гарри подумал, что Кейси искусал бы себе все свои призрачные локти, знай, что упустил. Впрочем, к восторгам того теперь все чудеса вселенной. Вежливо отстранившись от десятков противоречащих друг другу и нечеловечески гармоничных пониманий, маг еще с минуту постоял с закрытыми глазами, желая убедиться, что все действительно закончилось и он твердо стоит на условно настоящей лестнице. Со сдержанным удовлетворением от того, что выдержал это самолично изобретенное для себя испытание, и совсем слабой внутренней дрожью Гарри продолжил спускаться вниз, туда, где пару минут — или часов — назад выхватил не зрением и не осязанием какое-то живое существо. Азкабан, несомненно, вел его туда — ничего и никого другого вокруг просто не было. Ступив с узких ступенек на каменный пол, Гарри оказался не в виденном прежде зале, а в относительно небольшой комнате, вдоль стен и по углам которой белел густой туман, расползавшийся от незашторенного окна в пол, выходящего на какую-то лесистую, едва различимую в белом мареве местность. В центре комнаты, обратившись лицом к пейзажу, на полу сидел мужчина. Гарри мог видеть только его прямую спину, обтянутую посеревшей и обветшавшей мантией, и темные волосы, взъерошенные почему-то знакомо. Не торопясь обнаруживать свое присутствие, маг ожидал если не инструкций, то хотя бы намека на то, чего хочет от него замок. Человек не мог быть иллюзией, хотя его неподвижность и казалась странной. Заключенный? Получив несильный толчок в спину от своевольного ветра, Гарри все же сделал несколько шагов вперед, пристальнее вгляделся в окно, где в тумане терялись высокие ели, и наконец, обойдя человека, опустился напротив, готовый ко всему. В первое мгновение ему показалось, что он смотрится в зеркало или в крайнем случае видит Кейси. Те же черты лица, и хоть цвета полуприкрытых глаз не разобрать, их разрез в сочетании с фамильной прической не давал ошибиться. Закатанные рукава открывали худощавые руки, безвольно устроенные на коленях, грудь вздымалась редко, кожа была бледной, будто никогда не знала солнца… А потом человек открыл глаза. Словно Кейси снова взялся показывать ему любовно продуманный кошмарный сон. Жаль, что сейчас, невзирая на весь сюрреализм ситуации, заветная мантра «это нереально» не сработала. Тьма была настоящей. Тьма была живой и безнадежно обезумевшей. Она смотрела из глубин окруженных зеленью зрачков, и было ясно, что ее время ушло. Она не жила, а мучительно доживала, причем уже долгие, долгие годы. Человек безучастно обвел взглядом его лицо. — Почему я вижу тебя? — спросил он неразборчиво и хрипло, прерываясь, будто забыл, как следует произносить слова. Гарри, ощутив вдруг острую жалость, помедлил с ответом. — Так нужно, — наконец сказал он, не понимая ни черта и все же не сомневаясь в собственной правоте. Выцветший взгляд скользнул за плечо Гарри, и человек выдохнул чуть более резко, возможно досадуя, что тот закрывает ему вид. — Что там? — спросил маг, отсаживаясь чуть в сторону и обращаясь к туманному окну. — Там… — Человек запнулся, моргнул и начал заново: — Там — выход. — Закрыто? — понял Гарри по невыразимой тоске в его голосе. — А что потом? Там, снаружи? — Выход — и все, — резко и скрипуче повторил человек и посмотрел на него, чуть повернув голову. — Ты похож на Поттера, — вдруг сообщил он, и вид его стал чуть менее отрешенным. — Боюсь, я он и есть, — осторожно признался Гарри. В безразличном взгляде что-то сверкнуло и тут же угасло. — Нет, — возразил человек, замолчал на долгую минуту, маленькую вечность в разбавленной дыханием тишине, и добавил: — Его род прервался. Я убил его, убил жену, а сына… В солнечное сплетение будто бы врезался бладжер. — А сына? — переспросил Гарри с абсолютным спокойствием, будто интересовался погодой. Человек издал странный звук, наводящий на мысли о рвущихся сухожилиях. — Я — его сын, — хрипло выплюнул он, и Гарри понял, что это был смех. Этот смех свел бы его с ума, не изучи маг вынужденно все возможные лично для него оттенки безумия и не научись противодействовать им с автоматизмом бывалого эквилибриста. Азкабан привел его сюда, Азкабан намерен был что-то сказать. Что Гарри — виновник смерти родителей? Маг нервно дернул уголком рта, отметая абсурдную трактовку. В разное время он был склонен приписывать ответственность за трагедию многим, от Сириуса до Снейпа, от Дамблдора до Петтигрю, но их убийца был известен с самого начала, и именно его чужие предательства и ошибки привели к той двери. Гарри очень медленно выдохнул, наблюдая, как потухают и возвращаются к окну глаза напротив. Человек по-прежнему казался существующим, но даже тут он мог ошибаться. Что уж говорить о заявлениях безумца, которому здешняя неукротимая магия могла внушить любые мысли и придать любой облик. Неукротимая магия отвесила Гарри чувствительный подзатыльник, заставив волну инстинктивной дрожи прокатиться от затылка до кончиков пальцев, а мысль, дрейфовавшую среди десятка других вариантов, — мгновенно оформиться и показаться наилучшей идеей. Раздраженный бесцеремонным вмешательством, Гарри нервно дернул плечом и тихо сказал: — Да как хочешь, — и, не давая себе времени на раздумья, не без труда поймал взгляд под тяжелыми веками и проник в чужое сознание. Первым делом захлестнуло чувство дежавю, и Гарри, скользя среди сотен одинаковых воспоминаний о холодном молочном тумане и неподвижных зеленых елях, не сразу понял, в чем дело. Осознание нахлынуло ровно в то мгновение, когда у него не оставалось больше возможности остановиться. …За зеленой вспышкой, оборвавшей крик его матери, последовала еще одна — и темнота. Мгновение невыносимой боли, растерянность, досаждающее давление. Борьба, тягостная и бессильная, яростное недоумение — и он снова видел мир, теперь с другого ракурса. Тело матери на полу, хлопающая от сквозняка дверь в детскую. Высокие борта кровати под пухлыми ручками. Кошмарное, повергающее в панику ощущение неправильности, невозможность собраться с мыслями и эти чертовы борта. Вырывающиеся из глотки рыдания, которому вторили низкие задушенные всхлипы человека в черном, который бросился к его матери. Снейп… — Нечисть! — хрипло бросил человек, когда Гарри оставил его искореженное десятилетиями заключения сознание в покое. Тот несколько раз схватил ртом воздух, упираясь руками в пол и склонив голову, потом заставил себя успокоиться и медленно привел дыхание в порядок. Волдеморт — последний из его хоркруксов, спасенный от уничтожения в своей неведомо где укрытой камере — смотрел на него с неприязнью. Едва ли он знал, что именно Гарри уничтожил прочие осколки его души, но, без сомнения, чувствовал, что остался один. — Теперь я понимаю, кто ты, — добавил Волдеморт без какого-либо выражения или интереса. — А ты — кто я. Убьешь меня? Гарри молчал. Время, проведенное в чужом сознании, будто бы осело на коже маслянистой пылью. Хотелось уйти и вымыться, забыть и никогда не вспоминать несколько увиденных месяцев… Но воспоминания были слишком убедительны и слишком ценны, чтобы от них можно было отмахнуться. Как нельзя было отмахнуться от присутствия Волдеморта. — Разве ты еще не мертв? — спросил Гарри, перенимая бесцветный тон. На усталом от всего, пропитанном болью и безнадежностью лице отразилось облегчение. — Да, — признал Волдеморт. — Тем хуже мне здесь. Отпусти. Гарри поднялся на ноги, не ощущая никакой внутренней борьбы. Его личная месть свершилась еще десятилетие назад. Теперь это было вопросом равновесия, шансом исправить ошибку, заставлявшую бояться самого себя. Несомненно, для этого были и другие причины, вот только сегодня Гарри принял решение, впервые за долгое время устраивавшее лично его. А потому он, не задумываясь, подал руку сидевшему на полу. Тому, что когда-то было частью великолепного ума талантливого мага, наверняка способного понимать мир не только таким, каким он хочет себя показать, но и каков он на самом деле, не будь его тьма безнадежно изгваздана. Волдеморт, позволивший поднять себя на ноги, оказался почти невесомым. Не отрываясь от локтя Гарри, он сделал несколько шагов по направлению к окну, с каждым из них делаясь все менее похожим и на себя, и на Гарри, и вовсе на человека. Ручка, на которую Волдеморт взглянул с какой-то больной тоской, поддалась магу без проблем, и в лицо пахнуло влажной лесной свежестью. — В низине, у подножия холмов, каждую весну разливается вода, — прошелестел Волдеморт, пораженно замерший в шаге от желанного «ничего». — И ели оказываются затоплены по самые макушки. И, не глядя больше на Гарри, он отпустил его руку и вышел в туман. Маг неторопливо закрыл окно, не позволяя бездне различить, насколько ему не по себе. — Я уже был там, и мне не понравилось, — зачем-то сказал он замку. — Могу я теперь вернуться? И Гарри закрыл глаза, отвернувшись от воплощенного в мистический пейзаж небытия, рассчитывая, что Азкабан поймет намек: подниматься обратно тем же путем он не намерен. Тьма под его веками сияла бескрайним космосом и вихрями цветных ветров.* * *
— Юджин действительно в камере, — сдержанно сообщила Джой, вернувшись минут через пять после ухода Гарри. — На третьем уровне. Считает себя в плену у Лефевра. — Пусть посидит, — подумав, решила Гермиона. — Когда время изоляции подойдет к концу, кто-нибудь отправит его в Аврорат. — Скоро? — Часов через восемнадцать, — прикинула женщина. — Там все нормально, не беспокойся. Нашим ребятам встряска только на пользу. Джой медленно кивнула, думая о чем-то своем. Потом очнулась и протянула Гермионе руку, которую до этого держала прижатой к животу. — Нашла на лестнице, — объяснила она, рассматривая саламандру и ловя на себе взгляд больших круглых глаз с вертикальным зрачком. — Не знаю, как она там оказалась. — Как угодно. — Гермиона нахмурилась. — И ты ее схватила голыми руками после того, что видела? — Ты же сказала, что сегодня никто не умрет. Это простодушное заявление заставило Гермиону прикусить губу. — Девчонка, — прокомментировала она, вложив в это определение эмоции, которых хватило бы на пятиминутный монолог. — Кто мне это говорит, — буркнула Джой и осторожно пересадила существо на ладонь к женщине. — Получается, у Лефевра не было шансов? — Абсолютно никаких. — Гермиона нежно погладила плотную шкурку. — Он узнал, что Азкабан — это в первую очередь не здание, а некоторая сущность, и попытался применить к ней заклинание вуду. Креативно, но очень-очень глупо. Сомневаюсь, что и у всего гаитянского народа одновременно хватило бы сил с ним совладать. А самое забавное то, что готовился он заранее и был уверен в успехе. Получается, замок присматривался к нему уже несколько месяцев. — И сегодня у него пир, а ты решила подыграть. — Очень хотелось, — кивнула женщина и, вздохнув, спросила: — Тебя это пугает? — Что именно? То, что Азкабан в каком-то смысле разумен и временами кровожаден, или что ты от этого в восторге? — Джой грустно улыбнулась. — Конечно, нет. У каждого свои милые маленькие причуды. Гермиона несолидно прыснула от смеха. — Тебя это тоже касается? — посмеиваясь, спросила она. Джой тяжело вздохнула, потом посмотрела ей прямо в глаза. — Наверное, это самонадеянно, но я думаю именно так. Одобрительно хмыкнув, Гермиона посмотрела на саламандру, будто интересуясь, как той это нравится. Она чувствовала себя свободной, цельной, почти счастливой. И дело едва ли было только в осуществленной шалости. Как-то сразу отпустило все, что мучило. Хотелось улыбаться до боли в щеках, целоваться до саднящих губ… хотелось жить. И на фоне этого сожаления Джой ощущались хмурыми облачками на голубом небе. И Гермиона намеревалась не оставить от них и следа — сейчас ей, пожалуй, хватило бы сил устроить лето в ноябре по всей Англии, что ей тоска одной молодой ведьмы, которой нужна лишь самая малость — она, Гермиона. Тем более что их желания совпадали самым естественным и правильным образом. И к черту все проклятия и годы первоклассных адских мук — пусть Азкабан впитает их за ее здоровье. Азкабан никогда не бывал к ней жалостлив, видимо разделяя мнение темных магов о том, что каждый должен сам справляться с положенным ему объемом трудностей. Наблюдая за тем, что магия замка сегодня сотворила для Лефевра, Гермиона понимала, что той ничего не стоило бы еще много лет назад разорвать отравляющую ее жизнь связь. Но тогда не было бы рядом с ней ее юной кудрявой ведьмы, в которую замок тоже был по-своему влюблен суровой снисходительной любовью — сейчас Гермиона чувствовала это наряду с его удовлетворением от долгожданной добычи, угодившей в собственную ловушку, сплетением древних заклинаний, отделявших от остального мира стражей и заключенных, ласковыми потоками холодных ветров, резвящихся в пустующих коридорах, и чем-то еще… Упомянутая юная и кудрявая ведьма, покорившая их обоих, беззвучно вздохнула. — И я не сказала, но… — негромко проговорила она, — мне жаль, что тебе пришлось через это пройти. Правда, жаль больше всего на свете. — Дело прошлое. Джой моргнула, неуверенно кивнула и нахмурилась, не понимая. — Тогда я… пойду? Гермиона развеселилась. — И куда же это? А если снова наткнешься на барьер? — Она указала на подпалины на ее мантии. — Не хочу рисковать и пытаться убрать его до того, как Гарри всех успокоит. Только штурма нам сегодня не хватало. Джой снова молча кивнула, решив не возражать. Такая забота была приятна, хотя она и была уверена, что смогла бы преспокойно покинуть тюрьму вслед за Поттером и избежать ожогов. Откуда-то знала, что у Азкабана нет причин быть жестоким по отношению к людям, особенно теперь, когда требовавшая некоторых жертв игра подошла к концу. — Лучше помоги мне отлевитировать конвой во внутренний двор, — предложила женщина. — Пусть отсыпаются там. На берегу довольно ветрено. А потом, — она, колеблясь, взглянула на саламандру и задумчиво улыбнулась, — потом вернем ее домой. Это поможет тебе выбросить из головы… все. — Я и так справлюсь… совсем скоро, — не вполне уверенно пообещала Джой. — Я не предлагаю помощь, — терпеливо возразила Гермиона. — Я прошу составить компанию. Кажется, заинтересованно поднявшей рогатую голову саламандре, наверняка не без умысла попавшейся на глаза девушке, эта идея пришлась по вкусу. Значит, так тому и быть. От некоторых предложений не отказываются.* * *
Загадочным образом миновав не только злополучную лестницу, ведущую в существующее довольно странным образом подвальное помещение Азкабана, но и огненный барьер, Гарри оказался прямо в общем зале Аврората. И еще даже не до конца сориентировавшись, заметил его. Точнее, маг узнал о его присутствии еще до того, как разглядел черную мантию в алом море. Северус. Вспомнились и тут же забылись его сгорбленная фигура над телом матери, знакомые изящные руки, перепачканные в крови, пропитанные ею белые манжеты… Все это было слишком давно, и пусть увиденное в воспоминаниях Волдеморта не более получаса назад казалось шокирующим, последствия тех событий и составляли привычную жизнь Гарри. Только и разницы, что теперь он знает, как все было. Было — грязно, страшно и больно. Стало — намного лучше. По крайней мере, почти не изменившийся Северус теперь насмешливо приподнимает бровь в ответ на его безотчетную улыбку, а не воет, прижимая к себе мертвое тело единственной подруги детства. Тоже научился справляться. — По твоей счастливой роже осмелюсь предположить, что все разрешилось? — сдержанно, но по-снейповски тепло осведомился Северус, оказавшись рядом и осматривая мага на предмет ранений. Длинные черные волосы превратились в аккуратную удлиненную стрижку, на висках серебрилась частая седина. А за недовольством в складках у рта и морщинке между легендарных бровей — все та же недоверчивая легкость, как в первый день после победы. И почему прежде Гарри так мало думал о том, чего может стоить эта настойчивая любовь к жизни, упрямая открытость, сокрушительная готовность продолжать быть? Разом хотелось сказать так много всего, превратиться в кого-то под стать ему, кого-то нового или уже известного, или просто стоять и смотреть, что будет дальше. Мерлин знает, что творилось с его лицом в этот момент, Мерлин знает, что стало причиной странной эйфории: понимание, что теперь каждый его реальный долг уплачен, вымышленные больше не имеют значения или что человек, которого не удалось забыть за годы, когда Гарри не смотрел на звезды и избегал людей, все еще тревожился о нем. А может, эйфория была прощальным подарком от Азкабана. Главное, она не пугала. — Поттер? — слегка недоуменно позвал Северус. — Тебя приложили каким-то неочевидным заклятием, или ты просто рад… — Рад тебя видеть, — закончил за него Гарри, взяв наконец себя в руки. — Взаимно, Поттер, — не стал лукавить зельевар, коротко улыбнулся и потребовал ответа: — Что там произошло? — За колдуном не уследили, — беспечно пожал плечами Гарри. — Но теперь все в норме. Северус снова осмотрел его, скорее для порядка. — Видимо, авроры переоценили опасность… — вопросительно начал он, не удовлетворился кивком и продолжил: — И я мог бы это понять, но полчаса назад видел Шеклболта и уверен, что он был крайне… напряжен. — Надо будет отчитаться ему, что все прошло удачно. — Это он послал тебя в Азкабан? — с неодобрением уточнил Северус и понимающе кивнул, когда Гарри дипломатично поправил: — Он не запер меня в камере, прекрасно понимая, что я не стану сидеть на месте. Под изучающим взглядом маг прижал пальцы к браслету и отправил Кингсли сообщение. — А ты здесь консультируешь или пришел… — …запереть тебя в камере, — серьезно подтвердил Северус. — Но слегка опоздал. Гарри подавил улыбку. Как странно, что их привычка договаривать друг за другом фразы никуда не исчезла за эти семь лет. В голове было тихо, на сердце — спокойно. Казалось, Северус хотел спросить еще что-то, но заставлял себя молчать. «Он ушел», — хотел сказать Гарри, не похвастаться, а просто поделиться. Он все еще не был уверен, был ли увиденный на корабле сон прорвавшимся в сознание не до конца уничтоженным воспоминанием или работой его воображения. Но на фоне открывшихся обстоятельств выглядел такой вариант более чем правдоподобным, а еще, хоть и не внушал восторга, не казался катастрофой. Гарри решил, что ему опротивели катастрофы, а если Северус действительно что-то знает, то поймет все и без его признаний. Не нужно говорить вообще ничего. Разве что… — Хочешь дать мне по морде? — с самым серьезным видом поинтересовался маг. Вместо того, чтобы переспросить или нахмуриться, Северус глубоко задумался, и Гарри знал о чем. Разгадывал незатейливый подтекст: врежь мне, пожалуйста, а то я чувствую себя сволочью, глядишь, и вести себя начну соответствующе, а сволочь из нас двоих должна быть одна. Капитуляция со стороны того, кто семь лет назад попросил отпустить. И Гарри не сомневался в ответе. Как бы ни переменилась жизнь Северуса, с кем бы он ни делил постель, но сейчас, стоило впервые за долгие годы влипнуть в историю, он оказался здесь — как наставник и боевой товарищ. Как… Сейчас манжеты были безукоризненно белыми. Когда Гарри отплюется от крови — Снейп ни за что не захочет счесть столь заманчивое предложение красивым жестом или пустыми словами — он скажет ему спасибо. Северус вспомнит за что.* * *
За исключением никому не нужных подробностей касательно азкабанской магии, Гарри рассказал Кингсли всю правду: о том, что Лефевр долгое время и не без помощи Юджина пытался найти брешь в защите тюрьмы, поверил в свой успех, но угодил в ловушку. Да, он совершенно точно не представляет опасности и пусть с определенными трудностями, но достиг места заключения. Гермиона извиняется за поднятый переполох и уже работает над ликвидацией огненного барьера. Происшествие с рассылкой сообщений тоже на ее совести, попросту недосмотрела за предприимчивым колдуном. Кингсли, разумеется, прекрасно понял, что происшедшее за древними неприступными стенами не было настолько заурядным, как передал Гарри. Но удачный исход дела компенсировал все недомолвки, к тому же будущий Министр лучше других был осведомлен, что вмешательств в дела Азкабана начальница тюрьмы не терпит. И поскольку инцидент имел место в том числе по его недосмотру, лучшее, что он может, — это дать ей навести порядок самостоятельно. Так Кингсли и сделал, а заодно озаботился составлением более правдоподобной версии для журналистов, что оказалось непростой задачей. Очернять иностранного принца лишний раз не стоило, поэтому, все взвесив, маг воскресил в своих объяснениях тех самых мифических гаитянских оппозиционеров, которых обвинял в нападении на Мунго. Сказка про похищенный браслет удовлетворила авроров, а невыразимцы, опасно заинтригованные, вынуждены были удовлетворяться благодарностями и заявлением, что огненный барьер был одним из исконных защитных средств замка, который внезапно отреагировал на попытку нападения со стороны этих самых, мифических. К счастью, присвоенный заместителем Министра статус «более чем чрезвычайно секретно» наконец оборвал череду вопросов и уточнений по делу. А ближе к утру на браслет Гарри, который тот все-таки отыскал и надел на руку прежде, чем завалиться на кровать без особой надежды уснуть, пришла весточка от Малфоя. «Он должен остаться тут на пару дней. Учитывая прецеденты, не откажусь от охраны». Понятия не имея, о чем говорил медик, но основательно настороженный, Гарри воспользовался тем самым портключом, который вручил ему Малфой, и переместился в Тридцать Седьмое отделение прямо в мягких домашних штанах, футболке с полустершимся рисунком и босиком. О состоянии своей прически маг ничего не взялся бы утверждать, но усталая и насмешливая улыбка на малфоевском лице наводила на нехорошие подозрения. — Вообще-то пока он не имеет никаких шансов представить собой хоть какую-нибудь угрозу, — негромко уточнил медик, сдержанно зевнув. — Не было смысла так спешить… — О ком ты говоришь? — недоуменно оборвал его Гарри, оглядывая скупо освещенный коридор. — О Лефевре, — вздохнул Малфой. — Что ты с ним сделал, хотел бы я знать? — С Лефевром? Я? — искренне изумился Гарри. — Где он? Медик, сбитый с толку его реакцией, молча кивнул на дверь в ближайшую палату. На Поттера нахлынуло отчетливое чувство дежавю, стоило перешагнуть порог. Тот же темный силуэт на белых простынях, та же неестественная неподвижность… И все-таки что-то изменилось. Да, теперь это действительно был Лефевр, но кроме этого… он казался… — Неужели и ты чувствуешь? — недоверчиво переспросил Малфой, останавливаясь рядом. — Его как будто выпили, — констатировал Гарри. — Как он здесь оказался? — Один из моих портключей сработал. — Медик задумался, потом понимающе фыркнул. — Видимо, никто не догадался снять его с тела Юджина прежде, чем совершить обмен. — Там возникли некоторые трудности, — поморщился Поттер. — Получается, портключ зафиксировал проблемы со здоровьем и переместил его сюда? Малфой помедлил. — Ты действительно не в курсе, как это произошло? — требовательно спросил он и, получив абсолютно искреннее покачивание головой, недовольно вздохнул. — Я тоже не вполне понимаю. Портключ не мог позволить кому бы то ни было дойти до такого состояния, он бы перенес его сюда гораздо раньше, и мне не пришлось бы тратить несколько часов только на то, чтобы его стабилизировать. Такое чувство, что ему что-то помешало, и только в самый последний момент… — Потому что сегодня никто не должен умереть, — вслух подумал осененный догадкой Гарри. — О чем ты говоришь, Поттер? — Малфой встал напротив него. — Я тут ни при чем, не сверли меня так, — наконец ответил маг, фокусируя изумленный взгляд на усталом бледном лице. — Это порезвились две крайне обиженные на этого господина ведьмы. …Две ведьмы, еще много часов назад выбросившие из головы не только обиды на Лефевра, но и весь остальной мир, лежали на низком, покрытом грубым полотном каменном ложе, в изголовье которого тлели никогда не затухающие угли. Джой наблюдала, как играют оранжевые всполохи на обнаженном теле дремлющей Гермионы. В памяти проплывали обрывки прошлой жизни, вернувшиеся только затем, чтобы она, попрощавшись, отпустила их один за другим. Среди смутно знакомых лиц, черных мантий и масок, чужих криков и душного, тягостного восторга была важна только Гермиона. Совсем юная, еще не научившаяся прятать чувства. Ее изучающие взгляды украдкой забавляли и почти трогали Беллу едва ли не больше, чем обещание жестокой расплаты в глазах, блестевших сдерживаемыми слезами. Как и ее упрямая стойкость, и вера в то, что выход найдется, и растерянность, когда вместо жестокости пожирательница прибегала к сбивающим с толку альтернативам. Когда заставляла ненавидеть еще сильнее и привязывала к себе с доступной только свободной в своем безумии темной колдунье изощренностью. Это пугало в той же степени, что и завораживало. Несмотря на то, что Белла причинила Гермионе гораздо меньше боли, чем могла бы, Джой прекрасно понимала, почему и спустя десятилетие женщина не смогла забыть те дни. Беллатриса перекраивала ее сознание с точностью хирурга и энтузиазмом палача, с мастерством человека, успевшего побывать на месте жертвы. Этого впечатлительной юной девушке и так было бы достаточно, а после подоспело и то самое проклятие… — Ты как? — сонно поинтересовалась Гермиона, какое-то время назад открывшая глаза и теперь изучавшая Джой, положив голову на согнутую руку. — Думаю, — невесело улыбнулась та в темноту над головой, потом повернулась к женщине, и отрешенность ушла с ее лица. — Вспоминаю Малфой-мэнор. Все очень смутно, даже ты. Гермиона, вопреки ожиданиям, не помрачнела. Напротив, довольно потянулась, вытянув руки, перекатилась на живот и уткнулась носом в плечо Джой. — А я уже решила, что ты запоздало перепугалась, — доверительно поделилась она с покрывшейся мелкими мурашками кожей. — У тебя поначалу был такой вид, будто я тебя в жертву здесь приносить собралась. Джой изумленно фыркнула, потом подняла руку, касаясь пальцами ее растрепанных волос. — Ты и принесла, — неожиданно для самой себя сказала она и только потом поняла, что абсолютно права. — И себя тоже. Жертвы ведь не обязательно должны сопровождаться кровавыми убийствами. Саламандры сыто спали на своих углях, ничуть не изумленные этим заявлением, в отличие от поднявшейся на локтях Гермионы.