Испытание страхом

Я в спешке покидала улицу, стараясь выпасть из поля зрения братьев. Пьетро тоже занял немалое место в моей жизни и судьбе, появившись сразу после Вижна. Я разделяю свою жизнь не по годам, а по людям, которые были со мной на протяжение долгих, полных печальных и радостных событий лет. Я шла по улице, мрачно отвернувшись от людей, смотря исключительно на дорогу, и даже привычные уличные музыканты не поднимали мне настроения, как обычно. Я просто шла, вспоминая прошлое и понимая, что прямо сейчас, на моих глазах, оно, не отпуская меня, хочет наложить свой отпечаток на моё настоящее и будущее. Они остались там вдвоём, и теперь я, покинув улицу, отойдя от кафе на приличное расстояние и удостоверившись, что они больше не могут за мной наблюдать, жалела о том, что решила оставить проблему, сбежать от неё, в то время как мы могли нормально выяснить отношения и расставить приоритеты там же, вместе. А теперь… Пьетро ненавидел Вижна по глупым субъективным причинам, которые я выяснить была не в силах, и Вижн наверняка сейчас думает ужасно о Пьетро. Господи, почему я, столкнувшись с подобной маленькой трудностью, решила сбежать, а не решать её? Что со мной случилось? Была ли я всегда такой?.. Я осторожно присела на скамейку возле остановки. Ветер раздувал полы моей юбки. Я смотрела вниз, на асфальт, наблюдая, как сточные воды от соседнего дома проникали даже до дороги. Похоже, жителям стоит задуматься над системой водопровода. Если бы я сейчас села в автобус, то приехала бы на занятия часом раньше. Мне было всё равно. Домой я пойти не смогу. Там бы я обязательно встретилась с Пьетро, а ему следует успокоиться, иначе он так и будет отпускать отвратительные шуточки в его сторону. На самом деле Пьетро — хороший человек. Даже больше. И он явно заслуживает большего. Я поняла это, ещё когда впервые встретила его. Тот его взгляд, обращённый ко мне, выражал не просто радость — он выражал искреннее восхищение. Именно тогда я осознала, что нас с ним ждёт долгая история.

***

После побега Вижна и окончательного ухода мисс Денверс из приюта я осталась совершенно одинока и чувствовала себя так, словно меня лишили обеих рук. У меня больше не было крепкого плеча, на которое можно положиться, у меня больше не было причин, по которым я каждое утро поднималась с кровати с улыбкой на устах. Я завтракала, обедала, ужинала в одиночестве, за исключением пары хороших знакомых, к компании которых я прибилась, словно лодка — к берегу, просто чтобы не чувствовать себя заброшенной. Честно признаться, их компании не казались для меня такими тёплыми, а их приветствия — искренними и радушными, так что я продолжала самостоятельно плыть по течению жизни, будучи в поисках выхода из этого замкнутого круга серых будней, не раскрашенных родным смехом и родственными объятиями. Из наполненной жизнью степи я превратилась в пустыню. Но мне ничего не оставалось делать. На полную ставку в приют меня взять не могли, и тогда я вызвалась добровольцем в помощи за уходом за младенцами и дошколятами, на которых всегда приходилось слишком мало воспитателей. Теперь я, занимая всё свободное время постоянными играми с малышами и слежкой за ними на прогулках, находила в этом отдачу. Все пятнадцать лет я находилась под присмотром мисс Денверс и Вижна, и теперь пришла пора самой брать их роли на себя. Я надеялась привязаться к детям, чтобы стать для них тем, кем однажды стали для меня мои воспитатели, но, как я ни старалась сделать этого, во мне они вызвали лишь привычку, но далеко не любовь. Мне было их жаль, безумно, до боли и слёз, этих бедных брошенных детей, и я выкладывалась на полную, чтобы сделать их пребывание в приюте, пока их не заберут «новые» родители, наиболее приятным. Такая ирония! В моём же возрасте мисс — а теперь уже миссис Денверс принялась растить Вижна. Теперь я повторяю её судьбу. За все эти годы многие порядочные и добросердечные люди забирали покинутых детишек в свои семьи, воспитывали их в католическом духе и растили из них таких же доброжелательных, честных итальянцев. Однако я так и оставалась одинокой. Казалось, меня совсем не замечали, а даже если и замечали, то считали такой же работницей приюта, но далеко не его воспитанницей. Я часто задавалась вопросом: а хочется ли мне, чтобы меня кто-нибудь забрал, и сама не находила ответа. Моими родителями были мисс Денверс и Вижн, и не просто родителями — они заняли определённое место в моём сердце, став моей семьёй. И лучше остаться одинокой, чем заменить их кем-то ещё. Такую позицию я и заняла, решив больше не обращать внимание на посетителей, приходивших в кабинет владельца приюта, чтобы взять ребёнка себе в семью. Стараясь забыть про Вижна, я находила утешение в учёбе. Многие учителя замечали, что я делаю огромные успехи, особенно в тех науках, которые ранее давались мне с трудом. Я была более усидчива и послушна, своевременно выполняла задания и вскоре стала помощником у всего класса, давая им советы и частенько подсказывая им на проверочных работах. Я заводила много хобби, начиная от рисования, основы которого задала мне мисс Денверс, поэзии и литературы и заканчивая игрой на фортепиано. Я пыталась найти себе отдачу во всём, что я делала, и оттого стремилась к победам, к тому, чтобы быть лучшей. Отсутствие близких людей помогло мне в этом. Так я и жила. Ото дня — ко дню, от месяца — к месяцу. Первый год, проведённый без родных мне людей, казался вечностью, в то время как с ними время летело с бешеной скоростью. Сейчас же оно тянулось невыносимо медленно. Правда, были и хорошие моменты в моём одиночестве. Я больше уделяла времени себе, любовалась природой, закатом и рассветом, изучала мир, в котором живу. Я помогала в организаици праздников и мероприятий, стала активисткой, такой, что никто не мог узнать меня, обыкновенную тихоню, не любившую быть в центре внимания. Я стала более общительной, несмотря на то, что всё общение сводилось лишь к тому, чтобы занять пустое — даже не свободное — время. По количеству совершённых добрых дел меня сранивали с матерью Терезой местного приюта. Ах, какая я была жалкая! Ведь все мои помыслы были искренними лишь отчасти. Я торопила время, чтобы наконец отсюда уйти — с достоинством, пусть и одинокой. Я не находила в себе силы сбежать, как-то сделал Вижн. А ещё мне некуда было податься. Ведь я совершенно не знала этот чужой мир. Однако спасение я всё-таки нашла. Это был спокойный день, один из тех привычных дней, когда небо заволокло тучами и на город вот-вот обрушился бы ливень. Серый будничный день, кажется, четверг. Уроки у меня закончились рано, и я побрела в приют, в каких-то непонятных, ещё не оформившихся чувствах предвкушая, как мне снова придётся сидеть с детьми, параллельно выполняя домашнее задание. Я кормила одного из малышей молоком из бутылочки — за этот год я наловчилась ухаживать за детьми — и сидела в окружении многочисленных ребят, дав им всем какие-то задания: кто-то рисовал, кто-то смотрел мультфильмы, кто-то играл в железную дорогу; дети постарше наводили порядок и точно так же, как и я, выполняли домашнее задания. Почти всех удавалось устраивать в школы. В общей гостиной царила спокойная атмосфера, а за окном накрапывал мелкий дождь, навевая какие-то неопрпеделённые мысли. Удивительно, под фон всеобщих голосов я умудрялась делать задания и думать о прошлом. Внезапная тишина обозначилась приходом главного воспитателя в гостиную. Все обернулись, как только услышали громкие шаги миссис. «Ванда», — низким, грубым голосом произнесла она. Именно за его постоянную интонацию, искренний смысл которой мы никогда не могли разгадать, все дети её побаивались и сторонились, а потому старались как можно реже попадаться ей на глаза. Я уж боялась, что что-нибудь натворила, сама того не заметив, но всё оказалось куда неожиданнее. Миссис приказала мне следовать за ней, и я, оставив задание, но не выпуская малыша из рук, отправилась вместе с ней в коридор. «Что-то случилось?» — интересовалась я. Мурашки холодной волной окутывали мою кожу. «Сейчас узнаешь», — в ответ услышала я. И больше ничего. Вскоре мы оказались в кабинете директора, мистера Золы. Он сидел в кожаном кресле за крепким дубовым столом, а напротив него на стульях восседала супружеская пара. На вид им было около сорока-пятидесяти лет. Посередине стоял высокий юноша, однако его рост не превышал рост Вижна. Я, не понимая, что происходит, приблизилась к ним. Директор попросил меня присесть на ещё один стул. «Ванда, — тогда сказал он. Мистер Зола всегда отличался огромными великодушием и вежливостью, и потому мы все, даже будучи не особо с ним знакомы, любили и почитали его. — Ты вот уже шестнадцать лет являешься воспитанницей нашего приюта. Умная, способная, активная девочка, ты редко получала замечания от воспитателей и являлась примером для остальных детей. Теперь я с радостью готов сообщить тебе, что ты наконец-то получаешь шанс жить в полноценной семье, где о тебе будут заботиться, как о родной дочери.» У меня спёрло дыхание. Я старалась удержать ребёнка в своих руках, жалея, что не передала его по пути какой-нибудь воспитательнице. Я даже не могла ответить на его реплику, хотя того явно от меня и ожидали. Я лишь осматривала семью, которая, по всему видимому, хотела меня забрать. Аккуратно сложенная женщина — мать — была одета в строгое платье, её розовое лицо обрамляли каштановые кудри, достающие ей до плеч. Мужчина, сидевший рядом — отец, тоже отличался располагающим к себе видом: серый костюм, рубашка, на глазах — очки. Они выглядели как достаточно обеспеченная супружеская пара, но в целом — одна из тех, которых вы можете встретить в нашем Портленде. За всю свою жизнь я насмотрелась на них вдоволь, когда те бесконечно следовали в кабинет директора. Гораздо большее внимание меня привлёк ещё один персонаж сей драмы — юноша, стоявший позади них и бесстыдно меня рассматривающий. Мне всегда было интересно, какой я выглядела в тот день в его глазах: застенчивой, скрытой, сдержанной, напряжённой? А может, всё вместе. Парень был моего возраста. Он полностью перенял внешность своего отца: те же светлые кудрявые локоны, горящие голубые глаза, стройный стан, хитрая ухмылка. Одет он был в простую толстовку и джинсы, какие тогда были в моде. Наверняка, он учился в таком же классе, что и я. Между нами сразу же установился зрительный контакт, и я думала, насколько меня хватит, и перестанет ли он так усердно прожигать меня своими глазами. Он был красавцем, это и дураку стало бы понятно. Его внешность притягивала, как магнит. В нём сразу угадывались черты темпераментного, горячего, эмоционального мужчины. Я поспешила отвести взгляд — мне было до того неловко, что я предпочла вернуться к младенцу, которого держала в руках. Всё то время, пока я осматривала семью, директор говорил о моих достижениях и нахваливал меня наивысшим образом, иногда даже забывая некоторые аспекты и спрашивая о них у меня. Я отвечала довольно односложно, сжато: я всё ещё находилась в состоянии шока. Меня кто-то берёт… Но почему меня? И почему только сейчас? Мысли смешались в моей голове. Я не знала ничего. Понравится ли мне у них? буду ли я чувствовать себя как дома? Смогу ли я привыкнуть к чужой обстановке? А как я покину приют, раз я уже так сильно слилась с ним? «Ванда, — вновь позвал меня директор, явно пребывавший в недоумении от моего долгого молчания. — Эти люди утверждают, что знали твоих родителей.» Эта фраза выбила меня из моего застывшего состояния. Я тут же подняла голову, не в силах поверить ему. В моём взгляде читалась надежда. Неужели я наконец смогу узнать тайну тех, кто оставил меня здесь на попечение воспитателей и судьбы? Ведь мисс Денверс никогда мне о них не рассказывала. Она знала всё о родителях Вижна, но о моих - ни капли, как много я её об этом ни спрашивала, надеясь в один день услышать долгожданный ответ. И теперь я его получала. Решение не заставило себя долго ждать. Я сразу же согласилась стать полноправным членом новой семьи. Мне наконец давалась законная фамилия, и теперь я чувствовала себя полноценной Вандой Максимофф.