Испытание страхом

Именно так начался совершенно новый этап в моей жизни. Мои новые родители в тот же день, позволив мне собрать вещи, увезли меня в свой дом. Я попрощалась со всеми детьми, которых мне довелось воспитывать, и при совершенно других обстоятельствах на их плечи упали капли моих слёз, пока я обнимала их. Но я уходила в совершенной прострации, понимая, что, возможно, больше никогда не увижу этих славных, милых, добрых и весёлых детей, остававшихся здесь, пока меня увозили в новый дом. Хотя — я слишком долго видела, как точно такое же происходит с другими ребятами. Когда я выходила из приюта с рюкзаком, закинутым на одно плечо — в него помещались все мои вещи — я кинула прощальный взгляд на старое здание в романском стиле и пару воспитателей, провожавших меня у порога. Последнее, что я помнила о месте, где выросла, это его величественный фасад, раскинувшийся под плотными серыми тучами. Я прощалась с местом, в котором познакомилась с Вижном, я надеялась в скором времени увидеться с местом, где встретила Пьетро.

***

Признаюсь честно — мне было немного неловко ехать на заднем сидении рядом с Пьетро. В первое время он вызывал у меня такие смешанные чувства, что я думала, что боялась его. Возможно, так оно и было. Кроме Вижна, я никогда тесно не общалась с парнями, и теперь в моей жизни появился он, совершенно выбив меня из колеи. Приёмные родители что-то говорили мне о том, как изменятся теперь мои будни, и я бы с радостью их слушала и могла бы наверняка им ответить, если бы не этот прозорливый взгляд. «Мы понимаем, сейчас у тебя шок, — повторяла миссис Максимофф. — Но скоро всё наладится. Мы объясним тебе всё, что ты хочешь знать. У тебя теперь будет собственная комната. И брат. О, мы уверены, вы найдёте общий язык!» Я не нашлась, что ответить. Я была благодарна этим людям за то, что забрали меня из приюта, где в прикладывала все силы для того, чтобы не чувствовать себя одинокой, и я надеялась, что моё первое впечатление о Пьетро окажется ложным и он на самом деле не такой придурок, каким кажется. «Большое вам спасибо, — я проглотила слюну. — Вы же расскажете мне про моих родителей?» «Конечно, — миссис Максимофф улыбнулась мне в зеркало. — Кстати, теперь ты можешь звать нас мамой, — она указала на себя, а затем погладила мужа по плечу, — и папой.» «Как скаже… шь, ма.» На последнем слове мой голос сорвался. Я произнесла это слово так, будто оно было чем-то запрещённым. Дело в том, что я никогда никого не называла мамой. Время, проведённое в машине, тянулось вечно. Дом находился в другом конце города, но мне казалось — на другом конце Вселенной. Попутно мне пытались задать какие-то вопросы, и я вроде бы отвечала, поддерживая беседу (не поддержать было бы неуважением, а эти люди как-никак забирали меня в свою семью). Я что-то рассказывала о себе, но ограничивалась лишь сухими фактами: хобби, любимые предметы, как провожу свои выходные, в чём пытаюсь преуспеть, в какой школе учусь. Пьетро молчал всю дорогу, и когда на его, как мне казалось, похотливый взгляд, я ответила самым агрессивным выражением лица, которое только могла сгенерировать, он наконец — в последний раз — ухмыльнулся и, вскинув брови, отвернулся, устремив взгляд в окно. Не сомневаюсь, что он осматривал меня ещё очень долго — в отражении. Мне устроили шикарный обед. Я и не подозревала, что ради меня старались настолько, что заказали дорогую еду из ресторана. Наверное, удочерение меня для них было гораздо большим событием, чем для меня. Я корила себя. Я не должна так отвратительно относиться к ним! Я должна быть благодарна! Я впервые понимала, насколько мой характер ужасен. Я не помню, чтобы в жизни ела когда-нибудь так, как ела в тот день. Дорогое мясо, закуски, мне даже предлагали вино (я отказалась в силу своего возраста). Вся эта еда качественно отличалась ото той, которой мне приходилось питаться в приюте, и лишь когда я, попробовав кучу деликатесов до отвала, откинулась на спинку мягкого стула, лишь тогда я поняла, что я просто случайно встретилась с фортуной. Я ощущала тепло, добрые взгляды родителей, уют и настоящую семейную обстановку. Наверное, этого мне и не хватало. Я много рассказывала о себе. Когда я перестала ощущать тяжесть стен приюта на своих плечах, мне как будто язык развязали, и я поведала всё, что могла им доверить. Разумеется, я не говорила про Вижна. Вижн был солнцем, горевшим в моей груди, даже если временно оно потухло. Чёрт меня дёрнул за язык сказать, что я рисую и пишу стихи. Родители тотчас же попросили меня показать им все свои творения. Пьетро же тактично молчал и посматривал на меня сквозь бокал белого вина. Я видела его постоянную ухмылку. Он родился с ней? Отчасти такое его поведение заставляло меня сидеть в гостиной как можно дольше. Я боялась оставаться одна в отведённой для меня комнате на втором этаже. Ведь он мог зайти туда в любой момент. А когда родители вдоволь налюбовались моими работами, я напомнила им о том, что они хотела мне рассказать. Мои биологические папа и мама. Что с ними? Почему они оставили меня? И вот что я узнала. Мои родители, Эрик и Магда Леншерр, были учёными, специалистами в области психологии. Довольно успешными, кстати сказать. К двадцати пяти годам они уже успели построить себе научную карьеру и зарекомендовали себя как компетентных, надёжных учёных. Осознав, что их интересы довольно схожи, они поставили перед собой грандиозную цель и с тех пор посвятили свою деятельность такому важному аспекту человеческой жизни, как страхи. Они познакомились, когда поступили в один и тот же университет Соковии и попали в одну группу. Это была взаимная симпатия с первого взгляда, а с течением времени эта симпатия переросла в более глубокое чувство. Меж тем, они не уделяли огромное внимание своей связи, сосредоточившись на науке. Они стали крепкими друзьями и сотрудниками. Они много экспериментировали, проводили опыты в собственной лаборатории, находившейся в закрытом подвале университета, и писали статьи на такие ошеломляющие темы, что их не сразу воспринимали всерьёз. Параллельно между ними возникала любовная связь, и они даже подозревали о её существовании с того момента, как только встретили друг друга. Для них это не стало неожиданностью. Чувства развивались у них плавно, так же, как разгорается костёр, и лишь затем — со вспышками и страстью. Они были лучшими на своём курсе. Пара, подающая всем надежду и пример. На них равнялись даже некоторые студенты со старших курсов, а преподаватели и вовсе видели в них людей, определяющих своё поколение, а может, даже опережающих его. Они участвовали в научных конференциях и предлагали такие сумасшедшие проекты, от которых у специалистов в области психологии волосы дыбом вставали — в первую очередь, из-за их напористости, решительности, рискованности. Пытаясь каким-то образом наградить их за активную деятельность, руководство учебного заведения отправило их учиться по обмену в крупный американский университет. В Штатах у них бы появилась более крупная возможность реализовать свои планы и перевернуть мир науки и психологии своими по истине уникальными открытиями. Там-то они и познакомились с такими же активными студентами — будущей четой Максимофф. Они поделились с ними идеей своего проекта, над которым корпели целые годы, и те с энтузиазмом приняли их задумку, пообещав помочь в её осуществлении. Студенты понимали, что для такого масштабного проекта потребуется немалое количество человек, в связи с чем решили подыскать себе помощников на время его реализации. Ими стали некоторые аспиранты и выпускники, готовые на всё, чтобы наконец написать свои выпускные квалификационные работы и получить учёную степень. Их план состоял в создании некоего психологического эксперимента, который бы помог людям бороться со своими страхами. В течение долгих столетий люди искали путь избавления от собственных боязней и фобий. Одной из самых главных и масштабных идей стала идея полного погружения в страх, и молодые студенты взяли его за основу своей работы, даже понимая, что такая концепция была отвергнута из-за своей неполноценности. Но они пошли дальше: они хотели доработать её и довести до идеала. Они смутно представляли себе идею, зато энтузиазма в них было хоть отбавляй. Таким образом, студенты смогли отыскать приличную лабораторию и раздобыли специальные приборы. Они учли возможность нанесения морального и физического вреда, они прорабатывали этот проект долгие годы. Так долго, что параллельно не забывали и про личную жизнь. Эрик и Магда, не в силах дождаться окончания доработки своего проекта, решили завершить его уже женатыми. Они встречали новое будущее настоящей семейной парой, и не только это радовало их — Магда забеременела. И всё шло хорошо. Однако нельзя быть таким беззаботным, когда работаешь с самим страхом. Студенты условились не экспериментировать до тех пор, пока проект не приведут в действие. Это может быть нанести непоправимый ущерб: как морально, так и физически. Особенно строго это правило применяли по отношению к Магде: она оставалась разработчиком на теоретическом уровне, её даже запретили подпускать к изобретению. А потом настала череда необъяснимых событий. Эрик и Магда стали гораздо скрытнее от своих новых друзей. Поначалу все полагали, что они уклоняются от ставших традицией встреч в баре для обсуждения проекта и отдыха из-за плохого самочувствия Магды — ведь она ждёт ребёнка, за ней нужен уход! Но затем их сотрудники стали находить в их рабочих столах какие-то чертежи и толстые тетради со странными, не связанными по смыслу записями. Все эти разработки относились к их общему проекту. Тогда-то они и поняли, что что-то не так. Потому что вскоре пропал Эрик. Просто, резко, в один из самых спокойных будней. Он должен был прийти на финальное обсуждение проекта, которое было запланировано ещё пару недель назад. Уже прошёл год, учёба четы Леншерр в американском университете подходила к концу. Это значит, что и проект был на финальной стадии завершения. Осталось лишь подвергнуть его некоторым испытаниям — а там, заметив неполадки и недоработки, наконец подвести его к концу и вывести на публику. Но он не явился. А когда одного из студентов подослали к Магде, тот нашёл её совсем не похожей на себя: она не билась в истерике, её глаза не выглядели заплаканными, она стояла на пороге совершенно спокойной, будто ничего и не произошло. Только переживание было заметно в её взгляде и речи: она отвечала односложно, неохотно, словно хранила какой-то секрет, который боялась разболтать. Пока студент пытался узнать, всё ли в порядке, Магда лишь кивала и пыталась уклониться от разговора, придумывая нелепые отговорки. Он сразу заметил некую странность: Магда всегда была такой общительной, импульсивной, сосредоточенной и остроумной, а сейчас терялась, не в силах подобрать слов. Пытаясь ничего не выдать, она от переизбытка чувств упала в обморок. Спустя пару дней, как-то поздно ночью, на пороге дома Максимофф предстала Магда и со слезами на глазах попросила, если с ней что-то случится, непременно отыскать её дочь, которую она пока хранила под сердцем и собиралась назвать Вандой. Никто так и не понял, что же произошло и в каком заговоре участвовали Магда и Эрик. После этого она исчезла. А дочь пришлось искать шестнадцать лет. Максимофф обошли всю Америку, опрашивали полицию, больницы, родильные дома, детские приюты на предмет появления младенца по имени Ванда. Понимая, что сначала стоит разобраться с таинственными исчезновениями семьи Леншерр, они не предпринимали решительных действий, пока не расследуют дело об их пропаже. И теперь же они наконец отыскали их дочь и решили приютить её у себя, как того хотела сама мать ребёнка. Корзинку в приют подкинула Магда, положив туда записку с просьбой наречь девочку определённым именем, наверняка отправившись спасать мужа. И теперь они официально считаются пропавшими. Под конец рассказа по моей щеке спустилась одинокая слеза. «Простите», — лишь произнесла я и выбежала из гостиной в ванную, закрыв за собой дверь. Они ещё долго пытались успокоить меня, и я вроде сдавалась, просто чтобы показать, что их старания не напрасны, но в глубине души у меня засела такая печаль от потери родителей, стремившихся выполнить дело жизни и при этом не потерять друг друга, что я поставила себе задачу в определённый день найти их. Дослушав эту историю, лившуюся из уст мамы и папы параллельно (они дополняли слова друг друга, и это было так романтично!), я вытерла губы салфеткой, отодвинула тарелку и надрывающимся голосом попросила разрешения отойти в уборную. Они указали мне на вторую дверь по коридору направо. Я, едва сдерживая слезы, быстрыми решительными шагами выбежала из столовой и, заперевшись в ванной, скатилась на пол по двери, протирая лицо руками. Я была плаксой. Той ещё! Я всегда завидовала сильным, стойким девушкам, которые в моменты горечи или внутренней борьбы не показывали свои истинные чувства, а наоборот — стремились успокоить остальных и уверить их, что с ними самими все в порядке. А я же… удивительно, что достаточно суровая жизнь в приюте не закалил меня. Возможно потому, что там мое внимание сосредотачивалось на Вижне и мисс Денверс, но не на собственных несчастьях и поражениях. Я не знаю, из-за чего плакала. Может, внезапное появление новой семьи так на меня повлияло. А может, их рассказ о моих биологических родителях, стремившихся одновременно осуществить проект всей жизни и при этом не потерять друг друга. Да, возможно, так оно и есть. Я не помню, сколько просидела на холодном кафельном полу ванной, время для меня перестало существовать. Помню только, как дверь попытались открыть, и я отперла замок, извиняясь за долгое отсутствие. Я надеялась, что к тому моменту слезы уже успели высохнуть, и, ещё пряча взгляд, увидела на пороге даже не родителей. Это был Пьетро. Должно быть, он так же попросился выйти, понимая, что опешившие родители ещё долго будут принимать решение, и направился сюда же. А может, ему и вовсе понадобилась уборная. «Ты чего-то хотел?» — я не заметила, как всхлипнула. Пьетро, не говоря ни слова, резко заключил меня в вот объятия, тихо поглаживая по спине и волосам. От такого наглого вторжения в мое личное пространство я опешила и поначалу хотела оторваться, накричав ему в лицо все характеристики, что успела о нем составить. Но затем… я поняла. Если он так поступил, значит, мне это было необходимо. Я осторожно, едва касаясь, обвила его талию и прижалась к груди. На меня сразу снизошло огромное облегчение. Я как будто почувствовала прикосновение ангела. Мне было комфортно в его объятиях. Я ужаснулась: где-то на уровне подсознания мне показалось, что в его объятиях гораздо мягче и комфортнее по сравнению с Вижном. «Все хорошо», — повторял он снова и снова; его голос был спокойный, тихий, мягкий, сравнить его можно было только с бархатом. «Пойдём обратно? — спросил он, слегка отрываясь, чтобы посмотреть на него. Я покачала головой в отрицательном ответе. — Ну хорошо. Постоим здесь.» Он понял меня. Господи, спасибо! «Знаешь, люблю вот так вот стоять в ванной. Обниматься с кем-нибудь. Нет, ну конечно, лучше было бы в душевой кабинке, чтобы вода текла ещё.» Я отстранилась и в недоумении — даже испуге — посмотрела на него, мой взгляд так и вопрошал: «Ты адекватный — такие шутки шутить?!» А Пьетро лишь залился в добром смехе. «Прости, мой юмор весьма специфичен, — ответил он, оставляя улыбку на губах. — Тебе придётся к нему привыкать». В тот момент у меня появилась надежда, что похотливый взгляд мне всё-таки привиделся, а Пьетро на самом деле довольно приятный парень, но своими шутками он все испортил. Я осознала: мне нужно относиться к нему настороженно. Это всё-таки не Вижн, каждый шаг которого можно было более-менее предугадать. Это был совершенно другой человек, и ожидать от него того же было бы глупо. Так что я смирилась с этой мыслью, и вместе мы покинули ванную комнату. Мне ещё долго пришлось свыкаться с мыслью о том, что вся моя жизнь круто повернулась, но при этом в глубине души у меня засела такая печаль от потери родителей, просто хотевших преобразить этот мир, что я поставила себе задачу в определённый день найти их.