Живая мёртвая

Мэтта разбудили в четыре. Он проснулся и увидел заплаканное лицо Шантал, чьи бледные руки дергали его за плечи, а пересохшие губы что-то взволнованно, будто в приступе шизофрении, твердили ему прямо в уши. Мэтт натянул белую футболку и, не задумываясь, побежал вслед за Шантал на третий этаж. Все люди на лестнице взволнованно перешёптывались при виде их, некоторые открыто насмехались, а единые вампиры, чьи глаза светились предательским красным, держались за руки и плакали. В груди Мэтта с каждой секундой зарождалось что-то все более зловещее и страшное, сжимающее ему горло цепкими лапами. Он плохо помнил тот момент, пока они с Шантал бежали по заполненному девушками коридору. Они мельтешили, будто мухи перед глазами, и во взгляде каждой из них Мэтт читал неописуемый ужас. Мэтт впервые видел оборотней напуганными. Шантал довела его до двери комнаты, принадлежащей вампирам, и упала, съехав спиной по стене. Она зажала руками рот, пытаясь перекрыть всхлипы. Мэтт плохо помнил тот момент, — все превратилось в кашу, — но он отчетливо помнил ту мысль, которая промелькнула у него в голове в тот момент: неужели это Шантал, гордая и независимая, плачет здесь сейчас на полу, издавая нечеловеческие звуки. Мэтт толкнул дверь и сразу увидел толпу вампиров. Он точно разглядел Даниэля, Лидию, Патрика, Мэлони и придурка-Питера, склонившихся над чем-то на полу. Разум Мэтта тогда стал похож на туман, который не пройти ни днём, ни ночью. Он за секунду преодолел расстояние до объекта на полу. Феликс, которого Мэтт не заметил при входе, схватил его за плечо и развернул к себе. Этот жест был полон дружеского доверия и искренности. Мэтт смотрел на по обыкновению самодовольного Феликса, чьи глаза предательски блестели, и медленно понял, почему он его остановил. Такой безмолвный жест, легкое касание плеча, выбившее из колеи хрупкое спокойствие Метта. Он ринулся к толпе и, на удивление, все расступились, потупив взгляд. На полу из дубовых досок расплылось бурое, почти чёрное, пятно. Оно было настолько большим, что Мэтт сначала не понял, что сорочка на человеке на полу была сначала белой. Это была Джессика. С каждой секундой осознания этого факта мир Мэтта рушился, будто карточный домик. Его мертвое сердце на миг забилось в бешеном ритме от отчаяния и боли, а голова пошла кругом. Перед ним лежала Джессика и смотрела немигающим взглядом прямо на него. Ее ржавые волосы раскинулись по грязному полу, в них забилась пыль, а концы вымазались кровью. Ресницы чуть трепетали от ветра, а руки, лежащие на собственном животе расслабленно зажимали кусок ночнушки. Мэтт в холодном поту, будто в приступе эпилепсии, кинулся к ней и начал трясти за плечи. Нет, он понял, что она не притворяется. Он просто хотел попрощаться, просто хотел сказать, что любит ее, просто хотел услышать тоже самое от неё. Но он даже для этого не успел. Джессика больше никогда не ему не улыбнётся. Майя, вошедшая в комнату, наблюдала страшнейшую картину в ее жизни: мальчишка-вампир, бездушная тварь, плакал над телом своей сестры, умоляя ее проснуться хоть на минуту. Это трогало до глубины души, пробуждая в Майе некое чувство скорби и сожаления. В пять тридцать утра Мэтта наконец вывели из комнаты. Его трясло, а глаза, казалось, уже не выражали ничего вразумительного. Оборотень повёл его насильно в ванную, окунув голову в холодную воду. В это же время Майя сказала, что Джессику похоронят как следуют и послала оборотней помладше найти гроб и место. Все двигались в бессознательном состоянии, будто под дозой чего-то тяжёлого. Кларисса, лучшая подруга Джессики, сидела около ее трупа в ванной и аккуратно смывала салфеткой кровь с шеи и рук. Она не глядела на зияющую дыру у той в животе, что жёг ангельский клинок. Кларисса смотрела на подругу не мигая, но взгляд ее впервые за долгое время был осмыслен. Девушки-оборотни подобрали ей длинное чёрное платье с глубоким вырезом и корсетом. Грязные от пота, крови и пыли волосы вымыли и заплели. В семь утра Джессику вынесли в гробу без крышки шесть вампиров и оборотней, поддерживая гроб снизу. Вампирши шли сзади, еле волоча ноги. Оборотни тихо переговаривались, некоторые обнимались. Все это время никто не нарушал мертвую тишину. В семь двадцать заговорил Люк: — Полная луна утешает всех, кто болен, — людей и диких животных. В сиянии полной луны есть безмятежность, в прикосновении ее лучей — спокойствие, умиротворяющее тело и ум. Так пусть при свете этой дуны неспокойная душа Джессики Смит навсегда покинет ее раненое тело, освободившись от всего дурного. — Оборотни опустили голову. Люк всегда произносил это на похоронах, когда хоронили оборотня. Но сейчас, видя лица вампиров, безжизненные и жалкие, он решил, что им требуется организованность как никогда. Мелани выглядела подавленной. Ее короткие мальчишеские синие волосы начали отрастать, придавая ей некой неопрятности. Взгляд был замучен и несвеж, а кожа казалась пепельного оттенка. — Сегодня мы хороним одну из нас, наших сестёр, — Она прочистила горло и начала, — зверски убитую собственным братом. — Толпа оборотней переглянулась друг с другом. — Только был ли этот Александр нашим бортом? — Нет. — Скарлет Фликерман вышла из толпы, мягко обводя взглядом толпу. Ветер гулял в их неспокойных неприбранных волосах, на лицах было сожаление и слезы. — Он был моим братом. Точнее братом Скарлет Фликерман — девушки, которой принадлежит мое новое тело. Вампиры в ужасе зажимали рты руками. Шантал, мало на себя похожая, плакала на плече у Феликса, который тоже еле держался на ногах. — Что ты несёшь, девочка? — Оборотень, лет шестидесяти на вид, приблизился к ней, протянув руку. Скарлет еле заметно моргнула, и мужчина, вздохнув в последний раз, осел на землю. Толпа в немом крике замолкла. — Не перебивать. — Ее властный, приглушённый голос раздавался на несколько миль. Он, казалось, рушил сознание, обволакивая мозг, заставляя трепету перед его носительницей. — Вампир, убивший девчонку, и не был вампиром вовсе. Он смесь вампира и сумеречного охотника, поэтому ему поддался ангельский клинок, способный убить нечисть вроде погибшей девчонки. — Оборотни обнажили когти, вампиры — клыки. — Я не мать нечисти, я мать демонов. Поэтому мне вас ничуть не жаль. Смеси демонических сознаний вроде вас с другими, а ещё хуже — примитивными, вызывает у меня отвращение. Посмотрите на себя: вы, злейшие враги истории, убаюкиваете друг друга на коленях. Вы жалкие. Мои дети перебили пол вашего мира. Мы сломали вас только потому, что вы опустились до уровня этих примитивных. Вы жалкие и бесхребетные. Это вас и погубит. Молчание стало звенящим. Внезапно пошёл дождь. Люк вытер тяжёлые капли со лба. Он не знал, кто перед ним, но зловещий трепет заставлял его слушать и повиноваться. — Ну что же вы смотрите? — Она рассмеялась. Смех этот казался слишком чужим для кладбища. В дубовом гробу, на белой льняной подкладке, от этого смеха тело Джесси дёрнулось, будто в конвульсиях. — Я Лилит. Королева всех демонов. Я — зло в этом обитом кожей сосуде. Я непобедима, я сестра самого дьявола. Я ваш ночной кошмар, дети Ночи. Ее голос громовым раскатом громыхал в головах всех вампиров и оборотней, стоящих на этой влажной от дождя земле. Вода на их лицах смешалась со слезами и грязью. Усталость и гнев наложили мрачный отпечаток на их свободолюбивые лица. Эта война Джастина, Лилит, демонов-перевертышей, но не их. Они всего лишь заражённые тяжелейшими генными недугами примитивные, которые никогда не смогут излечиться и жить, а не выживать, ища по подворотням новую дозу крови или борясь с мучительными приступами во время полнолуния. Это их жизнь, их проклятие, которое они не выбирали. — Мы знали о твоём возвращении. Но мы не ждали так рано. — Люк поднял голову, храбро смотря Скарлетт прямо в глаза. Они стали чернильно-черными, точно уголь. — Меня не волнуете вы, ваши жалкие кланы. — Она перебила его, со злостью оглядев толпу. — Приклоните головы перед королевой, и вас не постигнет участь Александра Фликермана. Тот, думая, что та девчонка в гробу и есть будущая Лилит убил ее, чтоб я не смогла проникнуть на землю. — Она снова гнусаво рассмеялась. — Он ошибся, поэтому погиб. А у вас был шанс. Он мог прекратить это все одним ударом своего клинка, но судьба решила иначе. Вампиры переглянулись с Патриком, оборотни — с Люком. Те кивнули, и вампиры медленно начали опускаться на колени. Вскоре все стоящие перед гробом Джессики, преклонились перед хрупкой фигуркой Лилит в теле Скарлет. — Судьба свела Скарлет Фликерман с вампиршей в порыве зверского голода, поэтому я здесь. Эта вампирша сейчас в гробу, судьба забрала ее жизнь. Но я не повелеваюсь судьбе, приносящей смерть. Я и есть смерть. На улице завывал прохладный ветер. Но холод был совсем не на снаружи.

***

Пока клан Рафаэля встречал первый рассвет апокалипсиса в теле Скарлет, Рафаэль ухаживал за Изабель, чьё тело все ещё было слишком слабо, но кровотечения и судороги прекратились. Мейсон с заметной ревностью смотрел, как он носится вокруг неё, будто надоедливая пчела. Сам он был постоянно жутко голоден, но Рафаэлю было отчасти плевать на Мейсона. Раф бегал за кровью в город только тогда, когда сам был зверски голоден. Изабель от крови отворачивалась. Тогда Рафаэль впервые заметил, как жутко она схуднула: колени и локти стали жутко острыми, на животе стали выпирать ребра, скулы стали заметнее. Рафаэль не на шутку разнервничался. — Ей больше не нужна кровь? — Мейсон угрюмо кивнул. Он сам был жутко голоден. — Так а что она ест теперь? Мейсон вздохнул и закатил глаза, будто объяснял все маленькому ребёнку. — Обычную пищу. Как раньше. — Мейсон зажмурился от рвотного позыва при мысли о горячем жаркое или рыбе во фритюре. — Где мне её искать, эту обычную пищу? — Рафаэль устало опустился на кресло. Руки невольно повисли вдоль тела, он будто обмяк всем телом. Многомесячная охота, а потом побег достали из него все силы. — Не знаю, Рафаэль. — Мейсон впервые обратился к нему по имени и тут же поднял голову, ожидая реакции. Но то ли тот не расслышал, то ли просто не придал значения. Оба замолчали. Слышно было только как размеренно дышит Иззи. Этот звук был так непривычен для Рафаэля, что тот постоянно смотрел на её тихо вздымающуюся грудь. — Я найду еду. — Рафаэль поднял взгляд на девушку и невольно вспомнил Элизу. Мысли о ней заставили его слегка улыбнуться самому себе. я не потеряю себя, милая Элиза — Где? — Мейсон удивлённо поднял бровь. — Твой друг оставил в холодильнике только масло и соль. — Это не твоё дело, сопляк. — Рафаэль вновь надел циничную маску на лицо и направился к выходу из комнаты. — Следи за ней так, как будто это твоя дочь, понял? — Понял. — Тот кивнул. Он и так оставил семью из-за неё. — Если я не вернусь завтра, то ты труп. Это наш единственный шанс. — Рафаэль натянул плащ и направился к выходу. Но уже взявшись за ручку, он остановился и резко развернулся. Рафаэль быстрыми шагами преодолел этаж и вернулся в комнату девушки. Она уже не спала. — Ты уходишь, снова? Ты же обещал. — Она еле двигала губами. — Ты должна поесть. А этот заблудиться в трёх соснах. Я вернусь сегодня, может завтра. — Он не сказал обещаю, потому что это слишком громкое слово. Оно обязывает его вернуться, а Рафаэля Сантьяго ничего не обязывает. — Я не верю тебе. — Она чуть приподнялась на руках, еле оторвав голову от подушки. — Но я верю Мейсону, он спас меня от Джастина. Он был со мной все это время. Он спас мне жизнь. Рафаэль проигнорировал эту фразу. Он присел перед ней на корточки и взял за руку. Она была тёплой, даже горячей. — Мне страшно, Изабель. Но я боюсь не за себя. Я боюсь, что однажды потеряв самого дорогого мне человека, я могу лишиться и тебя. Но я уже не переживу этого, понимаешь? Слишком больно было тогда, и я не представляю, как вновь найти силы жить сейчас. — Он слегка к ней придвинулся. — Я благодарен тебе за то, что появилась в моей жизни. И я каюсь, что испортил твою. — Он опустил голову. Изабель медленно перевела взгляд на Рафа и слегка приподняла своей рукой его подбородок. — Знаешь, я не уверена, что ты её испортил. — Она устало улыбнулась. — Я нашла то, чего никогда не имела. — Проблемы? — он усмехнулся. — Как бы не приторно звучало — любовь. — Оба замолчали. За окном завывал ветер, а в камине горел огонь. Комнату наполнял приглушённый тёплый свет от огня. Рафаэль придвинулся к ней ближе и поцеловал. Так, как целовал только Элизу. Её губы приятно обжигали, будто те огоньки пламени в камине. Её нежные руки обнимали его за шею, но так по-детски, будто хватаясь за маму. Она чувствовала от него такую заботу и любовь, что все уходило на второй план. Все проблемы разом теряли смысл, когда сильные руки Рафаэля мягко касались её спины. Он оторвался и поглядел ей прямо в глаза. Этот год, полный поражений и ужаса, сделал их такими серыми, будто присыпанными пеплом. Это пугало его больше всего. — Не надо, Иззи. — Он впервые обратился к ней ласково. — Сейчас слишком страшное время, чтобы привязываться. — Он отошёл он неё, наблюдая, как гаснет в серых глазах едва вспыхнувший огонёк. — Я поняла, — она отвернулась к стене, обняв себя руками. Рафаэль опустил голову. Усталость впервые за долгие годы тронула его сильные плечи. — Что ты поняла? Она не оборачивалась. Возникла неловкая длинная пауза. Раф мягко тронул ее за плечо. Иззи дернулась всем телом, будто от электрического заряда, и вдруг обернулась к нему лицом. Глаза, огромные, будто старинные блюдца, налились слезами. Изабель горько и громко плакала, и крик этот был полон ненависти и любви одновременно, сожаления и страха. Так кричат, когда осознание смерти падает на человеческие плечи. Так плакал сейчас Мэтт Купер в ванной, не зная, что похороны уже слабо похожи на прощание. Скорее горькую встречу. — Я поняла, что Джессика была права. Ты холод, ты мрак, ты то, чего бояться дети. Ты мой главный страх, кошмар. Ты не способен на тепло, на чувства, на сострадание и доброту. Я не знаю, кто была эта чертова Элиза, про которую все говорят, но, знаешь, что-то мне подсказывает, что именно ты ее и убил... Сказав это, она осеклась. Лицо Рафаэля выразило такую несметную, неудержимую боль, что Изабель на секунду пожалела о сказанном. Он как-то ссутулился, черты его лица стали острее, скулы и шея напряглись. — Ты права, — он прикрыл дверь и сел прямо на пол перед ее кроватью. — Во всем права. Я убил стольких ни в чем невиновных людей, покалечил столько жизней, ради собственной выгоды. И Элиза вошла в этот список. Изабель боялась пошевелиться. Нет, по-другому. Она боялась Рафаэля. — Я полюбил кого-то впервые. У меня не было родителей. Вампиры не могут иметь детей. Я жил в разных эпохах, но именно пятьдесят лет назад я встретил этого ангела, посланного из самого рая. Ее послали, чтобы изменить меня и спасти мою чёрную душу. Я не сказал ей, что вампир. Побоялся ее реакции. Мы ходили в кафе, на пикники, к ее маме на пирожки с черникой. Она выкрасила мне волосы в зелёный однажды. Она тогда так звонко смеялась, что умереть можно. С ней я жил, дышал, хоть и не вдыхал кислород. Он замолчал. Мейсон за стеной чихнул. — Она полюбила человека. Не монстра и убийцу. Я понял это слишком поздно. Но я решил, что лучше сказать сразу. И сказал. Но она приняла меня. Она сказала, что любит меня любым, и это окончательно влюбило меня в неё. Я проводил практически все время с Элизой. Я перестал убивать и калечить жизни. Я был по-настоящему счастлив. Она подарила мне лучшие годы моей жизни, она показала мне истину и смысл самой жизни. — Но она же была смертной, так? — Она попросила ее обратить. Сама. И тогда я понял: она вся моя жизнь. Весь мой смысл в этих синих глазах и светлых волосах. Она стала вампиршей и вышла за меня замуж. — Глаза Изабель округлились. — Да, она стала моей женой. Но ненадолго. В это время Джастин запустил свою программу по спасению мира и забрал ее у меня. Он сказал, что мои обращённые самые подходящие для смешивания. Элиза оказалась удачным экспериментом. Но как только она узнала, что Лилит вселится в неё, покончила с собой. Я убил ее, но не своими руками. Но я виновен, только я. Я забрал ее у семьи, забрал ее спокойную жизнь, ее возможность стать мамой. Но она попрощалась со мной, сказав мне самое важное, что должна была: ты вампир лишь снаружи, внутри ты человек, личность и должен им оставаться. Не теряй лицо в порыве ярости и голода. Помни: я всегда с тобой. Просто не в том теле, к которому ты привык. Так вот, Изабель. Я вижу ее в тебе. Он смахнул с глаза слезу и вышел из комнаты, оставив после себя запах крови и холодного ветра. Изабель разрыдалась, упав на подушку. Правда сдавила ей горло железными тисками. я тоже не хочу стать просто сосудом, для чего-то божественного, который придёт для того, чтобы спасти землю от Лилит. Но у меня нет выбора. Пусть хоть так, но я оставлю от себя хоть такой след.