Наши души, не правда ль, ещё не привыкли к разлуке? Всё друг друга зовут трепетанием блещущих крыл! Кто-то высший развёл эти нежно-сплетённые руки, Но о помнящих душах забыл.
Меф с досадой пнул попавшийся под ноги стул. Деревянная мебель жалобно скрипнула, но упрямо осталась стоять, по-видимому, вспомнив былые времена, когда была сильным и стройным дубом или ольхой. Мефодий зло прищурился, и стул вспыхнул, высоким пламенем взвившись под самый потолок. Эссиорх неодобрительно покачал головой, но промолчал. Причиной такому смиренному поведению был вовсе не светлый постулат «Не осуждай», а десятимесячный младенец, мирно посапывающий на руках у отца. Не желая разбудить малютку, Хранитель отошёл в сторону, от чересчур яркого пламени, но даже на этом расстоянии Меф ощущал укоризненный взгляд. Наличие спящего ребенка в комнате не давало разговаривать вслух и высказывать всё возмущение, которым Мефодий был наполнен до краёв. «Подумать только! Послать Арея искать грифона! Его! Полу-лопухоида, полу-стража, без магии и без помощников!» Меф дёрнул подбородком в сторону пылающего столпа, заставив его погаснуть. Эссиорх с интересом посмотрел на целый стул, который выглядел точно так же, как и пять минут назад. Невозможно было не отметить, что магия Мефодия изменилась после пребывания в Тартаре. (Или после месячного уединённого проживания в горах?) Как ни странно, но изменилась она в лучшую сторону: Сила перестала быть уничтожительной и приносила всё меньше вреда. Эссиорх посмотрел на Буслаева, стоящего у подоконника с мрачным видом и скрещенными на груди руками. Видно было, что без ответов на вопросы он не уйдёт. Кивнув головой в сторону выхода, Хранитель начал осторожно перекладывать сына на кроватку. Ни один сапёр, работая с проводками толщиной с человеческий волос, не действовал с такой осторожностью, с которой Эссиорх укладывал своего десятикилограммового малыша. Убедившись, что Люминесценций обманулся кроваткой-качалкой, Эссиорх пошёл на кухню, где его ждал Мефодий, от нетерпения успевший вымыть все кастрюли. Никак не прокомментировав несвойственную бывшему наследнику хозяйственность, Хранитель устало опустился на стул. Было видно, что участь родителя куда сложнее, чем казалось в первые месяцы беременности супруги, и отличалась от того, что написано в книжных руководствах для молодых отцов. — Выкладывай, — шёпотом разрешил Хранитель, с опаской покосившись на прикрытую дверь. — Где Арей? Куда он отправился? Где его искать? Почему он пошёл один? — на последнем вопросе Мефодий прервался, прикусив язык, но было поздно: вопрос, мучавший его больше остальных, уже успел прозвучать. — Почему именно Арей? Грифон сбежал из Эдема из-за этого дурачка-Варсуса, умудрившегося припереться к Дому светлейших с дархом охотника за драконами на шее. И как он его только пронёс?.. Если бы Троил не заступился за него, то грифон бы его разорвал. И был бы прав. Эссиорх молча выслушивал возмущение Буслаева, никак не комментируя: он и так знал эту историю. — И вот. Послали бы в погоню за грифоном кого-нибудь поопытнее. Дафну например. Она любит всех жалеть. Ей что кот, что человек, что дракон… — Ты обижен на неё? — в первый раз Эссиорх перебил своего собеседника, но не спросить он не мог. — Обижен, что она предпочла Варсуса — своего друга детства, которого знала задолго до тебя? Ты считаешь, что она предала тебя, поняв, что ваши отношения обречены? Меф отмахнулся от этого вопроса, как люди, поедающие арбуз, отмахиваются от надоевшей мухи: — Нет. Я же не тупой. Я — лопухоид с магией, она — страж света, которому скоро светят серебряные крылья. Тем более она по-прежнему мой страж-хранитель. Давай-ка лучше о грифоне, а? Как вообще Троил вышел на Арея? Почему именно его отправили на поиски? — Ты же знаешь историю о том, как дружен был Арей и песочный грифон? А сбежавший страж Дома светлейших, находясь один на земле, отправился к своему сородичу, который уже давно обосновался на земле. Соедини два и два и получишь ответ. Меф косо посмотрел на Эссиорха, но промолчал. — Свету необходимо, что бы один из грифонов вернулся обратно. Ведь грифон, не смотря на то, что покинул Эдем, всё же остаётся светлым созданием. Арей может помочь. Чем-то они связаны, а их истории похожи. Проследи за судьбой грифона и сможешь понять судьбу Арея. И, возможно, что и грифон сможет… Остаток слов был прерван громким криком из соседней комнаты. Люль понял, что его ложе перестало быть папиными тёплыми руками, и забился в истерике, требуя вернуться на предыдущее место сна. — Отправляйся на Ледяное поле, где будет битва между Валькириями и Чёрной Дюжиной, — подсказал Эссиорх, повысив голос, чтобы его можно было расслышать сквозь крик малыша. Звонкостью и любовью к громкости Люль пошёл в маму, как и большинством других вещей. Улита находила это милым, говоря, что «любимых качеств любимой женщины Эсечки стало в два раза больше». — Там сейчас огненная саламандра, а где она там всегда и грифон. «А где грифон, там и Арей», — договорил про себя Меф и нахмурился: битва не то место, где мечнику стоило находиться без своего меча. Потом, кивнув на прощание, он бросил отрывистое, но искреннее «спасибо» и спешно покинул квартиру. Эссиорх посмотрел ему в след. Он бы смотрел и дольше, но надрывающийся сын требовал переключить внимание отца на себя. Понимая, что отказывать Люминесценцию Эссиорховичу себе дороже, молодой отец поспешил в детскую.***
Чуть завижу знакомый вдали силуэт, — Бьётся сердце то чаще, то реже… Ты как прежде: не гневный, не мстительный, нет! И глаза твои, грустные, те же.
Меф прибыл на трибуну на Большой Академической и понял, что опоздал. Тёмные стражи плотным кольцом окружили грифона, рядом с которым стоял Арей и, почему-то, Ирка. Среди стражей выделялся один — высокий, с обожжённым лицом и слизанными огнём бровями — он держал в руке нечто красное и что-то негромко говорил. Не желая разбираться, Мефодий материализовал спату и ринулся к ним. Трибуны были полные комиссионеров, канцлерских крыс и прочих тёмных стражей, затруднявших движение. На другой стороне (слишком далеко!) находились светлые, тоже спешащие к грифону. Понимая, что надеяться на то, что они подоспеют вовремя — рискованно, Меф, не смотря по сторонам, продолжал пробираться к Арею. Где-то под трибуной он увидел косу Мамзелькиной, сама хозяйка, по-видимому, отсутствовала. Кто-то мелькнул сбоку и пропал, и лишь спустя пару секунд Мефодий понял, что это был Багров. Удушающая толпа стала более плотной, и возможность продвижения сошла на ноль. Меф расталкивал липнущих комиссионеров спатой, плечами прорывал себе путь, отталкивал мешающих хлипких канцеляристов и с нарастающим отчаянием понимал, что не успевает…***
Огнедыха и грифона окружило плотное кольцо стражей мрака. Близко они пока не совались и держались настороже. Это были уже серьезные рубаки, а не канцеляристы, которых всех посметало поднятым от грифона ураганом. Много кого из них Арей видел лишь раз, о ком-то только слышал, но Азгуда он знал хорошо. — Хороший! Замечательный! А красавец-то какой! — похвалил Азгуд грифона, который разглядывая его поочередно то правым, то левым глазом. — Ты узнал меня, не правда ли? Я изменился, но ты узнал! — Голос Азгуда с каждым мгновением набирал уверенность и силу. — Я искал тебя много лет. Еще в Эдеме мне было досадно, что ты дружишь больше с Ареем. Но ведь и ко мне ты относился неплохо? Ведя разговор, страж медленно приближался, но делал это с такой лёгкостью и обманчивой уверенностью, что даже Арей был готов поверить в его бесстрашие. — Я всегда обижался, что ты выбрал Арея. Ты — такой сильный и смелый, гордый и могучий, а выбрал себе такого слабого «друга». Слово «друг» страж произнёс с явным недовольством. — В дружбе нет сильных и слабых. Дружба — это равенство, — парировал Арей, не выпуская из поля зрения Азгуда. — Наивный, — оскалился тёмный страж, обнажив желтоватые крепкие зубы. — Какое может быть равенство между человеком со слабым духом и сильным воином? — Лишь в дружбе и взаимной поддержке они могут найти равновесие. — Какие мудрые слова, а, главное, как от них веет Светом, — гадко поморщился Азгуд. — На что ты надеешься, Арей? Думаешь, что в тебе есть Свет? Думаешь, что ты вернешься в Эдем? Падшим нет места на небесах. Ушедшие не возвращаются. Ты сам знаешь это. Азгуд говорил чётко, отрывисто, и Ирка ощутила, будто этот разговор ведётся между ними. Словно вокруг никого нет: ни грифона, ни саламандры, ни её самой. Лишь два падших стража. — Наказание за ошибки неизбежно и вечно. — Так ты признаешь, что наш выбор был ошибкой? — усмехнулся Арей, подловив стража на оговорке. Щека Азгуда дёрнулась, и на секунду в его глазах промелькнуло нечто, похожее на боль. Признать это — здесь, посреди кольца стражей, посреди всех, кто считал его самым лучшим охотником за драконами — никак нельзя. А не признать — значит солгать. Но ведь стражи всегда лгут, верно? Ирка переводила взгляд с одного на другого, чувствуя себя здесь лишней. Лишь стоящий у её ног грифон, почёсывающий саламандру, был занят своим делом и не предавался ненужным человеческим размышлениям. В его жизни всё было просто и понятно: была огненная саламандра, которой он служил, и которой будет служить вечно. Что ещё нужно для счастья, кроме взаимной преданности, которая окупается столь же сильной взаимной любовью? — Свет не дал нам силу. Зато мрак был щедрее. Убедись в этом сам! — выкрикнул Азгуд и внезапно бросил в них нечто, напоминающее блестящий шар. Арей дёрнулся, прикрывая собой девчонку, но не успел: шар разбился у их ног, окутав мечника, Ирку и грифона фиолетовым дымом, и тут же растаял. — Что за?.. — Арей не договорил, услышав, как одновременно рассмеялся Азгуд, и трибуны сотряс рык грифона. Саламандра возмущенно чихая, уползала к Ирке, всем своими видом показывая, что её дружбе с грифоном пришёл конец: «Подумать только! Посмел прекратить чесать спинку!». Ирка подняла её на руки, сунула за воротник, в слабой попытке хоть как-то согреть, и повернулась к Арею с немым вопросом в глазах. Она не боялась Азгуда, но вот грифона… Создание Первомира, состоящее из чистой силы, медленно надвигалось, желая растерзать тех, от кого исходил запах эдемской чёрной дурман-мяты, и огненная саламандра больше не имела никакой власти над ним. — Вот и всё, — Азгуд искренне улыбался, наблюдая, как тёмные стражи опасливо отодвигались в стороны, боюсь попасть под лапу одурманенного грифона. Арей тоже хотел бы отступить, но было некуда. — Какая ирония, да? — продолжал насмехаться над поверженным врагом страж. — Когда-то он был нашим защитником, а сейчас убьёт и тебя, и эту светлую девчонку. «Светлая девчонка» прижимала саламандру к себе, но не отступала. Арей видел в её глазах не страх, нет — умереть она не боялась, — но решимость и твёрдость. Он помнил её — когда-то давно именно она вернула ему украденный дарх. В тот момент она также бесстрашно смотрела в глаза. Что же, эта девчонка — не самая ужасная компания, чтобы разделить смерть. Радовало одно — что Мефодию не придётся увидеть это во второй раз. — Взять их, — шёпотом приказал Азгуд грифону, и от этого тихого голоса по коже пробежали мурашки. Арей видел, как напряглись задние лапы, как перекатились мышцы, как распахнулись крылья, как приоткрылсяя хищный клюв и как грифон сделал смертоносный прыжок вперёд… — Арей!..***
Падай же, падай же, тяжкая медь! Крылья изведали право: лететь! Губы, кричавшие слово: ответь! Знаю, что этого нет — умереть!
— Нет! Меф вздрогнул, увидев, как приближается грифон, злобно оскалив пасть, и как шумно хлопают широкие крылья. Страх придал ему сил (или это были силы Кводнона?) и Мефодий за секунду преодолел, нет — пролетел разделяющее их расстояние и, оказавшись подле Арея, оттеснил его себе за спину. Грифон, вовремя заметив препятствие, увернулся и сейчас смотрел на него, незлобно клокоча. От добавившейся цели не исходил запах дурьям-мяты, потому и враждебности к ней он не питал. Мефодий обернулся к Арею и, убедившись, что с ним всё в порядке, приветственно кивнул Ирке. Затем повернулся грифону и материализовал спату, готовый защищать то, что ему дорого. Азгуд, увидевший, что действие дурман-травы кончается, вновь прикрикнул на грифона: — Ну-же! Взять их! Меф напрягся и выставил спату вперёд, не очень чётко представляя, как орудовать ею против такого противника. Лёгкий страх скользнул в сердце, напоминая о том, что в битве с грифоном бессильно оружие, а против стольких стражей ему не выстоять. Но присутствие Арея он ощущал даже стоя к нему спиной. И страх отступал. — Дай мне оружие, — попросил Арей, и его шёпот коснулся шеи, обжигая чувствами. — Нет, — отказал Мефодий, даже не обернувшись в его сторону. — Упрямец, — проворчал Арей, но по интонации юноша понял, что тот не злился. — Будешь отчитывать меня даже в такой момент? — поддел его Меф, не скрывая улыбки. — Да, ведь мне в отличие от тебя ненужно прятать страх, отвлекаясь на бравые разговоры. — Я не боюсь! — притворно возмутился Мефодий. — Прекратите! — прикрикнул Азгуд и вновь призвал грифона к нападению. Но животное не собиралось его слушаться. Его больше интересовало то, что оно чувствовало. А чувствовало оно многое: в этой мирной перепалке двух смертных было нечто тёплое, нечто доброе, ласковое. Нечто полное любви и нежности. Чёрный туман дурмана постепенно сходил на нет, улетучивался и освобождал место новому аромату. Да, этот запах… он ведь был знаком. Грифон потоптался на месте, пытаясь разобраться, и, наконец, вспомнил. Он узнал Арея. Громко курлыкнув, грифон подбежал к Арею и ткнулся головой ему под руку, словно напрашиваясь на ласку. Смертоносный клювом, способным наносить опасные раны, он ласково пощипывал рукав рубахи, довольно щебеча, пока Арей поглаживал ему перья на голове. Ирка, вышла из-за их спин и облегчённо перевела дух. Огнедых, поняв, что его грифон вернулся, решил проявить королевское милосердие и выполз Деве на плечо. Помотав головой по сторонам, он нашёл виновника, из-за которого его спинка осталась недочёсанной, и, недолго думая, выпустил точечный, подобно пуле, огненный плевок в Азгуда. Тёмный страж не ожидал такого и не успел уклониться. Огонь Первомира, уничтожающий всё, охватил его фигуру с головы до ног и пылающим столпом взвился в небо. Страж закричал, но его крик быстро смолк, ибо обожжённое горло и сожженные губы больше не могли издать ни звука. Меф опустил спату и обернулся к Арею и Ирке. — Какой молодец, — похвалил он саламандру и, намереваясь её погладить, потянулся указательным пальцем. — Осторожнее! — прикрикнула Ирка и дёрнулась в сторону, желая сохранить жизнь бывшему наследнику. — Он не очень дружелюбный, — объяснила она своё отступление. — Я заметил, — проворчал Меф, мимо которого только что пронёсся огненный плевок, едва не опалив волосы у виска. Позади послышался странный шум и, прежде чем Мефодий успел что-либо осознать, его тело, подчиняясь рефлексам, дёрнулось в сторону, прикрывая собой Арея, но было поздно. — Нет! Метательный клинок до половины лезвия был погружён чуть ниже середины груди и ещё подрагивал от скорости, с которой был послан. Меф с ужасом смотрел на красную, ярко-красную кровь, сочившуюся по краям раны. Арей с тихим выдохом осел на землю, прижав руку к ране, и его пальцы тут же пропитались алым. Меф и грифон одновременно обернулись к Азгуду, но его уже не было: он умер и пеплом разлетелся по миру, ничего не оставив от себя. — Арей! — Меф подхватил его под руку и помог опуститься на землю. — Нет, пожалуйста. Не снова, не сейчас… — Мефодий бессвязно бормотал, не понимая, куда девать руки. Он гладил Арея по щекам, запутывался пальцами в бороде, касался век и не знал, что ему сделать. — Что… Что делать? — Меф беспомощно озирался, но не видел помощи ни в чьих глазах. Грифон беспомощно тыкался Арею под руку, но мужчина уже обессилел на столько, что не мог даже погладить своего друга. — Меф, — тихий звук своего имени Мефодий почувствовал, но не услышал, и наклонился ещё ближе, срывая рваные выдохы и ловя их губами. — Всё будет хорошо, поверь. Всё будет хорошо, я же обещал. Арей, терпи. Мы что-нибудь придумаем. Меф сжал его ледяные пальцы, пытаясь облегчить боль, забрать её себе, разделить. В голове всплыла мысль о том, что он же как-то исцелил дерево, так чем Арей сложнее? Но магия Кводнона — испачканная, тёмная, злая — не могла помочь, и Меф в первый раз чувствовал такое бессилие. Руки тряслись, и в сердце что-то обрывалось. Страх поднимался изнутри, холодом сковывал мысли и не оставлял ни шанса на спасение. — Арей, — вновь прошептал юноша, будто это могло чем-то помочь. Грифон жалобно скулил и казалось невозможным, что птица умеет издавать такие звуки. Арей слабо улыбнулся ему, но смертельная бледность уже покрывала щёки, и борода чёрным пятном смотрелась на лице. — Вот и всё, — полувыдох-полустон слетел с его губ, но Меф так яростно закачал головой, что волосы рассыпались по плечам: — Нет, не всё! Нет, я не позволю. Ты не можешь… Ещё один тяжкий вой грифона заглушил его слова, а потом мифическое создание сорвалось с места и одним сильным взмахом крыльев взлетело, скрывшись в небесах. Лицо Арея исказилось гримасой лишь на секунду, но Мефодий заметил эту боль от того, что грифон не смог выдержать миг его смерти, предпочитая улететь и не видеть. Понимание того, что твой друг умирает и ощущение бессилия — не у каждого хватит сил справиться с этими чувствами. Арей видел столько умирающих, но сам никогда не бывал на их месте. Ему хотелось сказать что-то важное, но существующих слов было так мало и их было недостаточно, чтобы выразить всё. Если бы ему дали флейту, то в слетевших звуках, возможно, были бы все переливы ощущаемых чувств. Но ведь важное — это не слова. Понимание этой истины пришло внезапно, и Арей сжал пальцы Мефодия с той силой, что ещё оставалась в его теле. Ему хотелось сказать, чтобы он не боялся, не грустил. Что всё то, что было у них — это прекрасно. Что единственной жизнью, которую Арей прожил по-настоящему, были эти несколько месяцев после его воскрешения. И они были самыми лучшими и светлыми. Всё это переполняло его изнутри, но он не знал, как это сказать. Мефодий был так близко и смотрел своими печальными глазами, посеревшими от тревоги и боли. Его волосы, рассыпавшиеся по спине, походили на золоте крылья, сложенные за плечами. Тонкие губы были сжаты в упрямую нить, будто он готов был зашить саму ткань мироздания, но не отдавать его беспристрастной косе Аиды. А вот и сама старушка — стоит себе неподалёку поглядывая на него то одним, то другим глазом. Арей хотел ей что-то сказать — ведь она его единственный друг, прошедший с ним всю жизнь. Она точно также прикоснулась к мраку, но не смогла, да и не пыталась что-либо изменить. Арей смотрел на неё спокойно и без страха: раз время пришло, то он был готов. Ей он доверял. Мефодий проследил за направлением его взгляда, и Арей увидел, как изменилось лицо наследника. Меф выпрямился, и в руке у него возникла пытающая спата. Оружие излучало свет, с которым могло сравниться лишь сияние беззвучных маглодий — тех, которые исходят из самых глубин души. Мефодий был готов бороться с самой смертью за него, заранее зная, что обречён на поражение. Арей хотел усмехнуться — упрямый мальчишка — но сил на это уже не хватало. Он не хотел, чтобы Мефодий ушёл сейчас — сейчас, когда наступит конец. Он удерживал его за руку, безмолвно прося остаться с ним. Это был не страх смерти — это было желание провести последние мгновения рядом, держа его руку в своей руке и ощущая то тепло, что возникало всякий раз, стоило лишь им прикоснуться друг к другу. Если это любовь и она такова, то Арей сожалел, что познал её так поздно. И это была единственная грустная мысль, которая посещала его сейчас. — Не подходите, — угрожающе предупредил Мефодий, заметив, что Аида приблизилась к ним на шажок. — Эх, милок, не моя на то воля, — покачала головой старушка, без опасений поглядывая на грозное оружие Света, направленное в её сторону. — Я-то могу и на месте стоять, только кто мою косу удержит? — Я! — два голоса прозвучали одновременно, и Арей недоумённо повернулся, попытавшись понять, кто же это сказал. Одно дело — Мефодий, бравый малец выпрямился, но его руку не отпустил, но другой голос-то был женским. Бывшая валькирия-одиночка, недавняя Трехкопейная Дева, когда-то верная подруга Мефодия, но сейчас — Дева Надежды — внезапно оказалась рядом. Возле неё стоял грифон, тянущий за штанину Гелату поближе к Арею. Валькирия — какого же копья? — с опаской смотрела на животное, но послушно шла. Доведя до лежавшего Арея, грифон остановился и выжидательное взглянул на женщину. Та с сомнением посмотрела на него, потом на Арея, потом на Ирку. Смотреть на Мефодия она боялась. — Я не обещаю, что это сработает, понимаешь? — обратилась она к бывшему наследнику, призвав копьё. Меф с недоумением посмотрел на её оружие. — Я не знаю, подействует ли… Не гарантирую, ведь он и не лопухоид, и не страж, и не… — Исцеляй, — перебила Ирка, и в её голосе послышались незнакомые доселе ноты приказа. «Исцеляющее копьё, точно!» — вспомнил Мефодий и с благодарностью посмотрел на грифона. — Умница, — прошептал он и потрепал птичью голову. Валькирия опустилась на колени перед Ареем и первым делом вынула нож из груди. Арей поморщился, но ни звука не слетело с его губ. Меф ободряюще держал за руку мужчину и краем глаза следил за Мамзелькиной. Старуха отошла от них, и Мефодию это показалось добрым знаком. Наконечник копья коснулся краёв раны, вспыхнул золотым светом и… начал исцелять. Меф не смог сдержать облегчённого смеха: это было так просто и так действенно. Он видел, как рана затягивалась буквально на глазах, как исчезала кровь. Он видел, как к лицу Арея приливала кровь, вновь наполняя его жизнью и здоровьем. Видел, как чуть молодело лицо, как исчезала мрачная складка меж бровей, как исчезала седина и чернели волосы, завившись в кудри. И как глаза становились более яркими и счастливыми, но — как думал Мефодий: последнее — заслуга отнюдь не исцеляющего копья. Он видит, как губы Арея трогает счастливая здоровая улыбка, и наклоняется ближе, целуя его прямо в эти улыбающееся губы. Целует крепко бесстрашно, но не до конца верит в происходящее. Но колкие усы, жёсткая борода и запах, от которого кружится голова — всё говорит о том, что это — настоящее. Арей держит его крепко, тяжёлые руки прижимают к себе твёрдо, и в этой жёсткости чувствуется, что отпускать его мужчина не намерен. Меф не думает, что где-то рядом стоит Дафна, не думает об Ирке, ему плевать на стражей света и мрака. Грифон давно забылся, хотя и пытается напомнить о себе слабыми покусываниями ладони, обнимающей Арея. Мол — «да, я согласен его делить, только не перебарщивай». И Мефодий чувствует, как его захлёстывает счастье: безграничное, абсолютное и всепоглощающее счастье. Счастье быть живым, быть любимым и любить самому. Счастье от того, что есть этот мир со всеми его проявлениями, всеми печалями трудностями и невзгодами. Мир полный людей — хороших и плохих. Мир полный жизни. Мир — в котором есть Арей. Мир в котором они есть друг у друга. Эйдос вспыхивает от переполняющего его Света, пульсирует ярко, накапливая огромную любовь, которую невозможно удержать внутри. Разгорается ещё ярке, становясь всё больше и больше, и, не выдерживая, взрывается, разделяясь на две половины. Одна остаётся в его груди, вторая проникает в Арея в центр его груди и занимает там положенное место, заполняя горькую пустоту солнечном светом и теплом. — Ничего себе, — удивлённо присвистывает Матвей, наконец-таки добравшийся до места битвы. Но битва уже кончена и это понимают все тёмные стражи, спешно ретирующиеся с места событий. Голос бывшего некроманта возвращает Мефодия в реальность. Он отрывается от Арея, продолжая обнимать его за шею, и внимательно всматриваясь лицо, отыскивая в нём всё новые и новые изменения. — Воистину, люди — самые чудесные из всех созданий Творца. — Эссиорх подходит к ним и, встав рядом, протянув руку, помогает подняться Мефодию, а затем и Арею. Меф косо посматривает на всех, но от Арея не отходит. Он и сейчас готов бороться с каждым, кто скажет что это — неправильно. Если это — любовь, то никаких других объяснений не надо. И вообще слов тоже не нужно. — Удивительные, это верно, — соглашается Арей и нежно смотрит на юношу. — А ты — самый удивительный из них. Мефодию незнаком такой Арей, ему непривычна его мягкость в голосе и нежность в глазах, но, как он думает, это те вещи, к которым можно привыкнуть. — Правда, боец из тебя всё ещё никудышный, но это поправимо, — Арей хитро щурится, и Мефодий улыбается ему в ответ.