Следуй за мной

— Проклятие! — воскликнула Лори и обреченно уставилась в зеркало. Ее изменившуюся фигуру уже невозможно было скрыть. Любимые платья перестали налезать, тошнота по утрам совершенно надоела, к тому же Рик со своей заботой, горделивой улыбкой и нежными прикосновениями к ее животу вызывал нарастающее чувство вины. Она была абсолютно уверена, что отцом ее ребенка является Шейн Уолш. Она безуспешно пыталась выбросить из памяти ту жаркую летнюю ночь. Фейерверки. Зеленая трава. Мороженое. Вино. И бесконечные обжигающие поцелуи, влажная одежда и торопливый безумный секс на заднем сидении его машины. — Боже, Лори, как же хорошо, — простонал Шейн, а затем выдохнул, — черт, извини. И вот его «извини» теперь росло в ней, вызывая сожаление, неудобство и панику. Она понятия не имела, как ей теперь выпутаться из собственной лжи. И Рик, его искренняя радость, его поддержка вызывали ощущение захлопнувшейся ловушки. — Вы готовы, миссис Граймс? — раздался за дверью веселый голос помощницы. — Нет! — рявкнула Лори. — Мне ни одно платье не налезает, Доун! — Я могу войти? — помолчав, спросила девушка. — Заходи уже, — Лори рывком распахнула дверь и с ненавистью уставилась на собственное отражение в зеркале. Доун тихо вошла в комнату, сдерживая колкий комментарий, так и вертевшийся на языке. Лори всегда была несдержанной, но в последние месяцы от нее страдали все. Карл опять начал засыпать с мягкой игрушкой, сенатор задерживался на работе допоздна, а вся желчь и яд выливались на нее. Доун знала, что терпеть не стоит, но идти ей было некуда. Отец умер, матери она не знала, денег хватило только на курсы секретаря. Оказавшись в общественной приемной Рика Граймса в поисках работы, она узнала, что его жене требуется помощница и сразу же согласилась. Спустя два года она поняла, что Лори Граймс способна превратить в ад жизнь любого, кто оказывался с ней рядом. И стала ее любимой девочкой для битья. — Ну вот ты только посмотри! — раздраженно дернув язычок молнии на облегающем синем платье, Лори добилась только того, что тонкая ткань треснула. — Позвольте мне, — тихо сказала Доун и помогла снять испорченный наряд. — Персиковое не такое узкое, может быть, наденете его? — Не хочу этот мерзкий цвет, — скорчила гримасу Лори, — я жутко растолстела, светлое только подчеркнет мой живот. — Вы беременны, мэм, это и так все узнают, рано или поздно, — пожала плечами Доун, выуживая из шкафа платье кофейного оттенка, — как насчет него? — Давай, — Лори дернула платье, — застегни. Доун расправила складки и аккуратно застегнула крошечные пуговки на спине хозяйки. — Оно очень хорошо сидит и вам не будет неудобно, к тому же не сдавит живот, вам это сейчас ни к чему, — сказала девушка. Лори горько рассмеялась. — Мне ни к чему этот ребенок! Вот что! — Не говорите так, миссис Граймс, — мягко проговорила Доун, не понимая, почему лицо Лори вдруг исказилось такой ненавистью. Торопливо наложив румяна на слишком бледные щеки и поправив прическу, Лори скомандовала: — Подай сумочку. Да не эту, дурочка, коричневую. Как я выгляжу? — Вы очень красивы, миссис Граймс, — сообщила Доун, вздохнув. Когда Лори спустилась по лестнице и стук ее убийственно высоких каблуков затих, девушка тихо прошла в детскую. Там горел ночник, отбрасывая на стены странные тени, а мальчик, казавшийся совсем маленьким для своих десяти лет, лежал свернувшись в клубочек и горько плакал, прижимая к себе плюшевую обезьянку. — Карл, солнышко, что такое? — Доун присела на край кровати и приобняла ребенка, который продолжал всхлипывать. — Расскажи мне в чем дело, вот увидишь, я придумаю, как все исправить. Я же волшебница, ты знаешь? У меня даже есть специальные волшебные леденцы! — Правда? — мальчик слабо улыбнулся. — А какие леденцы? — Твои любимые, вишневые, — Доун жестом фокусницы извлекла из кармана пиджака две блестящие конфетки и протянула одну ребенку. Вторую она положила на тумбочку у кровати. — Почему мама опять забыла пожелать мне спокойной ночи? — жалобно спросил Карл и его нижняя губа задрожала. — Папа приходил, у него новый галстук. Цвет как мятное мороженое. Мне понравился! — Малыш, ты же знаешь, что мама плохо себя чувствует, — осторожно начала Доун, чувствуя, как знакомая злость на Лори Граймс поднимается в глубине груди. — Это из-за моего братика? — спросил мальчик. — Я могу с ним побыть, чтобы мама отдохнула! — Он еще не родился, Карл, но скоро маме станет лучше. Она просила меня побыть с тобой, пока ты не заснешь. Хорошо? — предложила Доун. Естественно, Лори Граймс и в голову не пришло зайти к сыну. У него же была няня и Доун на подхвате. Матери вовсе не обязательно было думать о том, что мальчик чувствует себя брошенным. «Что же с ней все-таки происходит?» — подумала девушка. Хозяйка была совсем не похожа на счастливую будущую мать.

***

Андреа скорчила гримасу, глядя на себя в зеркало и показала язык своему отражению. Она выглядела на редкость ужасно. Никакой косметикой это не скроешь. Под глазами залегли темно-лиловые тени, от уголков губ разбежались предательские морщинки, а в целом она выглядела, как… как алкоголичка. Неужели она так много пила в последнее время? Она не помнила. Кажется, пора что-то с этим делать. — Милая, ты еще не готова? Гости уже собираются, — в комнату впорхнула Эми, безукоризненно красивая и свежая в бледно-желтом платье, с забранными в узел волосами. — Я, наверное, пропущу ужин, — протянула Андреа. — Что? Нет, ни в коем случае! Шейн очень расстроится! — воскликнула Эми. — У него есть ты, — чуть более резко, чем собиралась, проговорила Андреа, отворачиваясь от зеркала. — Энди, — нижняя губа сестры задрожала, — он — твой муж, разве для тебя это ничего не значит? — Похоже, ты излишне романтизируешь институт брака, — горько усмехнулась Андреа, — поверь, Шейн жаждет видеть меня на ужине еще меньше, чем я всю эту толпу. Ты видела, на кого я похожа? Я выставлю его на посмешище! По мне четко видно, что моя лучшая подружка — текила дурно на меня влияет. — Я помогу тебе с макияжем, — предложила Эми, немного успокоившись. Сестра выглядела не лучшим образом, но это можно исправить. Она еще молода и красива. И в разы лучше вешалки Лори Граймс! — Ладно, — вздохнула Андреа, — попробуй превратить чудовище в красавицу. Эми вооружилась кистью для макияжа, тональным кремом и пудрой. — Вот увидишь, все будет отлично, — успокаивающим тоном заверила она сестру. Когда через полчаса Шейн заглянул в спальню жены, Андреа уже застегивала на шее замочек подаренного им сапфирового колье. Ее светлая блузка и свободные голубые брюки скрадывали пару лишних килограмм, которые она набрала, лежа в постели и разглядывая потолок. — Я уже было решил, что ты не придешь, — сказал он, смотря на жену. Андреа выглядела вполне сносно для женщины, не выпускавшей бутылку третий месяц подряд. — Как я могу тебя бросить одного, тем более в День благодарения, это как-то не по-христиански, — едко проговорила Андреа. — Узнаю миссис Уолш, все так же полна сарказма и сюрпризов, — Шейн едва заметно поморщился от ее грубости. — Я не пила, если ты об этом, — Андреа накрасила губы, — внизу уже толпа? — Ждем только тебя. Эми всех встретит, — ответил Шейн. — Как удобно, — кивнула она, криво усмехнувшись. Шейн страдальчески вздохнул и взъерошил волосы нервным жестом. Что стало с той остроумной блестящей девушкой, на которой он женился? Куда она делась, и кто эта злая вечно недовольная и вздорная женщина? — Не трогай, — Андреа решительно убрала его руки и ловко привела в порядок его прическу, — я раздражаю тебя, я знаю. Уж прости, что приходится это терпеть, Уолш. Я, наверное, уеду. Махну в Италию на зиму, как тебе идея? Ты отдохнешь, я похудею. А потом начнем все с того момента, когда моя жизнь превратилась в кошмар. Что скажешь, а? Постарайся только изобразить, что будешь по мне скучать перед всеми, ладно? Потешь мое самолюбие. — Ты невыносима, ты знаешь? — Шейн фыркнул и сковывающее плечи напряжение немного ослабло. Кажется, она говорит искренне. — Знаю. Поэтому ты и влюбился в меня тогда, — Андреа задумчиво посмотрела на темно-синие лодочки на шпильках и, решительно вздохнув, сунула в них ноги. — Отвыкла? — Шейн протянул ей руку, и она с облегчением оперлась на мужа. — Немного. Эти три месяца прошли словно в тумане, — призналась она. — Алкогольном? — услужливо подсказал он, и впервые за долгое время услышал, как жена заливисто хохочет. Эми торжествующе улыбнулась. Лори Граймс беременна, причем заметно. А это значит, что у нее и сенатора все хорошо. Браку ее сестры ничего не угрожает. Андреа только что спустилась по лестнице под руку с Шейном, и она улыбалась. Эми почувствовала, как тревога и чувство вины ослабли. Пусть на секунду, но она поверила, что все будет снова прекрасно. А потом она увидела, как от лица Шейна отхлынули все краски, когда он заметил Лори в кофейного цвета платье, подчеркивающем ее живот. «Нет. Нет, нет, нет, — мысленно простонала она, — только не это!» Эми лихорадочно соображала, что же ей теперь делать. Неужели они успели переспать? Но когда это случилось? И длиться ли еще это связь? — Сенатор Граймс, вас можно поздравить? — Андреа пожала протянутую руку Рика и кивнула на его жену, оживленно беседующую с известной писательницей. — Да, — Рик засиял, — это чудесная новость, которую мы хранили в тайне, пока могли. Но теперь… — Шила в мешке не утаишь, — подсказала Андреа, и они вместе рассмеялись. Шейн тихо приблизился к Лори и, судорожно сглотнув, сказал: — Добрый вечер, миссис Граймс. — И вам, мистер Уолш, — прошипела она, фальшиво улыбаясь. — Это… он… — сбивчиво начал Шейн. — Ни в коем случае, — выговорила Лори, — спасибо за поздравления. И за приглашение тоже. Я и сенатор очень рады. Глядя, как она решительно протискивается сквозь толпу гостей к мужу, Шейн попробовал понять, что именно испытывает, радость или разочарование. Кажется, что-то среднее. Но если она лжет, и это его ребенок… он станет отцом. Он уже и не мечтал о подобном счастье. Вот только женщина оказалась не та. — Привет, дружище, уже видел Лори? Чудесно выглядит, правда? — Рик пожал его машинально протянутую руку, не замечая страдальчески нахмуренного лба и блуждающих где-то далеко мыслей. — Поздравляю, — механически сказал Шейн. — Вам с Андреа тоже не помешает малыш, — добродушно сказал Рик, — я понимаю, что она современная деловая женщина, но дети — это такое чудо! Сенатор говорил и говорил, не подозревая, что каждое его слово будто поворачивает нож в ране вины, сожаления, ярости и зависти, испытываемых его лучшим другом прямо сейчас.