***
Что ж, придётся вам потерпеть ещё одну мою главу о наболевшем, но после, торжественно обещаю рассказать про то, как Михаил оттачивал мастерство физических прикосновений, пребывая в состоянии бестелого. Итак. У нас с Бойцом всё по-прежнему плохо. На днях перекинулись парой фраз о происходящем. Ничего нового… На все его «Люблю-не-могу-сандали-куплю», он получает один ответ: «Не хочу это слышать, не хочу это знать». Чушь и бред. И все эти его: «Уау, какая ты сексуальная!», и «Ух, какая попка», и «Моя красавица» — в топку. Всё в топку. Докажи мне это, придурок! Хватит сотрясать воздух впустую! — Я бы поняла, если бы у тебя была какая-то проблема, — сказала я недавно за ужином, — но её, сука, нет! Ну нет, я же знаю! Проблема была, я писала о ней вскользь прежде. Какой-то период наш с ним секс не заканчивался успехом, скажем так. Никто из нас не мог дойти до финала, лишь выжимая из себя силы в никуда. Мы оба страдали от этого, хоть проблема и заключалась в Бойце. Во время секса я полностью завишу от мужчины. От его настроения, от действий и энергий, словно гитара в руках музыканта: как тронешь струны, так и заиграю. Вот и «играла» я так, как «трогал мои струны» он… Но эта проблема разрешилась, всё оказалось просто. Тот духовный и физический стресс, когда Миша силой ворвался в тело Бойца, был всему виной; и мы это исправили: Миша вновь проник в его тело и что-то там сделал, словно подкрутил колёсики, шестерёнки, наладил механизм, и всё заработало так, как должно. И что теперь? Что случилось опять?! — Проблема есть и она в моей голове… — проговорил Боец, — или где-то ещё, внутри. Я хочу чувствовать твою ласку, твоё желание, получать твоё внимание, а не выпрашивать это всё! — Нет, милый, — я отложила приборы. — Это я женщина, это я должна получать от тебя ласку, внимание и желание, понятно? А ты, как мужик, должен просто тупо брать и провоцировать! Так уж у вас, дебилов, заведено. Изволь действовать по схеме. Нет, он совсем свихнулся. Что он себе придумал? Я? Должна сама к нему соваться со своими ласками, соблазнами и бог знает, чем ещё? Да как эти бредовые мысли вообще могли заползти в его глупую черноволосую голову? Свихнулся, определённо. Он свихнулся, если действительно ждёт, что Я опущусь до уровня тех несчастных жён, что выдумывают способы затащить в постель собственных мужей. Это такое жалкое зрелище, Господи! Какой убогой женщиной надо быть, чтобы разводить мужа на секс? Покупать какое-то особенное бельё, приставать к нему, уставшему и кислому, получая в итоге отказ, но вновь лезть со своими желаниями… и месяцами ждать, что этот придурок снизойдет до её низот, с выражением лица «как-ж-ты-меня-утомила-грёбаная-баба» попыхтит над ней с минуту и отвалится спать. Чудовищно. Это просто чудовищно. Я не допущу этого никогда. Никогда. Ни сейчас, ни через пять лет, ни через десять, двадцать, вечность, никогда! Я скорее сойду с ума окончательно и трахнусь с Горшком на глазах Бойца, нежели опущусь до навязчивой мольбы: «Выполни супружеский долг!». Нет уж, дудки. «Это просто смешно, — думала я, расправившись с ужином и уже усевшись на диване в комнате. — В природе, в животном, блин, мире заведено ровно так, как я говорю. Павлин распускает хвост, чтобы привлечь самку, лев расхаживает, тряся своей чудесной гривой, да даже сраные голуби пляшут перед голубками, чтобы те позволили «оттарабанить» их! И только у людей всё неправильно и тупо: тётки красятся, надевают неудобные каблуки и платья, из кожи вон лезут, чтобы привлечь внимание какого-нибудь более или менее не противного мужика, который «не ссытся — и ладно». С другой стороны… ведь в самом начале отношений именно мужчина «разводит» женщину на секс, не иначе. Что же случается потом? Да что, блин, не так с этим миром? Как всегда, люди прут против природы… — я поджала ноги и закусила губу. — И я тоже хороша. На кой-чёрт я вообще об этом думаю! Какого чёрта я вообще страдаю от недостатка секса в своей жизни? Уж чего-чего, но этого мне хватало с головой начиная с семнадцати лет и заканчивая… Этим годом. Вот же дерьмо…» Знающая посоветовала светиться перед Бойцом в нижнем белье. Забавно. Я и без того всегда хожу по дому в одном лишь белье. И да, это не действует. А если бы действовало — то я бы этого не сделала, ибо это есть провокация, которую я допустить никак не могу в силу своих принципов. Да что со мной не так?! Подойдя к зеркалу, я окинула свою фигуру придирчивым взглядом. «Чёрт, да я объективно в отличной форме. Сама себе бы дала!!! — решила я. Обычно я довольно иронично смотрю на себя, но сейчас, я же вижу, я выгляжу хорошо. — Что ему не так? Что ему не нравится?!» — Ему всё нравится, не парься, — Горшок подкрался сзади и обхватил меня под грудью, склонив голову к моему плечу, из-за чего ему пришлось сильно ссутулиться. — Тогда почему… — тихо начала я, но осеклась, почувствовав его губы на своей шее. Он не целовал, и не собирался целовать, просто встал вот таким образом, уткнувшись лицом в мою шею… Я закрыла глаза и вдохнула, напрягая ноздри. В голове обрывками закружились мысли: «Его губы касаются моей шеи… Тяжёлое дыхание щекочет кожу… И руки… Руки, тёплые, сильные, мужские руки обнимают меня, поглаживают живот…» Зачем только эти действия я прокручивала ещё и мысленно, Господи! Энергия секса оживилась, став почти осязаемой, завертелась, заклубилась внизу живота; и я как-то инстинктивно плотнее прижалась к могучему торсу спиной. Большой, классный, плюшевый… Миша всё также тихо сопел в ухо, продолжая поглаживать мой живот кончиками пальцев, двигаясь по кругу, ровно так, как вертелась эта энергия, и постепенно сужая радиус, пока его палец не проник в пупок, отодвинув украшение в форме гитары и не пощекотал донышко. У меня перехватило дыхание, ноги задрожали, буквально подкосились, и я обрушилась на диван. — Ты… Чё? Серьёзно, да? — Горшок ошарашенно смотрел на меня, пока я пыталась начать дышать ровнее и прекратить сжимать бёдра с такой силой. — Ты кончила? — К чёрту, — выдохнула я, движением головы отбросив волосы на спину. — К чёрту это состояние! Я так больше не могу. Я, блять, кончаю от прикосновений твоих рук, это безумие! Миха молча хлопал ресницами, продолжая удивлённо пялиться на моё раскрасневшееся лицо, и я поднялась. — Мииишенька, — протянула я, хищно улыбаясь, — это же замечательно, что ты здесь… Возвращай плоть. Немедленно. — Нафига? — с удивлением спросил он. — Будем сексом трахаться, — спокойно ответила я, шагнув к нему. — Давай. — Я же говорил… — Миша невольно сделал шаг назад, — я не хочу быстро… Боец вышел в дальний магазин, его не будет дома как минимум полчаса. Этого достаточно, более чем достаточно! — Да блин, — Миша запыхтел, опустив взгляд, — этого мало… Мне мало, ну… Я долго хочу, я кайфовать хочу… — Дебилы-мужики, — проворчала я, вновь присев на диван. — Только о себе думаете. Один пошёл на принцип и требует внимания, второй — хочет долго кайфовать. А я, например, за эти полчаса раз десять бы успела… Одни эгоисты кругом. Ненавижу. Ненавижу! Мало мне этой грёбаной осенней депрессии, из-за которой жить не хочется! Нá тебе, Кошечка, ещё и сексуальное воздержание! Кто бы знал, насколько я ненавижу это время года. Ненавижу дождь, грязь, лужи, ветер, ненавижу унылый вид из окна, ненавижу смерть… Смерть природы. Натуральная смерть: эти желтеющие, опадающие и гниющие листья, словно разлагающаяся плоть, эти корявые ветки деревьев и кустов, будто кости, торчащие из рыхлых могил, и опечаленное происходящим, постоянно рыдающее, серое от горя, небо. А ведь творцы в основной своей массе находят что-то романтичное в этой отвратительной поре…Не смотри, что рассеян в россыпь, что ломаю и мну себя. Я раздел эту девку — Осень, и забылся, её ебя. Ах ты сука! Такое тело меж блядьми мне не сыскать! Сладкой влагой плодов вспотела, кольца ягод в твоих сосках. Распахнула! О алый бархат губ и губ! Сумасшедший визг! Не могу!!! Позовите Баха! Он напишет «Сонату Пизд». Ах пора ты моя живая! Голова — голова — минет. Разрывает меня, сжигает, я кончаю… простите мне.
Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт! Почему даже стихи, сука, об осени, приходят в мою голову именно с таким содержанием?! Почему не «Осенняя пора, очей очарование…» и далее по тексту?! Нет, блин, первым делом в моей голове появились строки про «девку-Осень»… Это ж сколько терпел бедолага-Серёга Есенин, если даже время года отодрать был готов? Мерзкой осенью и отвратной зимой я всегда спасалась сексом. Все эти мягкие пижамки, шерстяные носочки, пледики, попивание глинтвейна на подоконниках — чушь собачья. Идеальное времяпрепровождение для томных девиц, обожающих тоску, lounge, Пауло Коэльо и прочие розовые сопельки. Я — иная. В обоих смыслах иная. Я не могу кайфовать, глядя на серость и слякоть за окном, я ненавижу щемящую в груди тоску. Потому осенью я особенно сильно нуждаюсь в сексе и рок-н-ролле, именно это меня радует в эту мерзкую погоду. Эндорфины, допамин, серотонин — или что там ещё? — вся эта радость в эту пору вырабатывается моим мозгом лишь благодаря регулярному сексу, иначе… Иначе я чувствую себя просто ничтожеством. Мне нужен мужчина, чёрт возьми! Я хочу сильные руки, горячие губы, широкий торс, перекатывающиеся под кожей мышцы, пылающий взгляд, крепкий член, я хочу любить мужчину не только духовно, но и физически. Хочу согреваться не глинтвейном, а соединяясь с мужчиной, в то время как в окно барабанит мерзкий ливень, заливая подоконник через приоткрытую форточку. Я хочу вот так коротать холодные вечера и ночи, иначе… А иначе мне невыносимо одиноко. В моей квартире постоянно трутся два мужика, к слову, любимых мужика, и ни один из них не может мне дать то, что необходимо! Даже Горшок! Тот, кто добивался этого больше года! Что за игры в «кошки-мышки»?! Последние несколько дней я сплю отдельно от Бойца, на другом диване. Да, вот так я зла на него. — Да не, он позовёт тебя к себе, — уверенно сказал Миша в первую же ночь, увидев, как я расстилаю себе постель. — Спорим, нет? — ухмыльнулась я. — На оральный секс, — согласился Горшок, протягивая мне руку. Миша должен мне четыре «заебись», именно столько ночей Боец игнорирует моё отсутствие в его постели. И если бы не Миха, я бы вовсе потонула в своей глубокой печали… Я совсем не могу спать одна… Совсем. Мне жизненно необходимы мужские объятия, тёплое тело, прижимающееся ко мне, иначе я просто не могу уснуть. Когда Боец уезжал в трёхдневную командировку, я так и не смогла уснуть, до тех пор, пока он не вернулся. Сейчас я каждую ночь зову Горшка. Он сидит у меня в ногах и мы беззвучно говорим о чём-нибудь. О музыке, о кино, об Иных, да вообще — о жизни. А потом он обнимает меня, согревает и только тогда я засыпаю. Но мне этого мало. Как ему мало полчаса для секса — ишь, гигант выискался! — так мне мало простых объятий и прикосновений. Я дошла до предела: я готова его просто вдавить в себя, влезть в него, буквально сожрать! Перед тем, как отправиться в душ, я выдвинула ящик комода, чтобы выбрать бельё и мой взгляд упёрся в… В маленькую изогнутую ярко-розовую штучку… Много часов мы с Бойцом развлекались с этой чудо-штучкой в своё время… Я взяла её в руки. Нежнейший материал, множество режимов и скоростей вибрации… Куда же я подевала провод зарядки? Может попробовать без вибрации? А какой смысл? Ведь вся фишка в вибрации… — Бери, бери эту хуйню с собой, — Миша с любопытством рассматривал мой необычный вибратор, стоя у меня за спиной. — Бери. Поиграем. «Поиграем», — эхом отдалось в моей голове, и я снова вспыхнула. Пока я мылась, Миша, по своему обыкновению, сидел на стиральной машинке и, слушая мои невесёлые мысли, привычно комментировал их. А думала я о том, что столько лет жила грёбаными инстинктами, и даже не подозревала об этом. — Да это не инстинкты, Кот, — покачал головой Горшок. — Я ж, помнишь, говорил про природную сексуальность… — Помню, — кивнула я, смазывая волосы бальзамом. — И что? Это значит, что я от природы животное, которому лишь бы потрахаться? — Нет, дурило, это значит, что сексуальной энергии у тебя дохуя, что ты от неё зависишь и подпитываешься, что тебе ею надо обмениваться, обновлять, понимаешь, да? А иначе она у тебя скапливается… И не помещается уже… — он окинул меня взглядом и добавил: — В таком маленьком сосуде. — И что будет, если я её не обновлю? — я обхватила колени руками и направила душ в грудь, чтобы согреваться, пока бальзам впитывается в волосы. — Разорвусь к чёртовой матери? — Да хуй знает, — пожал плечами Миша, — но то, что ничем хорошим это не кончится, это точно. — И что мне делать? — Трахаться, — снова пожал плечами он, — или сублимировать. — А, — я рассмеялась, — это теперь так называется? Боюсь, это не помогает, Мишаня. Горшок тоже расхохотался: — Вот ты дурная, Кошка, пиздец! Ты же знаешь… Любую, понимаешь, да, любую энергию можно изменить и перенаправить. Чё, думаешь, у меня такого никогда не было? Было, ещё как было. Я, сам того не понимая, просто перенаправлял эту энергию в другое русло. В силу, например… Пиздил кого-нибудь, или в спортзал шёл и гири поднимал… А в юности — так вообще, в разные кружки и секции бегал… И в творчество ещё направлял — за гитару хватался. Или рисовал что-нибудь… — Ты предлагаешь мне порисовать? Ты вообще представляешь себе, что я нарисую? — ухмыляясь, я закрыла глаза и принялась смывать бальзам. — Что? — прозвучало заинтересованно и совсем близко. Открыв глаза, я обнаружила, что Горшок, уже абсолютно голый, сидел напротив меня, раскинув согнутые в коленях ноги, насколько это было возможно. Он стал поглаживать моё бедро, наблюдая за своей рукой. — Ты мои последние главы читал? — я опустила взгляд вниз. Ну, а чего он такой… Открытый, блин. Смотри — не хочу. — Ну читал. Стояк по лбу бил, ё-моё, — он тихо рассмеялся, — умеешь ты подробно описать… — Так вот представь себе, чтó я нарисую, пупсик. Я уже вижу сие творение: переплетение обнажённых тел, разметавшиеся по подушке волосы, замершая в размахе ладонь вот-вот опустится на голую задницу… — А и нарисуй, — заулыбался Миша, приподняв моё лицо за подбородок, — и нарисуй. — Угу, классно ты придумал, — фыркнула я. — Вряд ли Бойца обрадует внешнее сходство этих двоих с нами. А он это обязательно увидит… Да и не поможет это. Вот я написала, и, как ты заметил, довольно детально, то, чем мы с тобой занимались, думаешь это помогло? Нихрена, Горшеня. Только хуже стало, потому что воспоминания… — Ладно, — вздохнув, он бросил взгляд на стиральную машинку, на которой лежало хитрое устройство для сексуальных развлечений, — потренируемся вместе работать с энергиями. Потом. А пока, возьми, давай, эту хуйню… Щас мы… — Погоди, — зашептала я, — а может… А может давай займёмся сексом? Здесь! Дверь закрыта, вода шумит и времени у нас навалом! Мы же всегда подолгу плещемся… Мишка рассмеялся: — Я смотрю, у тебя вообще ум за разум заходит, — и постучал себя по темечку, — ты хочешь сказать, что это будет беззвучно? Да мы ж как мокрые паруса на ветру будем хлопать друг об друга, ну! И то правда. Кажется без секса я стремительно деградирую. — Да и ты… — продолжил Горшок, — вообще нихера не молчаливая у меня… Давай этой хреновиной пока попробуем. Всё лучше, наверное, чем руки. План был прост. Кончик вибратора я сама погрузила в себя, а от Миши зависело всё остальное. Он внимательно рассматривал оставшуюся снаружи часть устройства, хмурил брови, видимо, решая, что с этой шуткой делать. — Если что, я тебе подсказать не смогу, — сразу предупредила я, откинувшись назад на холодную стенку ванны, — я эту вещь не использовала таким образом… Только зажимала между ног, включая вибрацию… — Ща разберёмся, — пообещал Горшок, подавшись вперёд, и прихватил неисправный вибратор пальцами. Он качнул его вперёд-назад, и спросил: — Так нормально? — Да фиг знает, — пожала плечами я, — он слишком короткий… — А так? — Миша качнул его вверх-вниз, и я резко сдвинула бёдра, выдохнув: — А вот так, да… Нормально… Миха улыбнулся: — Смотри не застони ненароком, лады? А то… Сама понимаешь… — и закачал эту штуку активнее. Я закусила губу, задержала дыхание и закрыла глаза. Это помогло мне удерживать стоны. Мне было странно, что у меня вообще появилось желание застонать. Используя эту игрушку, я прежде всегда вела себя тихо. По мне вообще было не видно, что я делаю что-то такое… Если бы этот вибратор не жужжал, как сумасшедший, его легко можно было бы использовать в общественных местах… Но теперь у меня были ощущения совсем другого рода… Потом уже я сообразила, что двигая его таким образом, Миша просто давил на точку «G» — вот и весь секрет моих реакций. В самый разгар увлекательного процесса дверь в ванную распахнулась и за порогом показался Боец. Я уж и не помню, нафига он заглянул, да и неважно. Взвизжала я на таких нотах, что Монсеррат Кабалье бы позавидовала. Во-первых, его появление было неожиданным. Во-вторых — у меня возникло стойкое ощущение, что он застукал меня с любовником. Собственно, так оно и есть… Но любовник этот умело скрылся от взгляда Бойца. Сидел себе, подтянув колени чуть ли не к ушам, от чего выглядел невозможно комично; а я держалась за бешено бьющееся сердце. Благо ноги успела сдвинуть, и Боец ничего не заметил… Блин, а если бы мы с Михой, как я хотела, занялись бы сексом?! Да это был бы полный пиздец, в самом ужасном своём проявлении! Стоило ему выйти, я убрала игрушку. — Ну к чёрту эту фигню, только нервы трепать, — объяснила я Мише. — Лучше уж… Как обычно. Он заулыбался и потянулся меня поцеловать, прихватив пальцами шею. Да, так определённо лучше. Удовольствие, конечно, совсем иного характера — клиторальный и вагинальный оргазмы отличаются друг от друга кардинально — но так было привычнее, спокойнее и приятнее. Тёплые живые руки действительно приятнее ощущать, чем какую-то неведомую штуковину… Однако, это не то. Всё равно не то. Сидя на диване перед зеркалом я пыталась без фена, так как он сломался, уложить свою волнистую копну волос, отчаянно надеясь, что мне не придётся использовать утюжок. Настроение так и оставалось дерьмовейшим. Почему так мрачно? Почему меня гложет страшное ощущение бесконечного одиночества? Отнюдь не свободы, а именно одиночества. — Красивые волосы, не выпрямляй, — Миша присел на диван, откинувшись на спинку. Я молча сжала губы. Не хочу ни о чём говорить. Ни с кем. Дайте мне в себе разобраться! — Так давай вместе разберёмся! — Михаил слегка повысил тон. — Когда мне хуёво, я сразу к тебе иду! — Если ты думаешь, что моя злость направлена на тебя, то знай, что это не так, — тихо сказала я. — Я просто злюсь. В никуда. — А не надо злиться, — он по-доброму поглядел на меня. — Ага, и сразу перестала, — проворчала я. — Ты прямо волшебник. — Хватит, — строго сказал Миша, сдвинув брови. — Угомонись. Я пытаюсь разобраться в твоих эмоциях! — Для этого надо говорить, — заметила я, и скрестила руки на груди, оставив в покое свои волосы, — а я не хочу. — Нахера говорить? — удивился он. — А эмпатия мне на что? Тут он, конечно, прав. Мы сидели в молчании всего несколько минут, и Горшок с каждой этой минутой всё сильнее мрачнел, не в смысле облика, нет, образ оставался прежним — «спокойным». Собственно, он и должен сохранять спокойствие, когда я на взводе, иначе будет большой взрыв. — Хуйня, конечно, — наконец изрёк он, глядя вниз, на мыски своих кроссовок. — Это даже не недоёб, Коша. Это серьёзнее. Я даже не знала, обрадоваться мне или нет. Конечно мало приятного в том, что ситуация оказалась сложнее, чем казалась; но с другой стороны — видимо, не такое уж я и животное, как предполагала, видимо, я сложнее, чем кажусь сама себе. — А я и думаю, чего это тебя так кроет! Раньше ж ты так не это… Не страдала, а тут вдруг… Я молча ждала, когда же Миша объяснит, что же он там такое почувствовал, и наконец он поднял на меня взгляд полный… Сострадания? Да, кажется, я увидела именно это. — Я даже не знаю, как объяснить, что с тобой творится, — проговорил он. — Но у меня такое было. Знаешь, чё самое тупое в этом состоянии? Что просто, блин, потрахаться — не помогает. То есть, я имею ввиду, понимаешь, да, секс бессмысленный… — И беспощадный… — добавила я с лёгкой улыбкой. Миша нахмурился, и я, пока он не успел ничего сказать, быстро продолжила: — А что помогает? Что это вообще такое? — Да блин… — он почесал макушку, — тут, блин, чувства, понимаешь, да?.. Ну, знаешь, не просто секс, а прям… С чувствами надо. Эта херня не на физиологии у тебя, а чисто на энергии, чувствах и эмоциях, понимаешь, да? Потому все эти обычные способы, ну, подрочить там, да? Оно не помогает и не поможет. Будем сублимировать, хули ещё делать… Меня уже клонило в сон, потому процесс преобразования, изменения, трансформации энергий и бог знает чего ещё, мы решили отложить на завтра. Прижимаясь спиной к Мишиному животу, я старательно пыталась уснуть. Тяжёлые веки уже просто не поднимались, я действительно чудовищно хотела спать, но не получалось. Тревога и мрак поселились внутри. Так явно ощущая их, я злилась всё сильнее — это не моё, мне не свойственны эти эмоции, я всегда довольно легко сбрасываю с души тревожные камни. Какое мерзкое состояние… Я понимаю, что имеет ввиду Горшок под словом «сублимировать», я помню, я делала так прежде. В юности просто выматывала себя физическими и умственными нагрузками, позднее стала действовать более рационально: в основном вкладывала в, подобную этой, писанину и вокал. И это помогало — вскоре меня вообще напрочь отворачивало от секса, я переставала ощущать дискомфорт и даже не думала об этом; организм подстраивался под ситуацию… Впрочем, может это эффект плацебо? В то время я искренне верила, что нет в этом мире ничего, подо что человек не смог бы приспособиться, вот, собственно, и приспосабливалась. Не изменяла ситуацию, а просто подстраивалась под неё… А сейчас не могу подстроиться. Поедаю себя изнутри, мучаю… Мне просто… Да, надо признать, мне очень не хватает моего Бойца. И дело не только в отсутствии секса. Мне не хватает его совсем, со всех сторон. Он ведь не только любимый, он мой друг. Мы столько всего прошли вместе — это уму непостижимо! И всегда, в самых ужасных и, как казалось, безвыходных ситуациях, когда нас бросали все наши друзья, когда мы оставались совсем одни в море проблем — мы всегда были друг у друга. Не переношу перемены. Я привыкла, что он у меня есть, привыкла проводить с ним время, просто потому, что мы постоянно вместе, а теперь произошло что-то, что отдалило нас… Миша? Наверное, у нас просто «произошёл» Миша, наверняка дело в этом… Я тянусь к нему, провожу с ним очень много времени, а Боец занят своими делами. Теперь кто-то должен делать шаги навстречу. А я не хочу делать это первой… Может стоило бы оставить всё, как идёт? Его-то это положение вроде устраивает… Возможно я просто законченный эгоист. Привыкла получать любовь и секс, а теперь, не чувствуя любви и лишившись секса, вдруг ощутила, насколько мне это необходимо… Ещё и депрессия эта, чёрт бы её побрал… Ко врачу, что ли, сходить? Ага, выпишут мне психотропные, а у них такие побочки! Да и вообще… Когда это простой русский человек ходил по врачам с диагнозом «депрессия»? Просто смешно. Фу, расклеилась, как какая-то тупая пизда! Соберись, тряпка! Экстраверт грёбаный, учись быть интровертом, пригодится! Нет, что-то это не помогает, как помогало прежде… Мне хочется схватить за плечи кого-нибудь из них — Бойца или Горшка — встряхнуть и крикнуть: «Дай мне себя! Немедленно дай!» Странно… пока эти сумбурные, путанные мысли кружились в моей голове, Горшок молчал. Ни разу не одёрнул, не оспорил, не попытался втереть мне своё мнение. Он просто молча слушал. И что-то об этом думал… «Миша?» — М? «Ты только не бросай меня, Миша… Я без тебя совсем…» — Куда я тебя брошу, дурочка? Я всегда с тобой. Не отделаешься. Я же люблю тебя… Спи давай…***
Следующий день я провела в разъездах по делам, а вечером мы нашли пиво. Именно нашли. Не совсем «мы», конечно… Миша нашёл. Нашёл, и пришёл ко мне, сообщить об этом. Я сидела на диване, подпрыгивая от сильных басов «Natural» Imagine Dragons, в тот момент, когда на мои плечи внезапно легли большие ладони. Я дёрнулась, пронзительно взвизгнув. — Шо-то ты какая-то пугливая стала, — заметил Миха, и сразу перешёл к делу, — а там, в парадной, на полке для журналов, пиво стоит. — Спасибо, что сказал, — кивнула я. — Буду знать. — Живое, — продолжил Миша, облизнув сухие губы, — хорошее… Вкусное. Запечатанное. Кто-то оставил. — Познавательная информация, Горшок, спасибо ещё раз. Вот что он пристал?! Ну пиво, ну живое! Я тут причём? — Принеси его, — попросил Миша. — Я не пью пиво, — напомнила я. — А я пью… — тоже решил напомнить он, и снова попросил: — Ну ё-моё, ну принеси! Тебе жалко что ли? — Серьёзно? — я повернулась к нему, оторвавшись от телефона. — Ты предлагаешь мне украсть чужое пиво? — Не украсть, а забрать! — Миша подтолкнул меня в сторону двери. — Если мы не заберём, другие возьмут! — Быстро спиздил и ушёл — называется «нашёл», да, Горшеня? — ворчала я, обуваясь в коридоре. На первом этаже, на полочке, действительно оказалась большая, запечатанная бутылка светлого пива, упакованная в фирменный пакет. И я унесла её домой. А что было делать? Мише очень хотелось. Он переминался с ноги на ногу и нервно облизывался, рассматривая эту бутылку и приговаривая: «Да возьми её, ну! Чё ты встала? Сейчас зайдёт кто-нибудь, с пустыми руками уйдём!» — Хм, и правда, вкусно, — уже дома, за просмотром «Тайного Знака», заметила я, попробовав глоточек. — Я ж говорил, хорошее пиво. Мы даже поделились им с Бойцом. Вернее, Миша поделился. Мне вообще ничего не хотелось давать Бойцу. Я была готова залпом осушить всю бутылку напитка, который не люблю, лишь бы ему ничего не досталось. Те мои полночные мысли не отменяют переполняющей ярости в его адрес, как не отменяют и тяжёлого комка скопившейся сексуальной энергии в моём теле. Надо поскорее избавиться от всего этого.***
Теперь, расправившись с чужим пивом, я сижу в комнате на диване у окна, поджав под себя ноги, и пытаюсь читать книгу. Мысли мешают, не дают погрузиться в события, описанные на страницах, потому, кажется, я просто бездумно пробегаю глазами по строчкам и переворачиваю листы. Справа от меня трётся Игорь. Его не видно, но я знаю, чувствую, что это он. Он вообще очень часто приходит, почти каждый день. Я чувствую, что он подавлен и расстроен, но говорить он не хочет. Всё время молчит. Михаил входит в комнату, в три широких шага оказывается рядом и пристраивается на диване у меня в ногах: — Ну что… Давай потренируемся? Такой деловой. Спокойный, как тюлень. Голос у него тихий, уверенный, а речь слегка замедленная. Словно кот мурлычет. Когда он такой, создаётся впечатление, что он будто бы травки покурил. Я до сих пор не знаю его отношение к этому состоянию. Он говорит, что голова у него пустая, внутри свобода, что чувствует себя дураком, а хорошо это или плохо, мне кажется, он и сам не знает. Лично я считаю, что каждому человеку необходимо иногда побыть «дураком» со свободной головой, отдохнуть морально. Кладу книгу на подоконник и спрашиваю: — Что будем делать? Рисовать? Писать? — и сразу предупреждаю: — Только не говори, что заставишь меня отжиматься! Я уже делала это утром и делать снова точно не стану. Михаил слегка морщится и прицокивает: — Нахера эти заморочки, если можно напрямую? — он садится напротив меня по-турецки, сильно ссутулившись и развернув руки ладонями вверх, — давай руки сюда, учиться будем. Ничего себе! Он наконец-то решил «включить» наставника и научить меня работать с энергиями! Это то, что получается у меня не очень хорошо, я уже рассказывала. Недавно мы с Мишей вместе делали для Пифии шар, и я обратила внимание, что у Горшка энергия идёт широким потоком прямо из центра ладони и, ударяясь о мою ладонь, красиво заворачивается, образуя шар; а у меня она льётся тонкими нитями из каждого кончика пальца, и мне приходится прилагать усилия, чтобы свернуть из неё шарик. Как навозный жук, ей богу… Ещё мне тяжело переключаться с силы на энергию. Не умею делать это «по щелчку», как делает Миша. Бывает, что пытаясь создать энергетический шар, я делаю пульсар… Просто потому что не смогла переключиться. — Давай, давай, — поторапливает меня Горшок, пока я усаживаюсь в такую же позу, в какой сидит он; и объясняет: — Энергия — такая штука… Она никуда не девается, понимаешь, да? Она может уплыть, улететь, перейти в другого… А ещё её можно переделать, понимаешь, да? Из сексуальной в творческую, например. — А энергию гнева можно переделать? — Можно. И её, на самом деле, лучше переделывать, чем сливать куда-то… Она ж кого-то найдёт, понимаешь, да? И так с любой энергией… Вот сейчас мы будем переделывать, а потом сливать… Готова? Сижу с прямой спиной, держа руки над его ладонями, и жду указаний, изо всех сил пытаясь гнать мысли о его голосе, звучащем так нежно, о горячих ладонях, которые бывают такими ласковыми, пытаюсь не тонуть в этих карих добрых глазах с едва заметными весёлыми лучиками во внешних уголках. — Тони́, если тянет, — этот тихий, спокойный голос звучит не только вне, но и внутри моей головы. — Отключись от реальности. Дыши глубоко и медленно. Почувствуй ту энергию, которую надо сбросить. — Это похоже на медитацию, — говорю так же тихо, опасаясь, что скину накатившую волну спокойствия. — Считай, что это она и есть. Почувствуй ту энергию… — Мне и пытаться не нужно… — я перехожу на шёпот, погружаясь в тёмный взгляд всё глубже, — вот она, в животе. Как камень тянет… — Перетаскивай её выше. — Как? — Как сможешь. Давай. Я помогу. Чувствую, как на каждом выдохе эта энергия маленькими толчками поднимается вверх. — Закрывай глазки, — просит Миша, — так удобнее будет. Прилагая моральное усилие, выполняю просьбу. Не хочу выпадать из глубины его взгляда. Я почти достигла его дна, и мне там было хорошо. Уютно и тепло. Однако, смежив веки, я не погружаюсь в темноту. Как-то автоматически включается внутреннее зрение, и я также хорошо вижу Михаила, а теперь и его ауру, и Игорь справа показался… Он кажется истощённым и каким-то… Нестабильным. Словно вот-вот исчезнет. — Что с тобой? — спрашиваю его, также шёпотом. — Не отвлекайся, — тихо отвечает он. — Тебе давно пора избавиться от этого застоя внутри. Надо ему дать хоть немного… Нельзя оставлять его таким. Это ужасно. Он выглядит просто чудовищно: волосы спутаны, щетина запущена, лицо осунулось, белая рубаха повисла тряпкой на широких плечах, но самое страшное — это глаза. Всегда яркий зелёный взгляд, полный внутренней силы, перестал быть просто томным и глубоким. Он угасает. Прямо сейчас, медленно тухнет. Я никогда не видела его таким… — И не должна была, — Игорь. — Все мы бываем такими, — Миша. — И я, и ты… И Игорёк. Вот сейчас я буду плакать, и вы, парни, ничего не сможете со мной сделать. — Не надо плакать, — Игорь. — Тшшш, — Миша. — Это поправимо. Ты давай, думай о том, что у тебя внутри. Да мне бы хоть понять, что у меня внутри, что вообще со мной произошло… — Глубокая пробоина в ауре, в связи с тем, что энергетические проблемы наложились друг на друга, — спокойно объясняет Игорь. — Потому тебя и влечёт к более сильным, а именно — к твоим мужчинам. Ты ведь отчасти Вампир. От того ты и ищешь источник той энергии, которая тебе необходима, чтобы восстановиться. Миша подкачивает тебя постоянно, но это длительный процесс в твоём случае… Получив то, что требует твой дух, ты восстановишься быстрее. Как связно он объясняет… — А что требует мой дух? — Любовь, секс, жизнь. — Почему тогда мне не помогают контакты с Мишей? — Потому что души и энергии слить в одно целое можно, слившись физически. Чёрт бы побрал эти энергетические законы… — Всё, хватит болтать, вернись, — в нашу беседу вмешивается Горшок. — Я устал держать тебя в нужном состоянии. Давай доделаем до конца. Глубоко вдыхаю… Вряд ли я могу внятно описать все эти процессы, что происходят сейчас. Но я, хоть и не знаю, что это всё значит, попытаюсь. С каждым моим вдохом в меня проникает энергия, идущая из груди Миши, от чего-то нежно-голубой, тонкий поток. Мой комок сексуальной энергии переместился выше, и мне уже больно дышать. Он просто разрывает грудь своим объёмом и массой. — Выпускай по рукам, — шепчет Михаил; и я выпускаю два потока: тот, что потёк по левой руке — проникает в его ладонь. Тот, что по правой — в руку Игоря, которую… держит над моей ладонью Миша, крепко сжимая запястье нашего друга. — Не закрывайся, дебил, — слышу тихий рык Горшка. — Отхватишь пиздюлей, придурок. — Мне не надо, — сопротивляется зеленоглазый. — Мне не нужно, я не хочу. — Не можешь впитывать — обтекай, — продолжает грубить Михаил. — Гордый птиц, мать твою. Моя энергия — от чего-то нежно-розовая — медленно, словно через силу, чему-то сопротивляясь, буквально ползёт, течёт густым, как мёд, потоком внутри предплечья Игоря. Это длится так долго… И мне это нравится. Мне совершенно плевать, почему наш друг отказывается от «подкачки», и я впихиваю в его ладонь свою энергию буквально насильно. Мне становится легче. Легче дышать, легче думать, легче… Жить? Не знаю. Мне просто хорошо, и это не то «хорошо», какое бывает в моменты совместного с Мишей кайфа. Ощущение такое, словно я потеряла в весе. — Стоп, хватит, — резко произносит Михаил, и я, вздрогнув, открываю глаза. Периферией я замечаю, как Игорь потирает запястье, болезненно морщась, словно испытывает боль на уровне с физической; но мой прямой взгляд устремлён в глаза Горшка. Он кладёт ладони на мою шею, и я улыбаюсь. — Ты как? — спрашивает от чего-то обеспокоенно. — Слабость? Головокружение? Прямо как доктор. Так забавно! В ответ я отрицательно качаю головой. Во мне утихла бессильная ярость, в груди свобода, ниже — вовсе пусто. Но я полна энергии… Жизненной. Да, её во мне предостаточно. — Миша, что это было? Я понимаю, что я вас качнула, но… Я ведь скидывала энергию секса… Я что, ею качнула и Игоря? И ты сам инициатор этого безобразия? — Да, — серьёзно кивает Горшок. — Только сначала мы её переделали… В любовь. А потом отдали этому придурку лохматому. Ему надо… — Не надо, — спорит Игорь. — Заткнись! Я укладываюсь на диване, сладко потягиваясь. Хочется тишины и покоя… И почитать. — Идите спорить в коридор, — тихо прошу, вновь раскрывая книгу. — Нет… Я пойду… — поднимается Игорь, — куда-нибудь. — Береги себя, — прошу, вскинув на него взгляд. — Я серьёзно. — Не знаю… — бросив эту фразу, он уходит, и Миша сразу выставляет вперёд ладонь, призывая меня к молчанию этим жестом. — Ничего не спрашивай. Ничего не скажу. Всё ты мне скажешь, любовь моя. Всё скажешь.