Я пел о том, что всегда есть дорога на свет. Я пел другим о любви, побеждающей всё. Но где она, когда кажется, что выхода нет? Когда я сам уже не верю в неё. Мы так хотим задержаться в мечтах и во снах, Хоть после них остаётся холодная суть. Но вдруг иначе нельзя? И только в наших руках Из вечной ночи принести «новый путь»?
***
Насыщенные сумерки. Голубое излучение из нестабильных, визуально смазанных окружающих предметов. Сизая дымка. Запах озона. «Тот самый уровень», — я огляделась, но не смогла разобрать, где нахожусь. Муть в голове. Вроде я стояла посреди дороги. А может на тротуаре. Вроде мы были одни… Но припоминаю покачивающиеся человеческие тени вокруг. Шелест листьев? Или просто шум ветра? Тёплый воздух. Но свежо. Словно я находилась одновременно в нескольких местах. Или это локации менялись, а мы оставались на одном месте… Знакомая сутулая спина передо мной пришла в движение. Мужчина в белом лонгсливе повернулся ко мне. Мгновение — и он уже в красной ветровке. «Мишка. Неожиданно», — я смотрела на него, не двигаясь с места. «Кайфовый». Нет, «спокойный». «Охуенный»? Уже «мрачный». Нет, снова «охуенный». Его облики менялись, будто кто-то листал фотки, клацая кнопкой мыши, и я часто заморгала от замелькавших образов. С рваным вздохом он опустил глаза и привычным жестом пригладил волосы пятернëй ото лба к макушке. Я нахмурилась: «Опять что-то случилось».***
Он давно не водит меня гулять по другим мирам. В общем-то он и в реале приходит редко. И будто «для галочки». «…Последнее, что я подумала, прежде чем погрузиться в глубокий сон: «Это кончится, как только болезнь отступит?..» Кончилось. Кто бы мог подумать, а? Это кончилось почти сразу после того, как я почувствовала себя хорошо. Вся эта забота, волнения и переживания. Совместное чтение книг и просмотр кино. Бурные обсуждения. Нежный секс и грубая ласка. Горячие объятия и жестокие поцелуи. Всё это лопнуло, как мыльный пузырь, как только я встала, накрасилась, оделась и отправилась на прогулку. С момента событий, описанных в предыдущей главе, прошло уже больше года. И всё это время я живу, можно сказать, без него. А год до этого мы никак не могли решить свои проблемы, поговорить, определиться, и наши отношения тогда были даже ещё хуже, чем теперь. Нет, мы, конечно, контактировали. Когда ему было надо. Когда Ирос — тот грек, что однажды затянул меня в подземелье — взломал удерживающую его печать и потянул Мишку вниз, я была рядом. Бахнулась на пол, разбив колени, и тащила его, вытягивала, пока его тело полностью не оказалось на поверхности. Потом пришлось чинить мою взломанную печать, лечить Горшка, жрать чужую энергию, чтобы восполнить свою. Когда сожгли всех Хранителей наверху, мы были в ссоре. Той самой, о которой я избегала повествование последние пару глав. Узнав от Сирин, что творится наверху, мы с Пифой силой дëрнули своих мужчин вниз, к себе. Сначала никакой реакции не последовало. Потом я услышала Мишкин мат где-то далеко наверху, а потом… Крик. Жуткий крик. На следующий рывок я потратила почти всё, что было во мне — тогда я очень ослабла, была буквально на последнем издыхании из-за сосущей твари, что сидела на мне несколько месяцев, и никто её не видел. Миша пролетел сквозь потолок, хряпнулся на колени, а после повалился на пол, раскинув руки и ноги звездой. В первое мгновение я обратила внимание на то, что он мокрый, лохматый, в разорванной белой майке-алкоголичке. Потом рассмотрела остальное: измученный, с разбитыми костяшками, бровью и губами, весь в кровоподтëках, с серой кожей и тенями вокруг глаз. Он тяжело дышал, со свистом и хрипами, словно ему сломали рëбра. Несколько часов он лежал на моём диване в позе эмбриона у стены, накрытый специально созданным для него Сирин плащом, и мелко дрожал. Потом уснул, а я его охраняла. Накинула на него все защиты, какие знала. Биополе, стакан, бункер, стена — он был буквально под семью замками. Впервые за всё время я видела, как он спит. Бестелые спят, как и мы, но не дышат. Сложно было понимать, спит он ещё или… Или плащ не помог, энергия не спасла, увечья оказались серьёзнее. Приходилось постоянно проверять крепость цепи половин, ощупывать Мишу: Стабильный? Живой?.. Я боялась ложиться спать. Вдруг он очнëтся и уйдёт куда-то? Или его найдут? Или ему станет хуже? Когда он открыл глаза и сел, я сразу бросилась к нему. — Ты холодный! — я чуть не завизжала. — Ты как мёртвый! — Пройдёт, — он растянул в улыбке разбитые губы и моё напряжение резко слетело. Я расплакалась. Следующие несколько часов он, ослабевший, пошатываясь, бродил по квартире, словно призрак. Всё рвался куда-то идти, но я не пускала. Даже пришлось угрожать привязать его, посадить на цепь, запереть… Почему сожгли Хранителей? Тёмные и Светлые, как обычно, что-то не поделили. Эти стычки неизбежны и постоянны. Всех бестелых, кто был в тех местах, оставили, как пушечное мясо, а Высшие скрылись… Почему Горшок был в таком виде? Да, всё просто: так на бестелых отражаются последствия боёв, высасывание сил и энергий. А он ещё и пытался бороться в тот раз. Потом его запирали в клетке в каком-то жутком нижнем мире. К тому моменту моя злость к нему просто переливалась через край… Но я всë равно пошла искать ключ от той клетки. Готовились мы, как настоящие шпионы. Сначала я увидела мыслеобразом ключ, висящим на статуе, что находилась в тёмном заросшем парке далёкого мира. То же самое увидела Пифия. Мы выждали время, когда будем астрально готовы к вылазке, подвязались к реалу с помощью Сирин и отправились туда вдвоём. Друг друга не видели, но стойко ощущали незримое присутствие. Забрали ключ, отдали Игорю, потому что Мишина клеть находилась там, куда можно проникнуть только мёртвым да бестелым, и ждали возвращения Горшка. «Пришли двое, тёмные, длинные, как тени, расползающиеся прям по земле. Один сзади как отвлёк, типа, второй резанул кусок… Клетка, как металл, но, разумеется, не металл, а поток энергетический, мощный. Внутри неё, клетки этой — мои же страхи… Ключ хуйнули тупо с размаху, мол, а поебать, куда провалится. Потому я знал, что могу на это хоть как-то повлиять. Толкнул получается ключ, ну, или сдул как будто… Его и закинуло туда, на статую ту, — объяснял потом Горшок. — Меня не было тут несколько дней вообще. Я сидел, как в ящике… Темнота вокруг такая лютая, что не понять, стены или пространство… Я в отходосах потом был от того места, после него меня так вымотало, да ещё и куска нет…» Куска нет… Те двое — только сейчас я понимаю, что они Охотники — срезали часть всех слоев тел с области сердца. Этот кусок души так и остался в клетке, из которой вырвался Горшок. Мы узнали, что необходимо найти этот кусок, вернуть и… Не знаю, пришить? В общем срастить с телами. За этой частью тел, так похожей на настоящий кусок оборванного мяса, сходил Игорь вместе с Мишей. Горшка в очередной раз спасли. А моë терпение как раз лопнуло. Полгода я орала в никуда: — Иди сюда! Поговори со мной! Помоги мне всё исправить, я одна не справляюсь! Я люблю тебя… Миша, будь со мной. Полгода я просила приходить ко мне. Обнимать меня. Говорить со мной. Просто так… О книгах, анархии, истории, музыке… О чём угодно. Брать меня с собой гулять в другие миры… Сидеть на столе, пока я готовлю, и рассказывать как дела, где был, что видел, что делал… Пусть и приходить обдолбанным и падать рядом на кровать, пускать слюни, тупить, нести чушь… Просто быть со мной. Быть, как раньше. Он даже не говорил «нет». Он вообще ничего не говорил. Изредка он заглядывал, чтобы обменяться силами, но вскоре и для этого приходить перестал. Иногда — просто убедиться, что я ещё не сдохла без него. Всегда — обратиться за помощью. И вот, моё терпение лопнуло. Да. «Пришивайте кусок и пусть валит на все четыре стороны, — попросила я Пифию с Игорем. — Я устала от него. Бестолочь, бесполезный клок придурка. Моя жизнь превратилась в вечную погоню за спасением этого лохматого идиота. И никаких просветов!» Ребята пытались объяснить, что эта потерянная часть души отвечала за мои эмоции и чувства к Михаилу. Просили подождать, пока заживёт, срастëтся. Но мне так не хотелось вновь чувствовать постоянную боль в груди, страдать в одиночестве, как какая-то ванильная, тупая… «Так жить я больше не могу. Мне не нужны полутона. Я привыкла брать или всё, или нихуя. Сейчас у меня ни то, ни другое… Может сорвать тебя с себя, пока не болит?» — предложила я, когда Миша в очередной раз соизволил поговорить со мной через Пифию. «Чего, блять?» — почему-то вдруг удивился он. «Или срезать…» — продолжила я. «Нихуя! Ты чего?» «Господи, я так долго говорю, что это конец, ты ни разу не слышал?» «Нихуя, не конец, подожди! Коша…» «Ты мне мешаешь». «Чем, бля…» «Ну, знаешь, ты, как чемодан без ручки… — я задумалась с чем ещё его сравнить, — или, как торчащая из груди арматура…» «Так… Погоди! Время выжди, если тебе похуй и будет, поверю, но не сейчас», — прилетело сообщение, пока я набирала продолжение своих мыслей. «Или что-то, что причиняет исключительно неудобство. Вроде огромного плюшевого медведя. Штука бесполезная, громоздкая, но выкинуть жаль…» — наконец отправила я. «Заебись, плюшевым медведем я только не был…» «Ну, если тебе больше нравится быть арматурой… — я сделала глоток кофе и продолжила: — Почему ты думаешь, что это из-за клети?» «Потому что ты не могла так легко меня разлюбить, блять, быть не может, и не потому, что я дохуя охуенный, просто мы столько времени вместе… И ты прям в этой жизни решила выгореть? Да не поверю!» «Если дело в чувствах, то окей, может ты и прав… — я задумалась. — И хватит дëргать канат. Я его не чувствую, а боль, оказывается, очень даже. Но я умом понимаю, что мне надо с тобой… Ну, может, остаться друзьями. Мягко говоря…». «Ну пиздец!!!» «Мотивация? Какая мотивация у меня быть с тобой в этих отношениях и дальше? Что меня могло бы с тобой удержать? — спросила я. И сразу ответила на свой вопрос: — Ничего. Ты бесполезный неотесанный пенёк. Один у меня такой есть. Зачем второй?» «Мы все бесполезные, какую пользу ты можешь от меня получить? Ну, только я люблю тебя, и всё». «Ну знаешь ли. Можешь любить на расстоянии». «Могу. Но не хочу». Кто бы сомневался. «А если этого хочу я?» «Неправда же, ну ë-моë…» «К сожалению… К сожалению, неправда, — вздохнула я. — Будешь душить меня присутствием в моей жизни, пока не вскроюсь?» «Не буду… Я те вскроюсь!» «Эти отношения не несут никакого смысла. Хватит делать меня несчастной». «Хорошо! Съебусь! Живи уже! Блять! Радуйся! Вдохни, блять, полной грудью!» Я чувствовала, что он вскочил на ноги и заметался в помещении, как тигр в клетке, но спокойно ответила: «Не поверишь, именно так я и сделала. Держу дыхание». «Уëбываю! Так уже довëл, что пиздец, блять!» «Вот жлой какой, — я иронично улыбнулась. — Слушай, Михаил, тебя из мира никто не гонит. Просто найди себе другую женщину». «НАХУЙ! НАХУЙ ВСЕ! НАХУЙ ДРУГАЯ, ВСË!» «Не нахуй. Тебе нужна женщина типа Знающей, понимаешь? У которой необъятная вера в любовь, у которой хватит терпения и сил аккуратно, вежливо и осторожно годами объяснять тебе каждый день одно и то же, терпеть, если ты не хочешь делать то, о чём она просит, и снова спокойно объяснять, как стоит поступать в той или иной ситуации…» В ответ Миша продолжал орать, что никто ему больше не нужен, никакая другая нахрен не сдалась, и что я должна одуматься. А я очень хотела сорвать канат до того момента, как острые чувства и горячие эмоции вновь вернутся, но ребята просили меня подождать, а Миша уговаривал дать ему шанс, обещал исправиться и вернуть всё, как было прежде. «Рано или поздно наступает момент, когда женщине становится похуй. Это страшнее любви и страшнее ненависти, потому что это никак. И у меня этот момент наступил, Горшок», — спокойно сообщила я, где-то на подкорке сознания осознавая, что я превращаюсь в ту его супругу, поведение которой когда-то не понимала, а теперь — даже очень. «Ты моя жена. Послушай… Меня послушай. Я всё скажу. Я виноват. Я. Не ты. Я люблю тебя. Вот мне пизда, понимаешь, да? Ревность, с этой хуйни всё и началось. Я долбоёб, прости меня, все простите, разрешил, ты пошла, дал добро… — ему не давала покоя та ситуация, из-за которой наши отношения полетели в тартарары. Я лишь хотела уточнить, что идея, вообще-то, была его, и пошли мы туда вместе, но радовалась, что он осознал свою ошибку. — Я о чём думал? Меня перемкнуло. Я, и только я виноват. Не сказал сразу: «Кош, мне не нравится, бесит, хуë-моë»… Я психовал, уходил, а потом хуй забил и гонял, как урюк ëбаный… Мне просто пизда как обидно было, я ж люблю тебя до смерти… Что мне делать теперь? Я как скот поступал, сам знаю…» Тем временем я решила аккуратно подобраться к тому, о чём давно хотела его попросить. Я была права в своих мыслях о браке, об отношениях. Всё, о чём я ему говорила, оказалось истиной. Но он никогда этого не признает. «Отношения двух людей с сильными характерами всегда сложные и, в этом случае, нужно потрудиться, чтобы отношения стали идеальными. На это уходят годы! А тебе один лишь кайф подавай. Кайф, он может быть в самом начале, ну год. Ну два. Три! А потом что-то пойдёт не так, как ты хочешь — и всё? Надо рвать отношения только потому что кайф вдруг обломался?» — говорила ему я в тот день, когда мы впервые прочитали «Портрет Дориана Грея». Тогда мы ещё постоянно были вместе и часто делились мыслями обо всём на свете. В тот раз Миша уверял, что в отношениях нужно исключительно кайфовать. Но я была права. Мы кайфовали почти три года, и теперь, когда наши отношения стремительно летели в ебеня, мы должны были вместе поработать над ними. Однако Миша в том разговоре тоже оказался прав: «…иногда это помогает. Если работают оба. Но чаще же, старается кто-то один… — в нашем случае, увы, кто-то одна. — …кайфово нам было, потому что мы друг друга всегда полностью понимали и поддерживали. Ты меня старалась направлять в нужное русло. Жалела и поддерживала при неудачах. И глотку за меня была готова любому перегрызть. А я старался не попадать в такие ситуации, из-за которых тебе бы пришлось кому-то перегрызать глотку. Хоть и не очень хорошо получалось… И я тебя защищал. Всегда и от всех. Мы вообще отличной бандой всегда были! Друзья, которые друг друга любили. Вот это идеальные отношения». Прав. Тысячу раз прав. Нахрен венчания, нахрен связь. Мы столетия были друзьями, которые друг друга любили, а теперь перестали быть ими. Теперь я слышала одно: «Ты моя жена. Ты. Моя. Жена». Чаще всего он говорил это, чтобы показать свою значимость, то, что я ему принадлежу. Это давило на меня. Это принесло только груз проблем. Я не хотела быть женой. Я хотела быть ему другом, которого он любит. «Слушай, но у тебя были такие отношения. С Анфисой. Ты же с теплотой это вспоминаешь. Вседозволенность и отсутствие правил», — аккуратно начала я. Но Михаил обсëк сразу: «Ты моя жена, я уже не тот Мишка… Я был обдубашенным постоянно. Многое позволялось… Я тебя люблю, уясни уже, как долбоёб, люблю». «Ты должен был понимать, к чему всё это приведёт. Я имею ввиду даже не то, что мы сделали, а твоё поведение после того, что мы сделали. Ты же просто положил болт. Даже если убрать эти мелочи (которых мне очень не хватает и мелочами я их не считаю): просто разговоры. Даже про чёртову анархию, музыку, которая мне не нравится, книги, которые я никогда не прочту. Да, это избито, но мне просто не хватает внимания. И это можно было бы пережить. Но блять… Ты же просто положил на меня хер размером с пизанскую башню. Ты не приходишь, когда мне плохо, ты не помогаешь, когда я проваливаюсь в нижние миры, не вырываешь из кошмаров. Даже вернувшись из той клетки, ты не пришёл и не посмотрел меня. Ты даже перестал меня подкачивать. Я не помню тепло твоего тела. Не помню силу рук. Не помню. Вот, что происходит. И ты называешь себя мужем… Как язык-то поворачивается…» «Я знаю, что я скотина. Я хочу вернуть себя нормального. Тебя вернуть». «Да, я распиналась тут, чтобы увидеть в ответ вот это…» «Я согласился с тобой». «Мне должно полегчать? Я должна верить словам любви? Да тебе же было плевать на меня». «Не было. Я просто отключал эмоции… Я не хочу тебя терять!» «Потерял полгода назад, Миша. Отключай эмоции. Так удобнее». Потом он всё же сорвался ко мне. Влетел в комнату со словами: — Нихуя я не потерял! — обхватил меня руками и прижал, продолжая говорить: — Ты же знаешь, просто я всё время во всякое дерьмо влезаю… Ощущая острую, покалывающую энергию в тех местах, к которым он прикасался, я закрыла глаза и тихо сказала: — Только раньше помимо дерьма, в которое ты влезал, ты привносил в мою жизнь множество красок и эмоций. Положительных. А теперь наши отношения — это игра в одни ворота. Ты просто драный кот, которому плевать на своего человека: он гуляет, дерётся, влезает в проблемы. А приходит к своему человеку только чтобы ему дали раны зализать и поругали собак, которые его гоняли. Ты как персонаж твоей же песни «Я иду к тебе домой». Ты идёшь ко мне домой после этих драк. И я всегда должна тебя ждать и спасать тебя. Ты — не Есенин, я — не Бениславская. Но наши отношения стали так похожи на их… Я не могу так больше. — Не будет, — твёрдо сказал он. — Нет, будет, если сейчас не исправить. Я понимаю, то, что было поначалу — это просто эйфория. А Венчание, к которому ты подвёл меня хитростью, обмен ключами, ритуалы остальных сближений — финт, чтобы оставить тебя в этом мире. Ты тоже устал от таких отношений. Не созданы мы для брака… Давай сгладим. Пусть будет, как раньше, тогда, когда никто никому ничего не был должен. Просто обозначим это. Мы не будем вправе обижаться и ссориться… Он отстранился и с насмешкой посмотрел мне в глаза: — Не трудись. Нет, — и хмыкнул: — У меня не бывает полутонов. Всё или нихуя, — и ушёл. Просто повторил мои же слова, но как же меня зацепило… Так он оборвал мою попытку найти хоть какой-то выход из положения. Справедливости ради надо признать: после этого он действительно старался. Он приходил просто полежать со мной, снова стал часто держать в объятиях, начал и разговаривать. Правда слушать его было тяжело. К тому моменту он стал ещё сильнее, расширил свои резервы, и это отразилось на его мощи. Он вновь цеплял потоками энергии предметы, швырял их лёгким прикосновением, после чего обязательно забавно матерился, а его голос стал громче и утробнее. Это звучало как многоголосье и очень напоминало то, как говорят демоны в кино. Чтобы вы могли понять, как именно это звучало, посмотрите его выступление в «Зелёном Театре» 2012 года, «Смерть на балу». Звук этих коротких партий Горшка был нарочно искажен. Теперь же так звучал его обычный голос. Это пугало. Особенно, когда он начинал говорить внезапно. Но мне было всё равно, я просто хотела его слушать, общаться с ним, и понимала, что вскоре он снова научится управлять силой голоса. В общем, я поверила ему. А его хватило на месяц. В следующий раз он полноценно ко мне вернулся, когда испугался за мою жизнь. В тот раз его хватило на неделю. Всё. За это время я почти отвыкла от него. Тот человек, который столько сил положил на то, чтобы влюбить меня, так сильно и глубоко, отстранился и вёл себя, как просто старый знакомый, что кивает при встрече. Или, случайно сталкиваясь в общей компании, из вежливости поддерживает диалог. И я почти перестала звать его. Перестала просить взять меня гулять, говорить со мной, обнимать меня. Теперь я изредка произносила его имя, когда нужно было проверить, не опасен ли дух, оказавшийся рядом. Миша, как мне кажется нехотя, приходил и осматривался. Мог кивнуть, мол, нормальный он, не боись. Мог погнаться за ним. Мог просто топнуть ногой, как на воровливого кота: «Брысь отсюда!». По своему желанию он приходил ко мне в двух случаях. Украсть алкогольное опьянение или, что чаще всего, показать своё разбитое лицо с обезоруживающей улыбкой и развести окровавленными руками. Жалко его было — сердце разрывалось. Конечно я снимала с него боль, оттирала кровь энергией, сращивала раны и давала спокойно отлежаться. И вот он снова влип, а я должна играть в спасателя. Я не Чип, не Дейл и даже не Гаечка, но опять должна была искать возможность спасти этого придурка. «Слишком часто беда стучится в двери…» Всë началось с того, что Миша опять пропал. Он даже не пришёл на концерт Князя в нашем городе. «Неужели ему уже и на это плевать? — думала я по дороге домой. — Но ведь за пару месяцев до этого он являлся на концерт своего брата…» Я ощупала канат. На месте и всё ещё цел. Дёрнула… Ощутила натяжение. Да, Мишка, как и прежде, был связан со мной. Я решила считать его состояние по этому канату и, к своему удивлению, обнаружила, что Горшок крепок, трезв, силён… Даже сильнее, чем был. Попыталась увидеть его проекцию. «Спокойный». Одет нормально. Даже волосы чистые. — Михаил, иди сюда? Тишина. Но я всем своим существом ощущала, что он недалеко. В самых ближних слоях. Непонятно. Но любопытно. Мне хотелось убедиться, что он окончательно бросил меня. Тогда я могла бы себе позволить хотя бы попытаться перестать волноваться о нём. Но спустя две недели отсутствия, я увидела его во сне. Босого. И с новыми татуировками на ступнях. «Клеймо? Он заработал клеймо?» — думала я, осторожно подбираясь к нему, чтобы рассмотреть тату. Новые татуировки не появляются у бестелых просто так. Обычно так клеймят Высшие. Прежде чем меня что-то разбудило, я успела понять, что на ступнях у него появились надписи. По одному слову на каждой, красивым, но неразборчивым почерком. Следующие несколько дней я пыталась понять, что случилось. Продолжала звать его, искать, даже пыталась насильно дёрнуть — тишина. Только резкая боль в груди. При этом, каждый раз считывая его состояние, я понимала: он всё ещё рядом, в ближнем мире, так же силён, энергичен, трезв… Рассматривала его проекцию: всё ещё чист, красив, не ранен и не бит. Почему не приходит? Что за татуировки? С трудом мы с Пифой разобрались. Оказалось, что Миша обнаружил так называемый «Ведьмин Круг». Силовое поле в одном из миров. Хвойный лес, а посередине — выжженный круг. Конечно жадный до сил и энергий Горшок туда пошёл, желая набраться и стать ещё мощнее. Границу переступил, сил получил, а обратно выйти не смог. Эти появившиеся на ногах татуировки — своеобразные метки. Они и не давали ему двигаться. А потому что сначала надо узнать о том месте, куда идёшь, а потом делать такие глупости! Нельзя было туда одному ходить. Нужно было взять компаньона, который сможет смыть метки и помочь вернуться. Чтобы вырвать его оттуда, Пифии пришлось обратиться к тёмному сильному Высшему. Скорее всего она по сей день расплачивается за такие просьбы. Она же и смывала эти клейма, когда Мишу удалось хоть частично вырвать из круга. И я подумала, что всё обошлось, и он снова надолго оставит меня в покое, пока вновь не накосячит… Чёрта с два. Он опять влип по самые яйца, иначе и не скажешь.***
Я стояла в этой сизой дымке и не понимала, что вообще происходит. Перевела взгляд с меняющихся образов Горшка на себя. То же самое. Строение тела, одежда, волосы, лежащие по обеим сторонам шеи — всё это менялось с такой же скоростью. «Ладно…» — я приняла это, будто так и полагалось, и мои мысли перебил голос. Глубокий, спокойный, вездесущий. Он словно звучал и в моей голове, и вокруг, в каждом закоулке этого мира. — Прощайся. Скоро ты его никогда не увидишь. Я хотела поразмыслить над странной формулировкой: скоро никогда? Звучит ведь непонятно. Но снова раздался голос. О грядущей годовщине. О том, что в наш мир Мише больше дороги не будет. И снова настойчиво потребовал: — Прощайтесь. Бороться, противостоять, спорить не возникло и мыслей ни у меня, ни у Горшка. Мы просто стояли друг напротив друга и таращились в единственную неменяющуюся область наших лиц. В глаза. — Если будешь его удерживать, — спокойно предупредил голос, — за ним потянешься. Я не знаю, что чувствовал Миша, а на меня навалилась слабость и такая жестокая обречëнность. Даже злости из-за бессилия, которая всегда сопутствует мне в такие моменты, не было. И злости на Высших не было. Я понимала, что это конец и ничего не исправит положение. Так же я понимала, что не смогу отпустить его без прощания. Если отпущу — потом непременно пожалею. Мы одновременно шагнули друг к другу. Я не спрашивала, куда его направят дальше и почему вообще это снова происходит. Мы же половины. Венчанные. Это всегда работало. В конце концов, у него Контракт с новенькой, он её Хранитель на ближайший год. Почему его забирают? Все эти мысли у меня возникли потом, когда я очнулась, но там… Там ведь я Иная. Чаще всего довольно мягкая и смирная особа. К тому же на меня давил подгоняющий вездесущий голос и необъятное ощущение обречëнности. «Спасибо, — безмолвно сказала я, понимая, что все всё равно услышат, но так мне было легче. — Нам было хорошо вместе все эти века». «Кайфово», — он попытался улыбнуться, но получилась болезненная гримаса. «Ты лучший. Замечательный. Мне всегда будет тебя не хватать, и я совсем не знаю, как я буду...» Не дав больше возможности говорить, меня оборвали и грубо вышвырнули с уровня Миши в реальность. Давно забытая дрожь во всём теле и сбитое дыхание сопровождали меня следующие пять минут бодрствования. Я рассказала Знающей. Она не поверила. Мне показалось, что ей даже смешно от моих слов о том, что его забирают. Она уверена, что это невозможно. Как же законы? Зачем они тогда? Ну, если нам с ним глубоко плевать на законы, почему Высшим не должно быть плевать? Пифия тоже не поверила в это. Но поверила моим ощущениям. Через пару недель Миша ворвался к ней — всё ещё не понимаю почему не ко мне и зачем ему снова посредники — с информацией о том, что мы опять должны укрепить связь. Тогда меня за ним не потянут, и его забрать не смогут. Я должна вынуть из себя какой-то браслет и надеть его на него. Я даже вообразить это не могу. А ведь воображение моё хорошо развито, без него в Иных делах не справиться. К этому моменту я действительно смирилась с положением. Немного даже разозлилась… На Михаила. У него осталось сраных две недели и вместо того, чтобы быть со мной хотя бы это короткое время — ну, если я действительно была ему нужна, как он говорил раньше — он шастал где угодно, только не со мной. Создать браслет, вынуть, надеть, крепко обнять — что может быть проще? Но у меня возникла мысль: «А это нужно вообще? Мне это не нужно. Нужно ли ему?» Мой плейлист с рандомным включением работал против нас. Два года назад, когда я впервые слушала эту песню, помню, как на меня смотрел Боец.Что же делать мне? Она рассудку вопреки того любила, Кто давно стал только миф...
Он всё понимал. Всё чувствовал. И просто молча смотрел на меня, а я нервно улыбалась: — Да не, не миф! В рай не попал, в аду не сгорел. Нормально всё с моим Че Геварой! — пыталась грубо шутить. Боец в ответ улыбнулся. Так вот, мне нужен мой «Че Гевара». Всё время нужен. Герой. Великий герой, каким он всегда был для меня. Тот, кто имел постоянную возможность контактировать со мной, в отличии от персонажа песни. Сейчас к нашей ситуации подходит герой другой, не романтичной, а грязноватой, пошлой песни. Ален Делон.Любовь — это только лицо на стене. Любовь — это взгляд с экрана...
Что, чёрт возьми, мне мешает тупо пялиться на его фото? Смотреть записи интервью и концертов? Я и так только этим и занимаюсь. Зачем его тянуть, удерживать здесь, если у нас только проблемы из-за этого? Венчание, нити судьбы, цепь половин — это всё ничто. Пыль. Это ничего не значит. И вдруг выяснилось, что Высшим мы интересны исключительно, как тандем. Связь ослабла, их это не устраивает. По отдельности нас может растащить армия Охотников, которая растёт с каждым днём — естественно Высшим это не нужно. Такие сильные Иные и на другой стороне? Ай-я-яй. Их даже не волнует, что тандем давно, получается, фиктивный, неискренний. Пугают меня, что Мишку больше не увижу. Его пугают, что со скалы во тьму скинут. Он повёлся. Смешно. Стал просить меня дать ему этот чёртов браслет. «Да какая Высшим разница? Лично я с ними не контактирую и не собираюсь. И сторону никакую выбирать тоже не собираюсь! Какой им толк?!» «Толк такой, что пока мы в паре, нас армейка не трогает. А эти не хотят, чтоб армейка тронула нас и себе утащила», — объяснил Миша. Не очень понятно. И не шибко интересно. Я не собираюсь плясать под дудку Высших. И перетащить на какую-либо сторону меня сложно. Не марионетка. И свои угрозы пусть засунут в задницы. Песня в плеере сменилась и я даже привстала от озарения, которое посетило меня.Мир зловещий и чужой Дрогнет под моей ногой, Я и монстр, и герой, Я — Ас клинка...
Да! Она всегда ассоциировалась у меня с Горшком, любителем компьютерных игрушек. Это увлечение и после потери тела не оставляло его. Теперь я слушала этот текст, беззвучно проговаривая вместе с вокалистом, и понимала… У него всё это есть. Там. Он действительно попаданец. Попаданец в любимые игры. Его интерес ко мне пропал, но никогда не угаснет интерес к другим мирам, боям, дракам, магии, мистике… Ко всему тому, что он получил, потеряв тело. «Скажи ему, пусть пойдет в Навь попробует попроситься. Должны уже отправить, — написала я Пифии. — Я отпустила его, попрощалась, уже пережила. Думаю…» «Ты че… А потом как накроет тебя! — ответила подруга. — Вы оба меня до усрачки пугаете. Он задумался…» «Да не накроет. Он забил давно на меня) у нас уже такие, тягостные для обоих отношения. Мне кажется, обоим будет лучше порознь. К тому же, они же заставили попрощаться, я это сделала. — Затем я обратилась напрямую к Мише: — Говори, ты просто тут хочешь остаться или уже интересно пойти своим путём?» «Я просто так, что ли, бился сейчас и просил тебя?» «Поняла тебя. Но мне интересно то, что ты задумался об отправлении в Навь». «Ну, раз я тут не нужен тебе, то и задумался… Если хочешь, то разреши остаться, нет — так нет». «Да мне всё равно, не скажу, что горю желанием», — ответила я. Я понимала, что с его уходом в моей жизни изменится только одно — я перестану мучиться. Перестану волноваться. Перестану постоянно спасать его. Страдать из-за его эгоизма тоже перестану. «Понял. Иду нахуй». «Мне больше не нужно, правда. Но если тебе надо тут быть, не из-за меня, а по другим причинам — будет тебе браслет». «Из-за тебя. Других причин нет». Это сообщение вывело меня из себя. Я закатила глаза так глубоко, что почти увидела собственный мозг. Он лжёт. Очевидно, лжёт. Не хочет, чтобы Пифия знала его настоящее отношение ко мне? Или мелет эту фигню по привычке? «Думаю, он просто мир этот покидать не хочет. А признать это при тебе стесняется. Опять меня приплетать начинает», — решила я объяснить ничерта непонимающей подруге. Но ответ меня ошарашил. «Ну об этом была мысль, да. Не особо он и скрывал». «Так нахуя пиздит?!» — я вышла из себя. «Да нет у меня причин!» — прилетел ответ. Всë. Признал. Горжусь им безмерно. Никаких «люблю-не могу-с ума схожу». Никакой обнадëживающей лжи. Не любит. Может. Не сходит. Честно сказал, что причин быть здесь у него нет. Молодец. Это очень больно. Это горько. От этого разрывает душу на куски. Но это справедливо и честно.Мои миры прекрасны! Я их создал сам! Ты видишь, всё подвластно моим рукам! В твоих глазах я часто замечаю грусть, Но так и знай, в твою реальность я не вернусь, Ведь я спасал принцесс, и я сражался в кровь, Я умирал за веру и возрождался вновь! Я выжимал форсаж, да из последних сил, Пускай никто в меня не верил — Я победил! И я прожил сто жизней, я умел летать. Я был реально тем, кем здесь не смог бы стать, А годы… пусть проходят! Я только улыбнусь! Я здесь останусь, я не вернусь.
Про него, всё про него. Он кайфует там, не здесь. Люблю ли я его? Да. Где-то там, глубоко, на дне души, но по-прежнему, всё так же сильно. Это когда-нибудь пройдëт. А если нет — буду любить «лицо на стене» и «взгляд с экрана». Было бы эгоистично удерживать его из-за этой бессмысленной, отвратительной, никому ненужной — ни ему, ни мне — любви. Больно ли это всё? Очень. Примерно как тогда, четыре года назад, во время первой проверки. Снова не могу есть, снова физическая боль ломает грудину, будто Миша рвёт остатки нашей цепи, одновременно пиная меня в это место своим «Мартинсом». Не плачу вот только. У него есть ещё пара дней, чтобы выяснить, есть ли возможность отправиться в Навь по собственному желанию. Если такой возможности нет — отдам браслет, подождëм, когда ему разрешат отправиться его дорогой, но, конечно, во тьму кидать я не позволю. Непонятно только, почему, вместо того чтобы прояснить этот вопрос, он третий день каждый вечер трëтся с Игорем возле меня. И оба на вопросы об этом не отвечают… У вас, дорогие друзья, ещё есть возможность попрощаться с Великим и Ужасным, с гениальным, безумным и удивительным. С нашим красавцем Горшком. Досвидания, ласковый Миша, возвращайся в свой сказочный лес.***