***
— Спрашивать бесполезно, да? — Чимин вскидывает брови, сидя на кровати поедая вкусную сытную кашу, что по традиции обнаружилась на подносе в коридоре за дверью. Чонгук окидывает его удивлённым взглядом, но, Всевышний, кого он тут обмануть пытается? — Твои вещи, — поясняет целитель, указывая ложкой сверху вниз и обратно. — Что не так с моими вещами? — вид у друга откровенно помятый, насупленный: лицо бело мелом, под покрасневшими и отёкшими от недосыпа глазами залегли плотные тени. Пришёл он вчера поздно ночью, принеся с собой шлейф уличной свежести, и Чимин, чей сон был потревожен негромким хлопком, в полной темноте не имел возможности оценить масштаб катастрофы. Но сейчас — пожалуйста, и вариантов у юноши отнюдь не так много: либо Чонгук был настолько морально сломлен убийством мерзкого Берта (с чьей смертью, Чимин уверен, всё крыло вздохнуло с облегчением), либо… Либо, ну, Тэхён, и чёртова одежда, которую друг сейчас на себя напялил, это лишний раз подтверждает. — Она не фиолетовая. У Тэхёна кончился краситель? — как сын торговца, Чимин знает о таких тонкостях с самого детства, но поверить в байку подобного рода не сможет: иллюзионист в таких мелочах излишне дотошен, и лишний раз продемонстрировать то, что — как там? — его малыш Гукки принадлежит только ему одному, никогда не упустит. Значит, дело дрянь, потому что ну слишком отличается тот Чонгук, что лучился счастьем последние несколько дней, что блондин в сознании, от Чонгука нынешнего, потухшего. — Я больше не тренируюсь с Тэхёном, — равнодушно отзывается огневик, пожав плечами и неспешно приступая к завтраку. Чимин резко отставляет тарелку, смотрит в упор, хмурится недобро. — Почему? И с кем ты теперь тренируешься? — С Хосоком, — односложно отвечает друг, а потом выдерживает паузу, вздыхает и смотрит побито: — Чиминни, я тебе всё расскажу, обещаю, но чуточку позже. Просто… — голос друга срывается и он прочищает горло надрывно. — Просто дай мне кое-что обдумать и принять, хорошо? Чимин хороший друг. Чимин всё понимает, поэтому кивает поспешно, терзаемый смутным предчувствием чего-то не очень хорошего, но силится поверить на слово, и снова приступает к завтраку. И, когда раздаётся призывной стук, уже абсолютно готов. Но сегодня то ли звёзды сошлись как-то иначе, то ли день официально можно ознаменовать странным, но за дверью вместо уже полюбившихся Хьюза и Леа он предсказуемо видит Хио и… Акио. Чонгук за спиной не удерживается от удивлённого возгласа при виде беловолосого юноши, но тот лишь наклоняет голову в лёгком поклоне и впивается в чиминово лицо нечитаемым взглядом чёрных глаз: — Доброе утро, господа, — губы трогает лёгкая вежливая улыбка. — Господин Чимин, советую поторопиться. Господин Юнги в самом наисквернейшем расположении духа, в каком он всегда пребывает, когда приходится рано вставать. Следуйте, пожалуйста, за мной, — и, дождавшись, пока юноша выйдет за дверь, бесшумной тенью устремляется по коридору. — А где Сокджин? — едва поспевая за ним, всё же задаёт Чимин терзающий душу вопрос. Неужели целитель «перекинул» полномочия на своего товарища, стоило тому согласиться выступать вместе с ним? Нет, юноша определённо чувствует себя гораздо сильнее и выносливее благодаря тренировкам и ежедневному вечернему бегу после занятий, но, в отличие от Чонгука, уже осознавшего собственную мощь, всё ещё чувствует острую нехватку знаний, которую не утоляют учебники, разрешение на приобретение которых преподаватели уже с ума посходили подписывать. Да и в принципе, Сокджина он бы никогда и ни на кого не променял, наивно полагая, что у них сформировался прекрасный дуэт, что идеально подходит друг другу как характерами, так и мировоззрением, и подобная резкая перемена даже несколько ранит. — Господа Тэхён и Сокджин в экстренном порядке отправились к Императорскому двору не позже, чем полчаса назад, и пробудут там не меньше трёх дней, как того и требуют светские приличия, — отвечает Акио негромко, минуя стражу и устремляясь по коридору дальше, и посылает ласковую улыбку через плечо. — Вас не бросили злому волку на растерзание, господин. Не переживайте. — Чувствую я, что быть мне за эти три дня растерзанным при любом раскладе, — невесело смеётся Чимин. — Так что ты меня сейчас мало утешил. Слуга смеётся негромко, и целитель ловит себя на том, что ему очень нравится звук этого смеха: тихий, мелодичный и будто от чистого сердца. — Господин Юнги также распорядился, чтобы с сегодняшнего дня Вас освободили от занятий по общей физической подготовке, — дополняет он. — Почему? — удивляется блондин, вслед за Акио ныряя уже в ставший родным тёмный каменный коридор, откуда можно попасть в залы. — Потому что, господин Чимин, когда Вы о чём-то просите, ожидайте, что неожиданно можете это получить, — вновь растягивает парень тонкие губы в улыбке и замирает у стены. — Дальше мне идти запрещено. Удачной Вам тренировки. Насчёт времени не переживайте: у моего господина отличные внутренние часы, и он отпустит вас вовремя. — Спасибо тебе, Акио, — улыбка слуги кажется настолько открытой и искренней, что невозможно не улыбнуться в ответ. Чимин вздыхает тяжело и спускается по очередной винтовой лестнице со смутным комком волнения в горле. Зал… чёрный. Роскошный даже, с кучей различных тренировочных перекладин из тёмного лакированного дерева и иных принадлежностей, предназначение которых является для целителя полной загадкой. Юнги стоит спиной, посреди помещения, всё в той же форме, в которой выходил на Арену и тренировался с ними до этого, но на звук шагов оборачивается, и у Чимина по спине табун мурашек пробегает от этого злющего взгляда красных от недосыпа глаз. — Утро добрым не бывает? — робко шутит он, растягивая губы в намёке на улыбку. Юнги смотрит злым цепным псом, что приучен нападать на людей и держится в голоде, и сейчас, кажется, его голыми руками порвёт на лоскуты, но неожиданно смежает отёкшие веки, вздыхает полной грудью и открывает глаза вновь, уже с куда более спокойным лицом. — Я был бы всеми руками за, если бы мы встречались вечерами, Чимин. Я очень люблю спать, а спать любит меня. Мы почти что женаты. — Как тебе удобно, — пожимает тот плечами, уже привыкший к подобному режиму. — С чего начнём? — Да всё с того же, — тяжело вздыхает боец и неожиданно исчезает из поля зрения, и Чимин теряется, но удара не происходит. Точнее, звук удара за спиной явственно слышен, заставляет обернуться в напряжении и увидеть полупрозрачную спину Чонгука, что стоит с посохом наперевес, и своего вынужденного нового наставника, что стоит на полусогнутых в отдалении. — Твоё тело реагирует раньше мозга. Это хорошо, но не всегда, — и снова исчезает, и уже Хосок, возникший вторым образом, замахивается молотом, но предсказуемо промахивается и почти было ловит носом удар с ноги, но уворачивается в последний момент. — Попробуй заманить меня в ловушку, Чимин, — раздаётся слева, и он поспешно поворачивается в сторону голоса. — Не бойся меня покалечить, — пожимает Юнги равнодушно плечами, а потом неожиданно выстреливает широкой белозубой улыбкой, что оголяет дёсны. — Если что — подлатаешь. И неожиданно Хосок испаряется, будто и не было, и Чиминни не знает, что является причиной этого: то ли то, что он ещё действительно слаб, то ли тот факт, что сердце, блять, пропустило удар. Потому что невозможно тренироваться с человеком, когда он настолько красив и недоступен одновременно — вот, в чём проблема, ясно? Но он смаргивает это странное ощущение и действительно включает мозги. Заманить в ловушку? Но как, если Юнги не провоцирует его сознание на защиту прямо сейчас? И, словно прочитав его мысли, брюнет снова срывается с места, но медленно, так, чтобы целитель его траекторию видел прекрасно. И когда Намджун и Чонгук встают плечо к плечу перед ним и хорошенько размахиваются своим оружием для силы удара, Юнги предсказуемо уходит вниз и едва не попадает под обстрел тонких, как перья, призрачных ножей. Но, отпрыгнув вниз, встречается нос к носу с всё тем же хосоковым молотом, ему не хватает места для манёвра, ибо шквал огня Чонгука, резко сменившего местоположение по воле лекаря, уже дышит в спину. В общем, да, встреча Юнги с молотом происходит не без толики ликования со стороны Чимина, но, однако, в самый последний момент левый кулак бойца загорается чёрным, и, встретившись с бойцом, рассеивает образ разом, после чего в пару длинных прыжков проделывает то же самое с Намджуном и Чонгуком, а сил поддерживать Тэхёна к тому моменту у Чимина не остаётся уже, поэтому тот исчезает сам собой, и целитель, вложившись слишком сильно, со стоном начинает заваливаться назад. Но сильные худые руки подхватывают сзади нежно и уверенно, поднимают в воздух, а тихий голос с насмешкой говорит почти в самое лицо: — Носить тебя на руках становится привычкой. И лучше бы Чимин не открывал глаза, право слово, потому что это красивое лицо ну слишком уж близко, а чувство прекрасного в целителе рыдает навзрыд. — Стоять можешь? — интересуется Юнги, вскинув бровь и не прекращая ухмыляться. Чимин одаривает его неуверенным кивком, после чего его аккуратно опускают на ноги и советуют. — Ляг на пол, приди в себя и отдышись, — и он следует совету, растянувшись на тёплом деревянном лакированном полу. Юнги тянется котом, разминая мышцы, и садится рядом, одну ногу подмяв под себя, а на вторую закинув кисть. Смотрит задумчиво, а потом комментирует: — Четыре образа за раз, а одним ты почти меня достал, и будь у меня меньше опыта, эта встреча могла стать роковой, ибо, кажется, ты в тот удар всю душу вложил. Это неплохо, но у тебя недостаточная физическая подготовка. Чем вы занимаетесь на уроках по общей физической подготовке, я не пойму? — морщит лоб в негодовании. — Ты бегаешь? — дождавшись кивка, задаёт новый вопрос: — Сколько? — Час в день, обычно вечером, — шелестит Чимин. — Значит, этого мало и нужно бегать по два. У тебя много энергии, но почти нет выносливости для того, чтобы её контролировать. Отсюда и вот это вот всё, — широким жестом обозначает горизонтальное положение своего неожиданного ученика. — Медитации, это, конечно, неплохо, но больше оттачивает концентрацию, а у тебя её даже в избытке, а старый добрый бег выигрывает по многим аспектам. Так что с сегодняшнего вечера ты, помимо занятий со мной в середине дня, ещё и бегаешь по два часа. Вечером после наших с тобой тренировок или утром перед ними — дело твоё. — Юнги… — лопочет Чимин, изучая красивое лицо. — А можно вопрос? — Можно, — кивает брюнет, — но я не даю гарантии того, что я на него отвечу. — Как ты стал таким… сильным? — и целитель, видя недоумение в чёрных глазах, заливается краской смущения. Боец фыркает громко, но до ответа снисходит: — Упорный труд, Чимин. И много бега. Отдохнул? — переводит тему. — Голова не кружится? Чимин садится. Поправка: пытается сесть, но со стоном заваливается было на бок, и оказывается быстро схвачен цепкой бледной рукой за рукав. — Всевышний, почему ты такой хлюпик?! — Попробуй проконтролировать четыре образа и одновременно рассчитывать траекторию своего соперника, когда он знаком народу как Смертоносный Юнги, — блёкло улыбаясь, сипит блондин. — Знаешь, с ним в этом плане довольно тяжело. — Знаю, — и Чимин видит, что после этого неловкого комплимента тёмные омуты несколько тают. — Благодаря тебе на своей шкуре прочувствовал. Мне тоже не очень понравилось.***
Если Чимин когда-нибудь доживёт до той поры, когда он станет старым, дряблым стариком, то обязательно напишет историю о том, как он попал в переплёт, начиная пропитываться влечением к людям, к которым этого делать не то, что не стоит, но и банально опасно для жизни. Но, а вообще, оказывается, суметь забраться в его сердечко — это не так уж и сложно, нужно всего-то сделать определённый перечень вещей: молча вытерпеть истерику трёхгодовалой давности, изменить его жизнь к лучшему примерно в тысячу раз, красивым жестом спасти его задницу, согласиться помогать с тренировками, вызваться быть его боевым партнёром и одновременно быть убийственно красивым и недосягаемым, таким, чтобы аж скулы сводило. Но в попытках анализа он, сидя перед всё таким же раздавленным морально и потому притихшим Чонгуком в столовой во время обеда, приходит к одному-единственному выводу: ну это всё к чёртовой матери, поскольку исход будет примерно таким же: он влюбится сейчас ещё сильнее, потом начнёт сгорать от этого чувства наверняка, потом обмолвится об этом как-нибудь и его сердце будет разбито, потому что все вокруг знают, что Смертоносный Юнги не терпит привязанностей на службе. Об этом ему сообщил Сокджин ещё дня четыре назад, когда всё же снизошёл до объяснения того, почему госпожа помощник распорядителя сжигает Чимина взглядом, когда сталкивается с ним в коридоре: ревнует. И вот уже как четыре дня юноша думает об этом как о явном примере, подтверждающим факт, насколько страшной может быть любовь, когда она переходит в подобную маниакальную стадию. Соичи не даёт бойцу прохода, когда он находится в корпусе, ходит злой сукой по замку, когда он в отъездах, млеет лишь от одного только взгляда и при этом со злорадным наслаждением наблюдала за его избиением, будто бы разом отомстив за свои безответные чувства. Но Юнги упорно остаётся собой и к женщине не проявляет никакого уважения («Да и не должен», — равнодушно бросает Сокджин тогда. — «Она очень любит «забывать» о том, кто мы, а кто она, пытаясь выставить себя этакой властительницей этого замка. Проблема в том, что мы гораздо выше неё по положению, а это значит, что своим поведением она только подливает масла в огонь неуважения. Она для нас здесь как… секретарь, наверное. Что-то вроде этого: зачитывает приказы Императора, озвучивает миссии и его волю, напоминает о работе»). Даже больше — к ней брюнет не испытывает ничего, кроме брезгливости. Чимину с какой-то стороны её даже жаль: это наверняка очень больно, когда любимый человек относится к тебе как к пыли, но ему сложно судить, у него из влюблённостей только нежная и по-детски милая. Ему было тринадцать и он был влюблён в пахаря из их деревни: кажется, тому было около двадцати. Тот юноша был силён, обаятелен и немногословен. Черноволос, черноглаз. С кусочками льда в характере. И даже несмотря на палящее солнце — бледен. Чимин со стоном роняет голову на руки и этим отвлекает Чонгука от наверняка столь же невесёлых дум. — Дерьмовая тренировка? — интересуется, уплетая мясо. — Дерьмовая жизнь, — отвечает целитель и принимается за своё. …А после урока по истории Империи, что следует сразу за обедом, уже неловко мнётся у входа всё в тот же зал, поддавшись приливу неожиданной робости и растерянности. Перспектива тренироваться с Юнги впредь каждый день страшит до чёртиков и манит одновременно. Чимин не может не признать того простого факта, что тот ему нравится, сразу понравился, но в зародышевой стадии, когда прерывание общения наверняка поможет не потонуть с головой. И также осознаёт, что не общаться с бойцом не сможет, потому что теперь они связаны определёнными обязательствами друг перед другом, а морально подготовить себя к обязательным страданиям — невозможно от слова совсем, и это чувство обречённости, что висит над головой грозовой тучей, не даёт упорядочить мысли. Но долго думать ему не даёт появившийся в проёме брюнет, что смотрит на него сверху вниз удивлённо, а потом говорит: — Ты чего мнёшься? — окидывает взглядом, искренне и беззлобно негодуя, прислоняется к косяку ладонью, и Чимин чувствует, как вспыхивают щёки. Вот дерьмо. — Я только что подошёл, — бормочет, и даже не лукавит почти. — А зачем ты поднялся? — Тренировка на свежем воздухе, — если он так часто широко и мило улыбается дёснами окружающим, то почему его в народе знают как угрюмого и бездушного? Чимин категорически не согласен с этим суждением. — Побегаем вместе, мне тоже не помешает, — и идёт по коридору на выход, но тормозит у самой двери. — Чиминни? — и сам вздрагивает, когда с губ срывается это ласковое прозвище, данное юноше Сокджином. Чиминни. У Чимина дыхание перехватывает, потому что ему очень, ну просто абсолютно нравится, как звучит эта вариация его имени на тонких, остро очерченных контуром губах, произнесённая низким голосом. Уперевшись глазами в пол, юноша кивает быстро и поспешно следует за Юнги на выход. Они минуют стражу, быстро спускаются по лестнице в неловком молчании и пересекают задний двор с треклятым постаментом, вид которого заставляет спину отвратительно ныть от воспоминаний, и идут дальше — под каменные навесы с красивой лепниной и полотнами зелёного плюща по белому камню. Чимин в этой части ещё не бывал, поэтому удивляется большой пустующей просторной площадке, напоминающей Арену, но только с ровным травяным покрытием в центре и дорожками, выложенными гравием по окаймлению. — Здесь и будем, — бросает Юнги и хрустит позвонками. — Это же твой последний урок на сегодняшний день? — Да, — блондин окидывает огромное пространство взглядом и добавляет: — Здесь так пустынно… — Занятия же, — пожимает боец плечами и ведёт его к одной из дорожек. — А ты где бегаешь обычно? — Вокруг крыла, — смущённо отвечает. — Что ж, теперь будешь знать, что здесь есть специально предназначенная для бега площадка, — брюнет улыбается кончиками губ, а потом встаёт на соседней дорожке, смотрит внимательно. — Я не требую от тебя скорости, Чимин, — и целитель почти расстраивается, не услышав этого ласкового окончания «ни». — На меня равняться тоже не стоит. Тебе нужно как можно дольше бежать без перерыва, даже если будешь чувствовать, что силы на исходе, и ты уже снижаешь свою скорость, всё равно продолжай в том ритме, как того требует твоё тело. Даже если это будет почти ползком, понятно? Энергию для поддержки не использовать, — и, дождавшись кивка, продолжает: — Когда поймёшь, что сейчас упадёшь замертво, не останавливайся сразу, переходи в шаг и восстанавливай дыхание и сердцебиение, — и снова сократив дистанцию, неожиданно протягивает руку и касается груди своего ученика и, разумеется, чувствует этот бешеный пульс, который предсказуемо подскакивает ещё выше при тактильном контакте. На красивом лице отображается смешение, а глаза в удивлении окидывают лицо юноши, — Что с тобой? Тебе плохо? «Нет, мне очень хорошо» — хочется честно ответить Чимину, потому что кожа под чужими пальцами начинает гореть и даже, по ощущениям, плавиться, но вместо этого быстро мотает головой и позволяет бойцу просто пожать плечами и вернуться на соседнюю дорожку. — Три, два… один! — и Юнги начинает движение, а Чимин предсказуемо тормозит, откровенно залипая на то, как его боевой партнёр легко и быстро буквально парит над землёй, не теряя темпа. А потом вздрагивает и тоже стартует. Надолго его не хватает, конечно же. Точнее, не так: не хватает надолго по сравнению с уровнем подготовки его товарища и наставника, потому что тот, кажется, уже наматывает круг десятый, когда Чимин, обливаясь потом и откровенно задыхаясь, подползает к пятому. Масштаба местности он явно недооценил, и, перейдя в шаг, идёт на дрожащих ногах ещё какое-то время, чтобы, относительно нормализовав дыхание, упасть в траву мешком и услышать странный, приятный слуху звук, что доносит до его бренного тела ветер. И только спустя несколько долгих секунд, понимает, что этот самый звук — ничто иное как смех, принадлежащий Юнги, который подходит к нему уже шагом без всякой одышки и — Всевышний! — садится рядом опять с этой широкой улыбкой. — Уже всё? — вскинув брови, интересуется. — Быстро ты, — и, напоровшись на полный немого отчаяния взгляд, добавляет поспешно, выставляя перед собой ладони в примирительном жесте. — Ладно-ладно. Для целителя очень даже неплохо. Но до идеала далеко. Сколько кругов ты пробежал? — Пять, — отзывается блондин, с блаженным стоном откидывая голову на тёплую зелень и, вытягиваясь на земле, заставляет кровь пробежать по усталым мышцам. — Завтра утром пробегу семь. А послезавтра — все десять. — Ну, ты не ставь себе таких сложных задач, — тем не менее, удовлетворённо хмыкает боец, повторяя его позу и раскидывая руки в стороны, прикрыв глаза. Чимина током прошибает, когда он видит худую бледную руку с длинными пальцами в непосредственной близости от своего лица, и почти что стонет раздосадовано про себя: ну как так бывает вообще, Всевышний помилуй? Нельзя просто так взять — и резко проникнуться человеком всего лишь после… ладно, всего лишь после этого немаленького списка добрых дел. И почему-то на душе очень приятно становится, когда он вновь понимает, как много именно для него сделал этот человек, что сейчас лежит, позволяя тёплому ветру ласкать своё лицо. Сделал безвозмездно, просто войдя в положение. Не так страшен чёрт, как его малюют, право слово, хотя, он уверен, в характере его нового наставника очень много колких и режущих подводных камней. Но пока же юноша просто позволяет себе повернуть голову в его сторону и изучать эти черты, что оказываются несколько плавными, мягкими, когда Юнги просто вот так вот лежит, наслаждаясь единением с природой, похожий на хищную крупную кошку, прекрасную в своей смертоносности. И сейчас рядом с ним очень уютно, согревающе и даже как-то… безопасно, что ли. Обманчиво хрупкое, но гибкое тело, что таит в себе немыслимое количество энергии, абсолютно не вяжется с тем парнем, что бросает ругательства злым шипением или же хладнокровно убивает неугодных. Или — как там Тэхён рассказывал когда-то ужасно давно? — тем, кто не стесняется поставить на место целый Совет. Рядом с ним блондину очень комфортно и спокойно — редкое ощущение, которое юноша ловит за хвост и нежится, пока есть такая возможность. — Ты пялишься, Чимин, — бормочет Юнги даже как-то сонливо. — Опять. — Я не пялюсь, — радуясь, что собеседник не видит его красных щёк, упирается тот, переводя упрямый взгляд на голубое небо над их головами. — А как это назвать по-другому? — слышит ленивую ухмылку в этом голосе. — Я ищу. Изучаю. — И что же ты нашёл такого в моей уставшей и невыспавшейся роже? — с неподдельным интересом спрашивает брюнет. «Неописуемую красоту», — лениво думается было разморённому Чимину, но Юнги неожиданно резко садится, заглядывает ему в лицо внимательным взглядом тёмных глаз, что наводит на определенную мысль, что ни разу не радует. — Я сказал это вслух? — даже не пищит робко, вопрошает с мрачной обречённостью. — Ага, — медленно кивает боец в ответ, а потом вздыхает и продолжает: — Чимин, я хочу кое-что прояснить. И эта вот фраза, она ощущается им как миллионы маленьких острых иголочек, что впиваются прямо под ногти. Ничего хорошего не сулит, но он заставляет себя спокойно смотреть, не разрывая контакта. — Проясняй. — Хочу сразу тебе дать понять, что нас никогда и ничего не будет связывать, кроме отношений «наставник-ученик» или «боевой партнёр-боевой партнёр», — говорит Юнги спокойно и твёрдо. — Я не завожу никаких отношений, даже дружеских. Это не значит, что я к тебе плохо отношусь, если что. Ты хороший человек и имеешь все шансы стать очень талантливым целителем, поэтому в своё время я решил тебе помочь, а сейчас несу ответственность за свои поступки. Просто, чтобы ты был в курсе. Никогда и ничего более. Хорошо? — Хорошо, — шелестит блондин в ответ, и Юнги, удовлетворённо хмыкнув, поднимается на ноги. — Тогда до завтра. Хорошо сегодня поработал, — говорит мягко и бесшумно пересекает площадку прямо по травяному покрытию, оставляя Чимина лежать и беспомощно смотреть ему вслед.***
С Чонгуком они почти не говорят уже второй день, но друг выглядит уже несколько лучше, чем накануне, когда они утром собираются: он — на тренировку к Хосоку, а сам Чимин — на всю ту же беговую площадку. Серый цвет лица и мешки остались, конечно, но Гук хотя бы улыбается мягко, пусть и с ноткой грусти, но улыбается и даже шутит немного, однако, всё ещё играя в молчанку касательно причины своего разобранного состояния. Чимин-таки своё обещание выполняет, к слову: выплёвывая лёгкие, всё же добегает на дрожащих ногах седьмой круг, едва, правда, не падает с ног сломанной веткой в траву по итогу, но всё же находит в себе силы следовать правилам, что сообщил ему Юнги, и ползёт улиткой, восстанавливая дыхание, пульс и позволяя мыслям внедриться в светловолосую голову. Юнги чётко и прямо обозначил рамки их отношений, пытаться преступить которые между строк, он настоятельно не рекомендует. И, в лучших традициях, это имеет обратный эффект, заставляя этот дурацкий трепет в груди биться с новой силой, а кровь к щекам приливать только от самой мысли о скорой встрече. Чимин сжимает зубы, упорно думает о том, как важно ему сохранять ту самую дистанцию, что рано или поздно потушит сей неожиданный, но ожидаемый эмоциональный коллапс; приводит себе самому верные аргументы, что зудят настойчиво: этот парень с устойчивыми принципами и бычьим упорством никогда тебе не достанется в силу стойкой веры в собственные правила и равнодушие ко всем окружающим в целом. Да и вообще: что будет с ним, Чимином, если они каким-то чудом (а в чудеса он, к слову, начинает верить по мере пребывания в императорском корпусе) будут вместе? Соичи сожрёт его с потрохами, это очевидно, раскатает дерьмом по земле с особым изяществом, и жизнь станет ещё чуточку более невыносимой. Сослуживцы затравят, будут шептаться за спиной, поливать помоями и называть элитной подстилкой. Оно ему надо? Но сознание логичных доводов не признаёт совершенно, шепчет «ты и так многого натерпелся за всю свою жизнь, Соичи тоже переживёшь», «твоё существование до недавнего времени было одним большим пятном страдания, так что ты можешь позволить себе быть счастливым», а, затрагивая тему Юнги, блаженно выдыхает «чудес действительно не бывает, но успех достигается путём кропотливого труда, шаг за шагом», и это просто провал. В общем, после обеда и учебного дня, он спускается в тренировочный зал в полном смятении, с бешено колотящимся сердцем и, кажется, даже задыхается немного, хотя и не бежит никуда. Голову ведёт предсказуемо, а волнение столь сильно, что живот мерзко прихватывает, и самое ужасное — так это то, что теперь ему от Юнги некуда деться. Совсем. И очков в пользу самообладания не добавляет тот незатейливый факт, что брюнет встречает его, подтягиваясь на одной из деревянных перекладин, в свободных чёрных штанах и без верха. Чимин стоит первые минуты, откровенно залипая на рельефное из-за постоянных тренировок, но всё ещё тонкое и гибкое тело с выступающими рёбрами; на то, как сокращаются мышцы живота при очередном подтягивании, а кубики пресса, кажется, вот-вот прорвут тонкую белую кожу; на то, как шумно выдыхает его наставник с закрытыми глазами, когда опускается; на то, как рассекают руки вздувшиеся от напряжения вены; на то, как выпирают острые тазовые косточки прямо над самым ремнём. В общем, если бы у секса было человеческое воплощение, то он был бы Мин Юнги, заключает блондин с мысленным стоном отчаяния. — Знаешь, Чимин… — выдох и он снова подтягивается вверх. — ...что я хочу тебе сказать? — воздух выбивается из чужих лёгких слишком слишком. — Что я снова пялюсь? — уже без всякого смущения и даже, кажется, в смирении, пытается угадать целитель. — Именно, — новый рваный выдох. — И всё же ты продолжаешь, — вскинув бровь и, очевидно, борзея, замечает блондин, потому что настроение, ни разу не спровоцированное едва сдерживаемым возбуждением, нет — язвить. Пока Юнги не открыл глаза, он лихорадочно пытается потушить дым в собственных штанах и думает о разных мерзких вещах, особенно — о финальном аккорде последнего боя Чонгука, столь прекрасно подходящего в своей омерзительности. И, кажется, приходит к успеху, выиграв бой с собственным половым органом в паре со столь сильным союзником. — Потому что я не закончил подход, — резко спрыгивая с перекладины и растирая ладони, поясняет Юнги спустя пару секунд, и Чимин не смотрит на эти капли пота на лице и груди, нет. Кажется, эти три дня почти непрерывного взаимодействия будут куда более сложными, чем он мог предполагать изначально. — Сколько кругов пробежал с утра? — буднично интересуется боец, накидывая на себя, слава Всевышнему, чёрную просторную рубаху без всяких изысков. — Семь, как и обещал тебе вчера, — пожимает целитель плечами в деланом равнодушии, но неожиданно ойкает, когда за секунду до встречи с лицом ловит длинную гладкую палку с безопасно закруглёнными концами. — Это что? — Это — доказательство того, что сегодня тебе будет больно, — также делано равнодушно пожимая плечами, отвечает Юнги. — Но для начала могу ли я попросить тебя об услуге? — Разумеется. — Я неудачно подтянулся и, кажется, растянул мышцу, — говорит, поморщившись и начиная быстро растирать правое предплечье. — Подлатаешь? — Без проблем, — на самом деле — с целым их ворохом. Но Чимин делает постное лицо, что становится ещё более пресным при виде задранного до самого плеча рукава и руки с этой чёртовой сеткой вен. Подходит, кажется, дыхание задерживает даже, протягивает ладонь к повреждённому участку и касается. Нежно, посылая свою добрую, лишённую негатива энергию, затапливает чужое тело и слышит благодарный вздох облегчения, что сейчас кажется музыкой для ушей, столь гармоничной, что он понимает, что готов слушать это до самой своей смерти. Даже если она наступит раньше, чем ожидает. А потом Юнги отстраняет руку быстро, и в тёмных глазах мелькает что-то юноше совершенно неясное. — Итак, — прочистив горло, начинает боец, легко подхватывая идентичный шест. — Приходилось ли тебе в северном корпусе брать в руки оружие и, что самое важное, учили ли тебя с ним обращаться? Чимин взвешивает орудие в руке. Палка оказывается куда легче, чем он думал, и примерное её назначение он осознаёт весьма чётко и внутренне кривится, осознавая всю правдивость слов брюнета о том, что больно действительно будет. — Максимум, который мне выдавался, заключался в небольших коротких ножах, — тянет задумчиво. — Их лезвие было обычно тупым, примерно размером от ребра до ребра ладони, — перехватив палку удобнее, для наглядного примера ведёт поперёк собственной кисти. — Они выдавались только на миссии и, нет, никого из нас не учили тому, как ими нужно владеть. — Я-я-сно, — тянет Юнги и начинает рассеянно вертеть шест в левой руке, а Чимин едва сдерживается от того, чтобы нервно сглотнуть, ибо оружие в сильной ладони сейчас идёт быстрым ровным кругом, со свистом рассекая воздух. — Что ж, тогда время учиться. То, что ты держишь в руке — это не просто какая-то абстрактная палка, а настоящее оружие, которое называется бо, и я решил включить в нашу программу твой навык умения владеть чем-то подобным. Бо обычно активно используются в армии восточных и юго-восточных стран и делаются из разных материалов, при должном обращении они могут не только пробить тебе череп, но и переломать не один десяток костей. Эти два сделаны из довольно мягкого дерева, поэтому при очень сильном ударе банально сломаются, и у них, как ты видишь, — резко прекращает вращение, удерживая шест горизонтально полу для лучшего обзора. — Концы не остро заточены, а, наоборот, несколько спилены для нашей с тобой безопасности. Но синяков понаставить можно неслабых, — ухмыляется и снова начинает вращать бо в кисти, а потом, мать вашу, эффектно перекидывает из одной руки в другую. — Умение владеть данным оружием требует ловкости рук, реакции, концентрации и предельной нагрузки мозгов, потому что пропустить удар весьма… — резко, буквально в пару шагов, оказывается фактически вплотную и наносит Чимину удар по незащищённым рёбрам плашмя. Целитель взвывает, не может даже дать характеристику этой боли: то ли острая, то ли тупая, то ли всё и сразу, но хватается за повреждённое место, —…неприятно. Я ударил в треть силы, чтоб ты понимал. — Понимаю, осознаю, преклоняю колени в восхищении, — шипит, согнувшись и растирая ушиб. — Ты действительно умеешь всё. — Если бы я умел всё, — тянет лениво, снова начиная опасно вращать оружие, и Чимину приходится резко отпрыгнуть в сторону, дабы не схлопотать. Шест рассекает воздух, вызывая у Юнги довольную улыбку. — Меня бы здесь не было. — А где бы ты был? — в Чимине сразу просыпаются выработанные тремя годами мучений навыки, заставляющие внутренне подобраться и начать быстро оценивать ситуацию. И пусть его спарринг-партнёр выглядит обманчиво расслабленно, даже ребёнку будет понятно, что это лишь отвлекающий манёвр. Ну, или Юнги настолько легко сходиться с ним в поединке, что он даже не концентрируется толком. Последняя мысль бьёт самолюбию прямо в самое темечко, заставляет впиться в красивое чужое лицо, не выпуская, однако, боковым взглядом движений чёртовой палки. И Чимин оказывается готов к новому удару сверху, резво подхватывая собственный бо двумя руками и резко блокируя выпад бойца, наклоняется немного назад, позволяя чужому оружию соскочить, и атакует в ответ прямым, несколько неловким тычком. — Неплохо, — комментирует ситуацию Юнги, впрочем, без лишней суеты отставляя таз немного назад и вбок, и чёртова палка со свистом рассекает пустоту. — Я бы был… не знаю. Где-нибудь в другом месте, наслаждался бы собственным интеллектом и, возможно, никогда бы не двигался с места, — хмыкает. — А когда бы уставал от подобного, то обязательно бы крепко засыпал. — А ты ленивый, — не удерживается от подколки Чимин, перехватывает бо поудобнее и, метнувшись вперёд, наносит удар древком снизу. Юнги предсказуемо блокирует, но Чимин резко замахивается снова с целью ударить уже сверху, но открывается и мгновенно получает больной тычок в грудь, настолько сильный, что заставляет отступить назад и сморщиться с тихим шипением. — Я не ленивый, я энергосберегающий, — улыбается Юнги этой своей широкой улыбкой, и блондин снова невольно любуется, отмечая, насколько мило приподнимается верхняя губа, обнажая розовые дёсны, и как сильно бойцу идёт эта самая улыбка, что делает его лицо живым, стирая привычное выражение, какое присуще неживым статуям. Подобно тем, что в таком изобилии располагаются в спальном крыле «золотой пятёрки» над их головами. — Чи-мин, — по слогам говорит брюнет, делая ещё один выпад, но ложный. — Перестань это делать, пожалуйста. — Делать что? — негромко отвечает целитель, вцепившись в бо так, будто у несчастного оружия есть ответы на все его вопросы, которых в голове скопилось достаточно и разной степени сложности. — Смотреть на меня с таким видом, будто на моём лице все разгадки мироздания, — вздохнув, отвечает Юнги также негромко. — Это ни к чему хорошему не приведёт. Для тебя. — Почему ты так думаешь? — вскинув брови, Чимин наносит новый удар и даже почти попадает, но брюнет вовремя ставит ещё один блок и довольно хмыкает, когда ученик проворно уворачивается от ответной атаки. — Потому что… — Юнги закусывает губу, вздыхает тяжело и неожиданно смотрит глаза в глаза, заставляя целителя замереть и, разумеется, схлопотать шестом поперёк груди. Бо в руках бойца ломается пополам, блондин падает навзничь, хрипит задушено и едва-едва может поднять руку и приложить к грудной клетке. Боль отступает практически сразу, а внутри начинаются странные по ощущениям процессы, похожие на то, как кости срастаются заново, а сама грудь выправляется в нужное положение. — Я слишком хорошо знаю себя, — заканчивает с определённой долей мрачности, стоя безоружным и даже не пошевелив пальцем для того, чтобы помочь. Но стоит Чимину подняться на ноги, снова идёт в угол с оружием и берёт новый бо. Оставшаяся тренировка проходит в гнетущем молчании, нарушаемом лишь ударом дерева о дерево, вскриками юноши да шумным дыханием обоих энергетиков. Юнги даже отпускает его, взмахнув лишь рукой, и только когда Чимин уже начинает подъём по лестнице, окликает со спины: — Я жду тебя через четыре часа. Отдохни хорошенько. Чимин кивает, после чего боец вновь отправляется к перекладине, дабы начать подтягиваться снова, и целитель поспешно ускоряется, дабы не видеть, как рубаха снова покидает поджарый рельефный торс.***
На вечернюю тренировку Чимин приходит с камнем на душе, чувствует уже привычный трепет при виде Юнги и, кажется, раскисает ещё больше. Боец окидывает его недоумённым взглядом, но не спрашивает ничего, погруженный, казалось бы, в какие-то свои собственные думы и переживания, что заставляют глубокую складку залечь меж бровей. Целителю хочется расправить пальцем, но он помнит о дистанции, так ревностно оберегаемой его боевым партнёром, вздыхает тяжело, а потом позволяет Юнги снова взять слово: — Что ты знаешь о своих этих образах? — Фактически — ничего. Мы с Сокджином пришли к выводу, что мое подсознание тщательно выбирает самых сильных людей из тех, кто меня окружает, и самостоятельно проецирует эти образы, которые обладают силой оригинала. Это мы выяснили путём эксперимента, когда мой Тэхён показал свою материализацию, о которой я не имел понятия. Но мне нужно увидеть лицо человека, чтобы образ имел место быть. — Всего их у тебя шесть, верно? — Верно. Чонгук, Хосок, Тэхён, Сокджин, Намджун и, с недавнего времени, ты, — пожимает Чимин плечами, а в голове всё ещё «это ни к чему хорошему не приведёт», сказанное с какой-то странной, неопределимой интонацией, похожей на жгучую смесь сожаления и равнодушия одновременно. Такое возможно вообще? — И Чонгук — твой основной образ. Как думаешь, почему? — интересуется Юнги, в задумчивости прикусывая ноготь большого пальца и смотря в упор. Чимину не то что бы неприятно, но неуютно под этим пристальным взглядом. — Потому что, наверное, он мой лучший друг и заменил мне семью ещё в северном корпусе, — отвечает целитель устало. — Он мне ближе всех на этом свете, а я — ему, я уверен. — Твоя уверенность — это прекрасно, — хмыкнув, Юнги материализует в руке один из кистеней, чей шар сейчас, правда, не больше его головы. — Сегодня мы будем недолго. Ты устал, и я, если быть до конца откровенным, тоже. Просто выбью из тебя максимальное количество образов и проверю, есть ли сдвиги благодаря бегу. — Но ведь прошло всего два дня. — Иногда и часа достаточно, — и, резко размахнувшись, кидает энергетический шар в сторону юноши. Чимин застывает, глядя на то, как цепь, что придерживают сильные пальцы, не кончается, а потом спокойно переводит глаза на летящий в него смертоносный сгусток энергии. И не боится почему-то, наполняется до краёв равнодушием и какой-то холодной проницательностью, что анализирует траекторию полёта оружия, и лишь медленно прикрывает глаза, когда то предсказуемо сбивается с намеченного пути благодаря залпу огненных шаров. Но не рассеивается, лишь меркнет и вспыхивает с новой силой. Чонгук стоит, наклонив голову, выжидательно смотрит на Юнги, что снова раскручивает в руке кистень. Блондин мысленно сообщает образу друга о том, что, вообще-то, в данный момент их боевой партнёр является врагом, но силуэт лишь оборачивается на него, смотрит внимательно и отрицательно качает головой. Это, блять, что такое вообще? Чимин резко вскидывает руку, привлекая внимание: — Подожди! — Что не так? — кистень мгновенно рассыпается на чёрные искры. — Он… не слушается меня! — восклицает Чимин, снизу вверх глядя на образ, что стоит, скрестив руки на груди и выразительно переводя взгляд то на одного, то на другого. — В смысле, блять, не слушается? Я напал на тебя и он мне ответил! — Юнги подходит ближе, и неожиданно блондин подмечает, что лучший друг выше. Значительно. — Ты серьёзно думаешь, что настоящий Чонгук настолько слаб, что не сможет рассеять тех размеров шар? — вскидывает брови целитель. — Я сказал ему, что ты угроза. В общем, действовал так, как и на последних нескольких тренировках, но он… он отказался что-либо делать! — Рассеяться тоже? — хмыкает боец и Чимин замечает, что образ одаривает его наставника снисходительной улыбкой, той самой, какой обычно родитель смотрит на полное непонимания дитя. — Я не пробовал. — Попробуй? «Уходи, пожалуйста», — просит Чимин, и тот, вздохнув, разводит руками и исчезает. — Значит ли это, что у них есть свои мысли и чувства? — удивлённо бормочет, коснувшись кончиком пальца пухлых губ. — Не понимаю. Такого не было раньше! — Не значит ли это, что тебе пора сходить на поклон в секретариат корпуса и получить разрешение на доступ в архив? — косится брюнет. — Ты хоть в библиотеку ходил, чтобы поискать какие-то подобные случаи? — У меня не так много секций в открытом доступе, а Валлен ни за что мне ничего не подпишет, — вздохнув, отвечает Чимин, а потом с силой трёт руками лицо. — А как мне получить доступ в архивы? — С моей подписью — элементарно, — пожимает плечами Юнги, а потом неожиданно смотрит внимательно. — Только ты там ничего не своруй, идёт? А то это разрешение будет выписываться под мою ответственность, а мне потом ходить к Соичи отчитываться за тебя. А я к ней не хочу. — Я не вор, — с постным лицом бросает Чимин, старательно игнорируя тот мерзкий голосок, что верещит на закорках сознания: «он сделал для тебя ещё одно доброе дело, он такой чудесный!». Да уж, действительно чудесный. Настолько чудесный и недоступный, что плакать хочется. Угораздило же… В итоге делать его боевому партнёру больно отказываются и Хосок, и Намджун, и образ его самого. Чимин даже Сокджина выпускает из закромов, но тот лишь улыбается и разводит руками, мол, не понимаю, что здесь нужно лечить, и робко отходит в сторонку. Единственный, кто с плотоядной ухмылкой запускает в бойца десятки острых ножей, так это Тэхён, и почему-то юноша вообще ни разу не удивляется такому повороту событий. Но Юнги легко рассеивает его и тренировка стопорится, по факту, толком и не начавшись. Чимин не вспотел даже! — Извини, — смотрит грустно в чёрные омуты и вздыхает. — Но я не понимаю, что происходит. Последний раз такое случилось во время моего первого боя, когда ты спас меня. Они только лишь ждали, когда тот парень нападёт на меня и отвечали ему с равной силой, но я уже давно научился обходить эту штуку! — И как же ты её обходишь? — кажется, ему действительно интересно. — Я просто быстро раскладываю в голове по полочкам каждую составляющую нового боя или спарринга, неважно. Раскладываю своё отношение к оппоненту и объясняю собственному сознанию, что сейчас он — угроза, что уничтожит меня, если я не уничтожу её. Не защищу себя. Понимаешь лазейку? — увидя на лице бойца удивление, удовлетворённо ухмыляется и продолжает. — Именно так я смог напасть на тебя на первой совместной тренировке. Ты унизил меня, я разозлился и донёс до себя же, что вот она, угроза, прямо перед нами, и энергия, в свою очередь, сама решила, кто будет тебе равным соперником. — И выпустила меня же, — задумчиво тянет Юнги. — Но сейчас же тот я даже не пошевелил пальцем. Может, ты недостаточно убедителен? — Дело не в убедительности, а в собственном желании, — фыркает Чимин, и его озаряет. И как только что он снова влип в очередной неловкий момент — тоже. — То есть, ты не желаешь драться со мной? — хлопает глазами. — Скорее, не хочу причинить тебе боль, — кисло объясняет Чимин человеку, который славится сильнейшим энергетиком в Империи, на секундочку, и это очередной провал. Юнги, кажется, думает о том же. Потому что резко смотрит вбок, кашляет в кулак и говорит негромко: — В любом случае, это только догадка. Завтра утром у тебя на руках будет бумага с печатью. А пока, кажется, у нас нет выхода, и на сегодня действительно всё.***
Утро третьего дня (вечером он Чонгука тоже не видит и даже не имеет понятия, где его можно искать) встречает его пустой комнатой и стуком в дверь. Заспанный и взъерошенный, в одних штанах, что использует для сна, он открывает её и видит на пороге Акио с неизменной вежливой улыбкой. — Доброе утро. Господин велел передать, — и слуга протягивает ему аккуратно свёрнутый свиток. — Также он распорядился, чтобы сегодня Вас отпустили с занятий и Вы могли использовать своё время на его поручение, — кланяется и растворяется в полумраке, не сказав больше ни слова. Чимин трёт глаза, закрыв дверь, садится на кровать, где разворачивает, как он уже догадался, разрешение на вход в архив. Первое, что бросается в глаза — это стройный ряд мелких острых букв, а потом уже непосредственно содержимое. Я, боец Юнги, член приближённой к Его Императорскому Величеству свиты, под свою ответственность даю своё разрешение на пропуск курсанта Чимина в архивы императорского корпуса. — гласит пергамент, обозначенный снизу витиеватой подписью. Целитель аккуратно сворачивает ценную бумагу, после чего оставляет ту на постели и топает в купальню, дабы принять утренние процедуры и переодеться в чистую форму для бега. А когда выходит, то видит Чонгука уже при форме, стоящего у его постели и внимательно читающего послание. — Так вот, как это делается у цивилизованных людей? — хмыкает, намекая на своё небольшое приключение, после чего возвращает разрешение на его место и тянется, лениво зевая. — Надо учесть. — Где ты был вчера? — интересуется Чимин, проводя пальцами по встрёпанным влажным волосам в попытке пригладить. — На тренировке. На занятиях. На тренировке, — пожимая плечами, Гук присаживается на собственную постель. — А ещё затемно пошёл в библиотеку. Сервантес наконец-то подписал мне разрешение, и теперь у меня есть доступ к трудам различных боевых магов. Очень поучительно и интересно. Но решил вернуться сюда, чтобы успеть с тобой пересечься. Последние пару дней мы даже не говорили толком. Я соскучился, — он сгребает в охапку друга, что в процессе его рассказа подошёл почти вплотную, и прижимает к себе. Вдыхает его запах и утыкается носом в живот, — очень соскучился, Чиминни. Прости, что вёл себя странно. — Что с тобой произошло? — интересуется блондин, глядя сверху вниз и запуская пальцы в густую шевелюру. Чонгук вздыхает, отстраняется. Смотрит куда-то вбок, очевидно, что-то взвешивая в своей голове, а потом говорит негромко: — У нас с Тэхёном всё. — Это я уже понял, — к гадалке не ходи, называется. А то просто так Чонгук, светившийся изнутри до недавнего времени, резко прекратил тренировки с иллюзионистом и перешёл под начало Хосока. — Но почему? — Как выяснилось, между нами был только секс, — друг пожимает плечами. — Чимин, знаешь, это очень больно было. Сидеть напротив него и слушать о том, что всё это было разово. Слушать и понимать, что я какой-то дурак, раз позволил себе поверить, что все эти подколы и провокации, поцелуи в тёмных углах и красивые речи были чем-то значимым, а не холодной закуской перед основным блюдом, — откидывается на перины и смотрит в потолок. — Прости, что не рассказал сразу. Не знаю, почему, но это ранило меня куда больше, чем должно было. Мне нужно было переварить это всё самостоятельно. Я был почти сломлен. Ужасное ощущение, если честно, потому что это странно: разумом понимать, что стоило ожидать чего-то подобного от Тэхёна, но при этом чувствовать, как твоё сердце превратилось в крошево. Чувствовать себя глупым ребёнком с большими амбициями и осознавать, что им, в принципе, и являюсь. Чимин вздыхает и садится рядом. Ерошит тёмные волосы, молчит долгое время, потому что словами здесь всё равно не помочь, а потом произносит на грани слышимости: — А сейчас-то ты как? — Дерьмово, — признаётся Чонгук, подставляясь под ласку. — У меня как будто сердце вырвали. Не знаю, почему так ощущаю себя. Может, потому что влюбился впервые в жизни. Но мне легче, потому что я уже принимаю происходящее и… не вижу его, — последнее добавляет дрогнувшим голосом. — Это так больно, на самом деле. С одной стороны, я рад, что он уехал и вернётся только сегодня вечером, а с другой — я так сильно по нему скучаю, — и поспешно утирает выступившие слёзы. — Очень скучаю, — шелестит. — Хосок, он очень хороший человек. Он лишь спросил у меня, кто является причиной моих слёз и сразу предложил свою помощь. Он великолепный учитель и всё-всё объясняет, советы даёт, подсказывает и всегда готов помочь, когда трудно. Но он… — голос стихает окончательно, а Гук упирается нечитаемым взглядом в стену. — Не Тэхён, — вздыхает Чимин снова и ложится рядом, прижимая друга к себе. — Прости, что не могу ничего сказать. Все слова, они такие глупые. Ты просто должен это пережить, Гукки. — Не называй меня так, пожалуйста, — бормочет куда-то в рубашку. — Пожалуйста. — Не буду, — заверяет Чимин, испытывая острый укол жалости. И всё же, что-то в этой истории явно не сходится, что-то, что не даёт ему проникнуться к Тэхёну презрением, но он всё никак не может поймать мысль за хвост, поэтому решает обдумать это позже. — Я переживу это, — продолжает друг. — Обязательно переживу. Может, спустя года, если выживу, я буду вспоминать об этой истории с облегчением и благодарностью. Но пока мне так больно, Чиминни, ты бы знал, — и целитель чувствует, как подрагивают чужие плечи в рыданиях и больше не говорит ничего, лишь прижимает друга к себе ещё теснее и прижимается щекой к чёрным волосам. Чонгук пахнет книжной пылью, дымом и пахучей смесью из скляночек, что стоят в их купальне. Запах такой родной и любимый всеми закоулками души, что сердце щемит. Гук плачет долго. Рыдает вперемешку с этим дурацким «прости, я сейчас, сейчас…» и воет ещё громче, когда блондин с тихим «чш-ш» гладит его по спине. Пусть плачет, решает Чимин. Плакать — это не позорно. Слёзы лечат, весь негатив изнутри выходит вместе с ними, считает он, и только когда Чонгук, обессилев, проваливается в робкую дрёму, встаёт, оглаживает рубаху и идёт на выход. Но не в архив для начала, а в покои Хосока, где стучит в дверь, дожидается дружелюбного «входите». Боец лежит на диване и явно о чём-то спорит с Хио, которая сейчас прижимает к груди широкое блюдо, на котором разместилась гора печенья, и смотрит на господина в бешенстве. — О, Чимин! — восклицает рыжий, мгновенно садясь. — Хио, дорогая, налей нам, пожалуйста, чаю с печеньем! — Вам много, господин Хосок, — чеканит Хио, не отнимая блюда от груди. — Будете есть много печенья, станете таким же огромным, как распорядитель академии Токогава и всё, на что будете способны, так это на то, чтобы посещать собрания Совета. Вас, как и его, туда будут позорно приносить в паланкине. Вы хотите этого?! — Быть жирным — нет, а вот паланкин — это вещь неплохая, — бормочет боец. — Хосок, я на минуту, — к громкому сожалению рыжего, говорит Чимин с мягкой улыбкой. — Юнги освободил меня от занятий, поэтому я сейчас иду в архив, а Чонгук уснул. А скоро уроки начнутся. Кто-нибудь может разбудить его через полчаса? — Разбудить? Не проблема. Мы его ещё печеньем угостим, да, Хио? — косится на служанку, что стоит с абсолютно равнодушным к его терзаниям лицом. — Спасибо! — улыбается целитель шире. — Всего доброго! И только закрыв дверь, вздыхает, качая головой над комичностью этой пары. Как муж с женой, честное слово. …Архив располагается глубоко под землёй. Об этом он узнаёт, без труда получив в секретариате доступ в святую святых. Первым препятствием на его пути становится очень крутая узкая лестница с маленькими ступенями, с которой он чуть было не срывается благополучно пару-тройку раз. Вторым — два бугая в железе у невзрачной двери за поворотом, что не знают письменности, а посторонних допускать не положено. На логичную просьбу позвать архивариуса лишь гогочут сначала, глядя на него как на потенциального нарушителя, а после один из них всё же исчезает в архиве, вернувшись с мужчиной в возрасте, однако с добрым открытым лицом. Внимательно прочитав бумагу, тот лишь кивает Чимину и велит следовать за ним, и только воспитанность не позволяет целителю показать страже неприличный жест напоследок. Архив… впечатляет. Проникнувший сюда ночью Чонгук отзывался о нём как об огромном, мрачном, пустынном и величественном помещении с плохой видимостью, но сейчас перед юношей раскидывается безграничного размера зал, ярко освещённый тысячами свечей по периметру: на каменных стенах — красивые фрески и искусная архитектурная лепнина, перед глазами — десятки, если не сотни, огромных величественных стеллажей, нагруженных бумагами и книгами, своей высотой устремившиеся под самый сводчатый потолок, столь высокий, что теряется во тьме. Около десятка людей шуршат страницами, что-то подклеивая прямо на ходу, переговариваются негромко. Кто-то опасно балансирует на лестнице со свечами в руках, кто-то быстрым шагом идёт к ряду столов, заваленных канцелярскими принадлежностями. Чимин чувствует себя абсолютно потерянным: дня на поиски нужного не хватит однозначно. Возможно, жизни тоже, особенно с учётом того, что он понятия не имеет, что именно ему необходимо найти и располагают ли эти полки нужной ему информацией. Слева стоит загруженный книгами стол архивариуса. Мужчина с кряхтеньем присаживается на стул, смотрит по-доброму и говорит: — Ты можешь осмотреться. Если в течение краткого промежутка времени не найдёшь то, что ищешь, обращайся. — Вы даже не боитесь, что я могу узнать то, чего не должен? — растерянно произносит Чимин, глядя на всё это великолепие. Архив производит впечатление муравейника, но, несмотря на обилие людей, сравнительно тихого. Повернувшись, юноша замечает двух людей, одетых в чёрные мантии. — Кто это? — спрашивает тихо. — Маги хранения и восстановления из Зала Таинств, разумеется, — тепло улыбается архивариус. — Книги, которые читаются при свечах, имеют свойство воспламеняться, и эти люди не дают нам потерять нечто важное в экстренных случаях, — слово «люди», адресуемое простым человеком энергетикам, тем более, со столь необычными способностями, приятно ласкает слух. — И, нет, не боюсь, юный Чимин. Доверенное лицо господина Мин Юнги заслуживает особого расположения. Вот оно что. Чимин кивает и следует совету, подходя к ближайшим стеллажам и невольно присвистывая, ибо с этого ракурса открывается вид на десятки, сотни других, у которых копошится ещё больше людей. Идёт вдоль одного, внимательно изучая надписи на корешках и небольших соломенных коробах: непонятные цифры, слова, на иностранных языках, неизвестные ему названия, неясно, о чём говорящие. Проходит стеллажей пять, чувствуя себя в полной прострации и вдыхая запах бумаги и книжной пыли, совершенно не знает, с чего начать, когда на шестом неожиданно спотыкается о ряд коробов, каллиграфические надписи на которых приводят в смятение. Намджун. Мин Юнги. Хосок. Сокджин. Ким Тэхён. Чимин. Чонгук. Столь странный порядок коробочек, как и вопросительная мысль о том, почему именно их с Гуком поставили рядом с членами «пятёрки», вызывают недоумение. Но, обдумав все хорошенько, приходит к выводу, что те, наверное, стоят в порядке… влияния, что ли? Или так как-то. Воровато оглянувшись и располагая временем, Чимин тянется к первому коробу — с именем лидера, правда, ощущая себя так, будто вторгается в чужую личную жизнь и у него нет прав на это. Но интерес, он сильнее. Берёт в руки коробок, наполненный свитками, с интересом обнаруживая за ним аккуратный ряд таких же доверху наполненных записями. Да уж, биографию свиты Императора явно подробно записывают. Берёт первый свиток, пыльный, явно давно никем не трогаемый, и разворачивает, поставив коробок на ступень стремянки рядом. Намджун. Рост: 181 см. Волосы: тёмно-каштановые. Глаза: карие. Цвет кожи: белый, смуглый. Цвет энергии: жёлтый. 21 год, на момент 104-года Империи. Место рождения: Руаль, элитный бордель «Золотая Роза». Семья: мать — Лили, элитная проститутка. Отец неизвестен. Единственный ребёнок в семье. Статус семьи: жива. Пробуждение силы: 12 лет. Класс: боец, ищейка. Оружие: катана. Слуга: Пегги. Срок службы: 7 лет. Рост: 150 см. Волосы: рыжие. Глаза: зелёные. Возраст: 22 года на момент 104-го года Империи. Прошлый род деятельности: слуга в Императорском дворце. Семья: неизвестно. Статус семьи: неизвестно. А дальше Чимин видит список, который распознаёт как список тех, кого лидер уничтожил на Арене в прошлом. При открытии следующих нескольких свитков, выясняется, что до третьего, исписанного с двух сторон, всё ещё идут имена — и от этого бросает в дрожь. В особых заслугах, находящихся на четвёртом, отмечается преданность, успешное прохождение миссий и далее — подробное их описание. Чимин аккуратно ставит короб на место, и рука вздрагивает над следующим. Потому что Мин Юнги. Потому что вот этот, если узнает, по головке точно не погладит за вторжение в его частную жизнь. Но он не будет много смотреть, обещает Чимин, разворачивая первый свиток с общей информацией. Только этот — и всё. Мин Юнги. Рост: 176 см. Волосы: чёрные. Глаза: чёрные. Цвет кожи: белый. Цвет энергии: чёрный. 22 года, на момент 104-года Империи. Место рождения: Руаль, семья Мин. Семья: В. Мин, потомственный аристократ, владелец золотодобывающего рудника, С. Мин, потомственная аристократка. Единственный ребёнок в семье. Статус семьи: живы, разорены, проживают в загородной резиденции Мин. Пробуждение силы: 16 лет. Класс: боец. Оружие: кистень. Слуга: Танака Акио. Срок службы: 3 года. Рост: 180 см. Волосы: белые (рожд. чёрные). Глаза: чёрные. Возраст: 20 лет на момент 104-го года Империи. Прошлый род деятельности: информатор семьи Мин. Место рождения: загородная резиденция Мин. Семья: Р. Танака, телохранитель В. Мин, А. Танака, кухарка семьи Мин. Статус семьи: Р. Танака — убит при покушении, А. Танака, жива. Проживает в загородной резиденции Мин. Третий короб подробно расписывает характеристики Хосока, которому, оказывается, двадцать один, и чья сила пробудилась десять лет назад, и юноша, прочитав о семье земледельца с пятью детьми, где боец был рождён старшим, запинается о пометку «убиты Хосоком в 94-м году Империи во время пробуждения энергии». Память услужливо подсовывает улыбку рыжего молодого мужчины и его пристрастие к еде, и вопросы, много вопросов заполоняют белокурую голову, но кому их задать, он не знает. И, что самое важное: как молотоносец научился жить с этим знанием того, что уничтожил родных? Вздрогнув, Чимин задвигает короб обратно и разворачивает досье на двадцатипятилетнего Сокджина, что был рождён и воспитан в западном корпусе, после чего был переведён в Шелдос для помощи пострадавшим во время восстания, да там и остался при наместнике, пока Император не решил, что столь ценного энергетика нужно держать ближе. Отсюда о своём наставнике юный целитель узнаёт, что — кто бы сомневался! — боевым партнёром Сокджина является Намджун. Короб Тэхёна он тоже изучает внимательно и удивляется тому, что тот, оказывается, был рождён в племени кочевников. В принципе, ничего нового, кроме прошлого Леа, он не узнаёт, а о Чонгуке и себе самом знает больше, чем эти листы, поэтому следует по направлению к столу архивариуса, смотрит беспомощно и робко произносит: — Мне нужна помощь. — Кто бы сомневался, — фыркает беззлобно мужчина и отрывается от чтения. — Что тебе нужно найти? — Есть ли здесь какая-то информация о целителях, чьи способности несколько отличаются от… обычных? — неуверенно спрашивает блондин, вцепившись пальцами в край стола. — Дай-ка подумать… — архивариус морщит лоб, а потом произносит: — Да, что-то такое припомню, но у нас крайне мало того, что может тебе помочь. В архиве при Дворце тебе точно помогут, а так… Лун, подойди сюда! — неожиданно и зычно окликает он проходящего мимо молодого парнишку, доверху нагружённого книгами. — Кто тут у нас по целителям? — Мефикс! — отзывается тот и хочет было продолжить свой путь, но не тут-то было. — Так брось свои книги и позови мне Мефикса, у нас здесь — доверенное лицо Смертоносного Юнги! Возможно, тот кивает — за стопкой уже не видно, но шаг ускоряет, а ждать приходится сравнительно недолго, и вот перед Чимином появляется средних лет мужчина в серой мантии. — Вы звали, мэтр Конфор? — Да, Мефикс, — удовлетворённо бросает архивариус. — Познакомься, это Чимин, доверенное лицо господина Юнги. — Рад знакомству, — кланяется тот. — Вам нужна помощь? — Распиши Мефиксу подробнее, что тебе нужно найти, — кивает на работника Конфор. — Он должен помочь, — и вновь утыкается в книги. — Для начала, может пройдём к моим стеллажам? — мягко улыбается тот, и Чимин благодарно кивает, после чего оба идут через всё помещение и останавливаются напротив очередного стеллажа. — Чем могу помочь? — Господин Юнги отправил меня на поиски информации, — рассеяно начинает блондин. — Я целитель, но… нетипичный. — Та-а-к? — и Мефикс мгновенно устремляется к соседним полкам. — Моей материализацией являются… образы. Они защищают меня, и у меня с ними возникли определённые проблемы. Есть ли здесь что-то, что может помочь мне? — с надеждой интересуется юноша, мысленно молясь о положительном ответе. — Образы, образы… — монотонно бормочет мужчина, задумавшись. — Да, но, к сожалению, лишь один свиток. Я как раз переписывал его на современный язык не так давно. В архиве при Императорском Дворце есть больше, намного, но не думаю, что Вы получите туда доступ. Хотя, как поговаривают, господин Юнги может быть убедительным, — улыбается быстро и начинает рыться на полках, вытаскивая короб за коробом, и, наконец, с негромким возгласом ликования, вытаскивает один, а оттуда уже — один-единственный свиток, что, к разочарованию Чимина, исписан лишь с одной стороны. — Прошу. Как закончите, просто положите его обратно, — с кряхтеньем ставит ношу на широкую ступеньку очередной стремянки. — Я позже уберу. — Благодарю Вас! — искренне благодарит юноша и лишь дождавшись, пока Мефикс исчезнет среди стеллажей, дрожащими от волнения руками разворачивает пергамент и погружается в чтение. Текст явно выцеплен из какой-то древней летописи, Всевышний знает, когда написанной, но по мере прочтения всё-таки… портит настроение изрядно. «…что о странностях, присущих нашему миру, о котором мы знаем много и ничего одновременно — так это целители. Целители — это вообще одна большая странность, что послана нам то ли во благо, когда они находятся в строю наших армий, то ли для нашей погибели, когда они присутствуют в армиях наших врагов. Возможности целителей многогранны, и неясно, что можно называть здесь таким обширным словом как «странность», настолько их мало приходит на наши земли, но есть одна особенность, которую я хочу здесь изложить. В мире ходят былины о тех лекарях, что вдыхают новую жизнь в павших бойцов — таких почти не бывает и я, посвятив жизнь Братству Таинства и дожив уже до восьмидесяти четырёх лет, ни разу не встречал целителей, способных на такое. Но ещё меньше легенд ходят о тех самых, которых называют «силуэтными». Самая известная повествует об Образном Юисе и его боевой подруге Сионе, что жили ещё в то неспокойное время, когда Империя, соединив в себе все соседние страны, существовала лишь второй год. Не так уж и много нам известно о тех временах, лишь то, что в подчинении Юиса было три силуэта, одним из которых была всё та же Сиона. Былина та с печальным концом: Сиона и Юис были приближенными Императора Кесеса Соединителя, первого этого имени, и любили друг друга, любили настолько, что Сиона не пожелала выбирать между Империей и любимым, предала Кесеса и пустилась в бега. И тогда Юис и ещё один приближённый, имя которого не дошло до нас, отправились на её поиски. А найдя, вступили с ней в схватку, и убила Сиона того приближённого. Всё, что известно, так это лишь то, что ни один образ Юиса не вступил в эту схватку, даже при должной опасности, которая нависла над их господином, ведь все трое знали, как сильно то взаимное чувство, что связывало этих двоих. И тогда, плача, Сиона убила Юиса, после чего погибла сама от той же сквозной раны в груди, что нанесла ему: её близнец пронзил и её грудь, и скончались они, держась за руки…». Сказать, что настроение после прочтения уходит куда-то под пол, ничего не сказать. Чимин стоит, чувствуя, как кровь отходит с лица, и понимает, что, если опираться на эту легенду, то дело дрянь. Не атакуют ли образы Юнги лишь потому, что энергия чувствует, как тот нравится её носителю? Видимо, да, и что с этим делать, он не имеет ни малейшего понятия. Лёгкости также не добавляет тот незатейливый факт, что и Юнги эту былину пересказать он не может, ибо тогда тот, сложив два и два, точно отстранится настолько, что придётся юноше заняться поиском нового боевого партнера. Или, может быть, стоит? Но перед глазами встаёт разгневанное лицо Сокджина, и что-то внутри обрывается: нет, распоряжаться стопроцентным шансом выжить, который наставник ему выбивал кровью и потом, он не имеет никакого права. Мама когда-то давно говорила ему, что жизнь — есть постоянный выбор между двумя невозможностями. Тогда, будучи совсем ребёнком, толком не знающим, что из себя представляет сложность, он не принял её слова с нужной долей серьёзности. Вряд ли, конечно, она думала, что когда-то перед её сыном встанет проблема выбора между честностью и уважением, но всю глубину этого суждения Чимин понимает прямо сейчас, сворачивая свиток, осторожно опуская в короб и уныло бредя на выход из архива. — Кажется, ты нашёл то, что искал… — тянет архивариус, когда он проходит мимо его стола. Чимин кивает уныло, растягивает губы в жалкой улыбке и благодарит за содействие, после чего направляется к себе, дабы продолжить, наконец, в унынии читать учебник, повествующий о строении человеческого тела.***
День из категории «паршивый» переходит в «полное дерьмо», когда на пороге их комнаты вечером возникает… толпа. Помещение явно не рассчитано на такое количество людей, но, видимо, никого из присутствующих это не смущает, в первую очередь, наверное, Соичи и Тэхёна, что стоит за её спиной, привалившись плечом к дверному косяку и бегая глазами по всем, кроме Чонгука. Чонгука, который при виде бывшего наставника цепенеет прямым стержнем посреди казармы, и Чимин искренне надеется, что Соичи спишет это на военную выправку. И замирает в той же позе, удивлённым взглядом изучая посетителей. А их тут… много. Помимо госпожи помощника распорядителя и её телохранителя — вся пятёрка, исключая Намджуна (Чимин повторяет нехитрый приём иллюзиониста и смотрит на всех, кроме Юнги, что стоит рядом с Хосоком и буравит его тяжёлым взглядом, спрашивающим «нашёл?»). — Вольно, — мягко говорит Соичи. — Присядьте, мальчики. Другие мальчики, войдите и закройте за собой дверь, — ухмыляется собственной шутке, но личная свита Императора в кои-то веки немо и послушно выполняет просьбу. В комнате становится нечем дышать. — Я здесь, чтобы огласить волю Императорского Совета, — почти поёт женщина, и Чимин сразу проникается плохим предчувствием. — Вы не знаете, но господа Тэхён и Сокджин ездили ко двору, чтобы подать прошения, — носик её морщится неприязненно. — Прошения о переформировке «золотой пятёрки» в «золотую семёрку», — с губ обоих курсантов срывается выдох. — После долгих дискуссий в Суарабию благодаря магам из Братства Таинств было послано сообщение Императору, что позволило им и остальным членам Совета получить его волю и предоставить вам двоим в письменном виде, — она машет сжатым в пальцах пергаментом, доселе целителем не замеченном. — Но, для начала, формальность. Вы имеете право отказаться. Есть те, кто против того, чтобы пополнить элитные ряды? — Никак нет, — по-военному отвечает Чонгук, вцепившись пальцами в чиминово запястье. — Никак нет, — вторит за ним блондин. — Тогда зачитываю, — Соичи подносит бумагу на уровень глаз. — «Доброго дня, уважаемые мною члены Императорского Совета. Я получил и изучил прошения Сокджина и Тэхёна. Изначально мою голову терзали смутные сомнения, но мой верный сподвижник, а также правая рука — лидер «пятёрки» Намджун, известный в народе как Искатель, своим словом честного человека поручился за курсантов Чонгука и Чимина, что накренило чашу моих внутренних весов в пользу последних. Изучив биографию оных, я вынес свой вердикт. Силой и волей, данными мне, Императору Кесесу, десятому этого имени, я посылаю Чонгуку испытание, успешное прохождение которого, быть может, утвердит его место в членстве ближайшего моего окружения, куда он может взять своего наставника в качестве опоры и поддержки. Его на два месяца пошлют на границу, что у Западного моря: сейчас там беспорядки, о которых он подробно сможет узнать в секретариате императорского корпуса. Об энергетической коме Чимина и его талантливом боевом партнёре я также был осведомлён, ему даю фору в три месяца на подготовку. По истечении этого срока он как целитель и остальные члены «пятёрки» будут отправлены на особо опасное задание государственного уровня, о котором чуть позже. И только после этого я подумаю о его утверждении в элитный состав. С уважением, Император Кесес Десятый», — Соичи переводит дух и поворачивает к юношам исписанный пергамент. — Подписи всех членов Совета, включающего в себя тех, кто стоит за моей спиной, имеются. Чонгук и Хосок, его новый наставник, — ох уж эта мерзкая ухмылка. — Если тот считает, что он ему необходим, должны немедленно проследовать в секретариат для получения дальнейших распоряжений. Выезжаете на рассвете. — Необходим? — бросает Хосок, улыбаясь. — Жизненно, — ухмыляется в ответ Гук, и только Чимин, кажется, видит, как вздрагивает при этих словах Тэхён. — Тогда все свободны, — кивает Соичи, кажется, совершенно неудовлетворённо.