***
Окрестности леса Барристан встречают их широкими дорогами и редкими опустевшими неухоженными домами. Люди бегут как можно дальше от этих мест, понимает Юнги, особенно после этих страшных слухов, что распространяются здесь подобно чуме. Не сказать бы, что это место ранее кипело жизнью: разбои, неизвестность и непроходимость суровых чащ всегда отпугивали нормальных людей, вынуждая жить здесь либо самых бедных, либо совершенно отчаянных. Лес таит в себе слишком много загадок и тайн, чтобы здесь можно было жить хоть с относительным комфортом, не говоря уже о диких зверях, выбирающихся на окраины в поисках лёгкой пищи. Единственным населённым пунктом в округе, как известно, является небольшая военная деревенька, отстроенная, чтобы сохранять относительное спокойствие на местности, но сейчас с задачей не справляющаяся; а также большой дом у самого леса в пятнадцати минутах быстрой езды от поселения, отстроенный каким-то очередным напыщенным аристократом, но который он так ни разу и не посетил, несмотря на регулярную охрану. В этот дом, как Юнги понял, они и направляются. Веселиться, блять, так с самого начала. Нет, он не боится. Но червячок сомнения и непонимания жрёт изнутри не хуже оголодавшей дикой собаки. Он, как и Намджун (а поговорить они всё же умудрились, правда, только после появления Чимина в зоне радиуса поражения), озадачен несколькими насущными вопросами: загнал ли Кесес их в эту глушь только для того, чтобы избавиться, или же просто действительно верит, что лишь они смогут справиться со столь сложной задачей? Экипаж останавливается в нескольких сотнях метров от военного поселения, а кучер, извиняясь, поясняет, что дальше им придётся добираться самим — страшно возвращаться в одиночестве по проклятой земле. И только намджунова дипломатия и обещание приставить к нему пару-тройку солдат заставляют карету со скрипом и неуверенно двинуться дальше. Внутри неё же наступает гробовое молчание. Все, кроме, разве что, охочего до новых ощущений Чонгука, мрачнеют в предвкушении, однако в деревне солдатня выглядит напуганной, но приветливой, за пару серебряков вызывается сопроводить экипаж до самого «дьявольского дома», помочь разгрузиться и проводить испуганного кучера обратно до самого королевского тракта. Цена вопроса действительно небольшая, и Юнги не может не понять, почему: этим людям просто-напросто страшно оставаться здесь, и перспектива покинуть злачное место хоть ненадолго поднимает в душе местных что-то такое, что напоминает простое человеческое облегчение. Любопытно. …Дом действительно большой. С высоким забором, глухими воротами, сделанный из добротного серого камня и обвитый душащим плющом, он выглядит даже красивым, но впечатление портят мрачные, привыкшие жить в напряжении люди, что игнорируют этикет и встречают их тяжёлыми взглядами. — Я не хочу тут быть, — говорит Тэхён сразу же, как его ноги касаются твёрдой земли заднего двора, заросшего травой. Эти его слова разбивают тяжёлую тишину, и даже Чонгук отвечает прерывистым выдохом. — Покажи мне человека, который хочет, и я доложу о нём как о душевнобольном, — роняет Юнги, и словно по заказу, откуда-то издалека, из самой черноты вековых деревьев, доносится оглушительный нечеловеческий рёв. — Прекрасное место и люди интересные, — вздрагивает Сокджин, разглядывая разом обнаживших оружие охранников, замерших в напряжении. — Так, блять, — и Тэхён, засучив рукава своего неизменного фиолетового плаща, подходит к самым воротам (Чонгук тенью следует за любовником, будто защитник). — Открыть, да поживее, — командует иллюзионист, делая характерный требовательный жест рукой. — Господин, вы с ума сошли?! — восклицает, очевидно, главный в этом балагане: рослый, коротко стриженый мужчина в кожаном доспехе. — Нет, просто не хочу быть убитым во сне какой-нибудь гадиной, — прилетает насмешливый ответ. — Открыть, я говорю! Юнги наклоняет голову, понимая. После чего встаёт с Тэхёном рядом, фактически — плечом к плечу. Дожидается, пока ворота распахнутся со скрипом, демонстрируя узкую подъездную дорогу и сразу же — лесную чернь. Глаза друга загораются фиолетовым, узкая смуглая рука выкидывается вперёд, объятая энергией, и происходит то, чего боец, в принципе, и ожидал: над домом вспыхивает яркий фиолетовый купол, исчезнувший через мгновение. — Это, — поясняет иллюзионист горстке местных. — Отвадит от нас незваных гостей. Но на животных, увы, не действует. Юнги хмыкает. А потом проделывает то же самое, и вот уже чёрный купол, наложенный поверх фиолетового, растворяется в воздухе. — Зато это даст мне знать, что на территорию кто-то проник с нехорошими для нас целями, — ставит точку брюнет. — С жаждой крови или человеческой плоти. Остальное, в принципе, не так уж опасно. Поэтому можете выдохнуть. Охрана переглядывается удивлённо, после чего смотрит на прибывших в упор и кивает нестройным рядом. Их очень немного, не больше десятка и никакой военной выправки, со вздохом понимает боец, простые люди, скорее всего, чертовски отчаявшиеся, раз согласились жить здесь, и непонятно, кого стоит опасаться больше: тех, что снаружи или тех, что будут здесь с ними, внутри. — Кто у вас здесь главный? — мягко интересуется Намджун, оглядывая горстку собравшихся. — Я, — и, разумеется, тот самый детина выходит вперёд. — Меня зовут Дональд. — Очень приятно, Дональд, — кивает лидер. — Распорядитесь, пожалуйста, чтобы наши вещи были разложены в комнатах в том порядке, какой я сейчас назову: белые лари с жёлтыми, чёрные — с зелёными, фиолетовые — с красными. Синие отдельно. — Будет сделано, господин..? — и мужчина замолкает в неуверенности. — Намджун, — улыбается тот мягко. — А сейчас, если Вас не затруднит, проведите нам, пожалуйста, экскурсию и объясните суть проблемы. И, да. Очень хочется есть. …— Мы мало общаемся с теми, кто в военной деревне, — и Дональд пожимает сильными плечами, провоцируя Юнги закатить глаза, искренне поражаясь такому раскладу дел. — Очень страшно, господа, выходить наружу даже по двое. Особенно сейчас. Чертовщина какая-то творится. Ночью прямо вообще ужас. Как раз смеркается, скоро поймёте, о чём я. — Ты сейчас говоришь о животных или о том, что кто-то здесь убивает людей? — интересуется Намджун, с аппетитом откусывая кусок немного чёрствой буханки хлеба с маслом: большего здесь найти не удалось. — Император сообщил нам, что кто-то убивает энергетиков очень жестокими методами. — Энергетиков? — Дональд хлопает глазами непонимающе. — Насчёт них не знаю, но что людей добрых — это да. Убивают, да ещё как. Пару солдат из деревни нашли три дня назад объеденными животными и подвешенными к деревьям за ноги. По какой такой причине, знать не могу. Из наших только двоих растерзали волки, но это было месяца два назад. Волки здесь, конечно, жуть. С лошадь размером. Я не знаю, что происходит в этом лесу, господа, и как те, кто там обитает, уживается с местным зверьём. И знать не хочу. — Почему вы здесь? — открывает рот Юнги, задавая, в принципе, логичный вопрос. — Вы не рабы, вы наёмники. Если здесь столь невыносимо, вы всегда могли уйти. — Не можем, господин, — вздыхает Дональд. — Каждый из нас так или иначе должен господину Во, который владеет этим местом. Вот и прикованы долгом, пока наши семьи — к его кошельку. Вот оно что. Юнги встаёт из-за стола, увлекая за собой Чимина с целью уже отправиться спать после тяжелого дня. Дональд провёл им беглую экскурсию по дому, изнутри оказавшемуся не столь масштабным и всего-то о трёх этажах и как раз с четырьмя спальнями, в одной из которых, на третьем, Юнги уже успел заметить свои вещи. — Как часто здесь происходит что-то… опасное? — осторожно спрашивает Сокджин у Дональда, также поднимаясь со своего места. — Постоянно, — мрачно отвечает тот. — И я даже не знаю, что хуже: те ребята, из-за которых вы здесь, или дикие животные. — Ну, пока что вы можете быть в относительной безопасности, — широко улыбнувшись, комментирует Тэхён, указывая на себя и на Юнги: — Ну, ребята, пожалуй, можно расходиться. Детали нашего «пойди туда, не знаю, куда» предлагаю обсудить утром. И каждый с тяжёлым вздохом поднимается со своего стула. …— Ты взял? — шепчет Чимин из-под полуприкрытых век, раскинувшись под чужим телом и с выдохами наслаждения получая новую порцию незатейливых ласк. Юнги проводит языком по чужому напрягшемуся животу, нажимает на кожу самым кончиком. А потом поднимает голову, улыбается в темноту и шепчет тихое «да», понимая, что ещё чуточку, и юноша оседлает его уже едва ли не силой, наплевав на все предосторожности и безболезненность. Юнги любит, когда он делает так: закусив губу, с тихими стонами наслаждения, искренне упиваясь. В такие моменты он чувствует, как сильно его хочет этот обычно тихий и робкий малыш, не лишённый колючек. Как роза, светло-розовая, нежная, заставляет хотеть, но опасаться шипов, уколы которых проступают кровью на пальцах. Лежит сейчас абсолютно открытый, доступный, без тени смущения, смотрит этими своими глазами со светло-зелёными искрами, заставляет член буквально изнывать жаждой обладания, более тесного воздействия, заставляет только одним видом своим тихо рычать. Но масло, да, нужно масло: его Акио складывал без лишних вопросов, и сейчас оно покоится в глубине одного из ларей, вынуждает оторваться от терзания молочной кожи, встать, начать хаотично перерывать все вещи. Чтобы найти наконец, смазать обильно и без того растянутый проход, толкнуться внутрь с тихим животным рычанием под нужным углом: это тело Юнги уже изучил как своё собственное и отказываться от него не намерен. Это будет странно, да: Чимин устал чертовски с долгой дороги, потный, грязный изнутри и снаружи, но всё равно бесконечно желанный с этими губами, распахнутыми алым бутоном в этой полутьме, страдающими от недостатка поцелуев, который боец готов восполнять снова и снова вперемешку с ленивыми, даже тягучими толчками. Это не их обычный страстный, даже животный секс: нечто тягучее идёт от самых корней волос к кончикам пальцев ног, заставляющее втрахивать податливое тело ритмично и сильно, размазывая смазку по чужому возбуждению в такт. Чимин стонет тихо, скулит скорее, закусив ребро ладони, толкается навстречу вперёд и вверх, силясь навязать куда более быстрый ритм, но кто ему позволит, право слово. Не сегодня и не сейчас: кто-то из них двоих хочет сполна насладиться процессом, когда кожа к коже, жаркие мышцы, сжимающие возбуждённый ствол в своём горячем плену, и чувства заострены до предела. Блондин потеет и сильно — рука скользит вдоль выпирающих рёбер, пересчитывает будто, сжимает кожу с силой. Юнги и самому душно здесь, с этим аккомпанементом тихих стонов, смешивающихся с его гортанными, животными, подстрекающими двигаться размашистее, резче, быстрее, но не сейчас. Чуточку позже, когда он позволит себе отпустить ситуацию и вытрахает из целителя очередной сокрушительный оргазм, заставит сжаться на его члене в сильной судороге — он любит это. Любит, когда Чимин обмякает в его руках от полученного удовольствия, стонет особенно громко, даже с лёгкими всхлипываниями и повизгиваниями. Такой Чимин, он его абсолютно, от самых кончиков ногтей до самых потаённых закоулков души. Чувственный, открыто подающийся навстречу с запрокинутой головой и доверчиво обнажённой шеей, на которой он ставит укус за укусом. Эта консистенция из боли и абсолютного удовлетворения причиняет Юнги почти что боль: когда тому хорошо, ему ещё лучше. Но Юнги, он не бежит. Ему нравится, очень нравится то животное, которое будит в нём один только этот человек. Поэтому продолжает ритмичные толчки, что сводят с ума их обоих, сжимает чужую головку сильнее, чем нужно, выдаивает капельки смазки, которые размазывает большим пальцем по площади, не прекращая движений вверх-вниз. Чимин сипит задушенно, хрипит фактически, подмахивает бёдрами и стонет расстроенно, ведь для того, чтобы удержать любовника от подобных порывов, брюнету приходится убрать руку с его естества и придержать за бёдра. — В-ве-е-рни… — шелестит, задыхаясь, целитель, толкаясь в воздух и пошло закусив нижнюю губу. И терпит поражение: боец замирает в нём, слизывая крупные капли пота, что скользят по лицу прямо на губы. Чимин мечется, пытается насадиться требовательно, но лишь снова хнычет плаксиво, потому что кое-кто из них двоих — та ещё сволочь, и вытаскивает член из другого тела в отместку. — Ты понял, что так делать нельзя? — ухмыляется Юнги прямо в чужой рот, и только дождавшись вымученного «Угу», снова входит в том же мучительном ритме. Думает с пару толчков, а потом и вовсе перехватывает тонкие запястья над светловолосой головой, фиксирует и… ну да, срывается. Затыкает чужой рот глубоким и чувственным поцелуем, ввинчивается в чужую глотку своим языком, наслаждается характерными быстрыми шлепками кожи о кожу и криками в свои губы. Криками, что молят «Ещё», просят о большем, заставляют капли пота струиться по спине, чтобы в итоге всё удовольствие от происходящего сосредоточилось в одной точке, заставило сделать один, особенно жёсткий рывок, и… Одна струна в сознании звенит тревожно, отрезвляет мгновенно. Энергия, что скрыта глубоко внутри кричит неистово: «Осторожно!», но не мешает излиться глубоко внутрь податливого тела с влажными белёсыми каплями на подтянутом животе. Юнги выходит мгновенно, скатывается с взмокшей кожи, игнорирует удивлённое: «Ты чего?». Потому что щит звенит тревогой, даёт распознать точное местоположение кого-то крупного, аморально злого… пугающего. И в такт ко всему в приоткрытое окно слышит испуганные вопли и возглас: «К оружию!» и чей-то душераздирающий рёв. Внутреннее «я» почему-то тянет голосом Тэхёна это насмешливое: «Прекрасное местечко», а сам боец спешно натягивает штаны и как был — с голым торсом и босый, впрыгивает на подоконник. Посылает энергию в ноги и сигает с большой высоты, приземляется мягко, но кожей на голове чувствует резкий горячий выдох, вынуждающий медленно поднять голову и увидеть то, чего ранее в жизни не доводилось. Это похоже на… это, блять, вообще ни на что не похоже, если быть до конца откровенным. Юнги делает резкий скачок назад, не отрывая изумлённых глаз от того, что со стороны могло бы прокатить за медведя, но, стоя на четырёх лапах, высотой в холке примерно с два человеческих роста, с белой ровной полосой от самого носа, уходящей куда-то назад к загривку: рассматривать времени нет особо, но в ярком и чистом свете луны боец отмечает одну страшную деталь — пасть. Острые клыки перепачканы чем-то липким и тёмным, похожим на кровь, а в огромных когтях застряло что-то, что похоже на… ну да. Кожаный доспех, в который одеты местные должники. Заебись. Животное смотрит, не мигая, безошибочно распознавая самого главного соперника, выжидает. Юнги не разрывает зрительного контакта, чтобы зрачок в зрачок, напряжён струной, ждёт каких-то первых шагов от страшного зверя, и время замедляется, тянется патокой. Кажется, проходят десятилетия, прежде чем он заносчиво вскидывает острый подбородок, усмехается, позволяя энергии затопить кулаки: материализация здесь не поможет, есть шанс разнести все постройки к чёртовой матери. Не разгуляешься. И зверь делает рывок. Быстрый, настолько, что боец едва успевает отскочить, но отталкивается от земли, цепляется за толстую, скользкую от кожного сала шкуру, а потом наносит один точный удар по шейному позвонку, вложив немало сил, чтобы пробить толстую жировую прослойку. Хруст ломающихся костей столь оглушающий, мерзкий, что будь у него чуть меньше опыта в убийствах, то обязательно бы как минимум передёрнуло. Туша стонет совсем по-человечески, заваливается на бок, и он едва успевает спрыгнуть далеко, мгновенно передав силу в ступни. — Что это за?.. — тянет из-за спины голос, и, обернувшись, Юнги замечает растрёпанного сонного Чонгука, что стоит в том же виде, что и сам боец: домашние штаны и босиком, видно, бежал на шум изо всех сил. Юнги смотрит внимательно на мёртвого зверя с пару мгновений, силясь проанализировать ситуацию. Адреналин, бурлящий в крови, и бешеный стук сердца отвлекают сильно, но всё-таки не мешают понять, что было в этом медведе что-то странное, невзирая на внешний вид, силу, скорость и нереальные размеры. Что-то такое, что заставило задуматься на мгновение, зацепиться вниманием. Озарение приходит практически сразу. — Зови Тэхёна, — говорит негромко. — Что с ним не так? — задаёт логичный вопрос огневик, на что получает мрачное выражение снизу вверх и шокирующее пояснение. — Его взгляд. У него были человеческие глаза.***
— Ну хоть как-то мне пригодилась работа в Зале Таинств, — фыркает иллюзионист брезгливо, рассматривая труп, который кое-как втащили в просторную гостиную на первом этаже. Не давая себе отчёта, растерянно касается свежей отметины от особо жаркого поцелуя на шее, что-то обдумывает в своей голове. Опускается на худые колени перед головой со стеклянными глазами, распахнутой пастью и высунутым синюшным языком, вздрагивает всем телом и разве что не как собака мокрая отряхивается. — Ну и вонища. Так что, ты говоришь, тебя смутило? — У него был осмысленный взгляд, — повторяет Юнги заученной мантрой. — Человеческий. — Тогда как он смог пройти через мой щит? — морщит нос, аккуратно касается волосатого уха и поворачивает голову вбок. Язык падает на пол с тихим шлепком. — Это я и прошу тебя попробовать выяснить. — Я иллюзионист, а не волшебник, — смотрит тот исподлобья. — Как я тебе это выясню? Всё, на что я способен — это понять, есть ли на нём какое-то энергетическое влияние, но все мы и без того понимаем, что определённо да. — Возможно, я смогу помочь, — тянет Сокджин из дверного проёма, в котором стоял молча до этого момента. — О, нет, — Хосок машет руками. — Риск слишком велик. Мы не можем позволить тебе… — Это может оказаться важным для нашего дела, — главный целитель поднимает вверх указательный палец. — Лучше знать наверняка. В любом случае, у меня есть Чиминни, — добавляет мягко, смотрит на своего ученика, что стоит, моргает непонимающе. — Он не позволит случиться непоправимому. Только вам нужно как-то будет его… сдержать, — и, не говоря больше ни слова, подзывает к себе ученика, шепчет пару наставлений на ухо и, наслаждаясь видом резко схлынувшей крови с лица того, подходит к трупу, потирая ладони. — Все готовы? Готовы все. Юнги прыгает на загривок животного ловким котом, посылает энергию в кисти, готовясь, в случае чего, даже разрушить большую часть столь гостеприимного дома. Хосок с отпечатком мрачности на лице заходит слева, Намджун, не сводя с любимого взгляд — справа. Тэхён, предварительно схватив за руку ничего не понимающего Чонгука, ретируется с огневиком в дальний угол. Сокджин присаживается на корточки перед этой громадиной, оставляя Чимина прямо за своей спиной, а у Юнги волосы дыбом встают от столь ужасающей картины: нет никого, кто бы, в случае чего, мог этих двоих защитить. Но, скосив глаза, видит в руках Гука материализованный посох, ловит на себе мрачный напряжённый взгляд и успокаивается несколько. — Перед тем, как мы начнём, — говорит негромко Намджун. — Хочу прояснить одну деталь: если мы не сможем сдержать эту тварь, то Чонгук должен будет сжечь её немедленно. — Исключено, — качает головой его любовник. — Эта тварь слишком полезна, я чувствую. Тем более, что есть риск спалить всё здесь. — Если оно действительно имеет отпечаток чего-то человеческого, то я легко смогу сразу же проникнуть в его разум и подчинить своей воле, — мрачно отзывается Тэхён из угла, а потом делает пару шагов и останавливается чуть дальше Чимина. — Главное — зрительный контакт. На этом заканчивают. Руки Сокджина вспыхивают режущим глаза белым светом, после чего он прикладывает ладони к огромной медвежьей голове и в буквальном смысле… загорается. Юнги залипает с мгновение, беззастенчиво пялится на то, как просвечивает каждая косточка внутри целителя, и слышит громкое гудение как от сквозняка, который не заставляет себя ждать и треплет волосы сильно — результат огромного количества силы, выпущенной наружу. Точнее, в определённое существо. Всё происходит быстро. Чимин быстро подхватывает обмякшего наставника под руки, проделывает схожий трюк, вливая в Сокджина собственную энергию и загораясь светло-зелёным факелом. Глаза Тэхёна вспыхивают, а туша под Юнги начинает движение — он чувствует, как перекатываются под пальцами сильные мускулы, а медведь приходит в себя слишком быстро, пытается подскочить с оглушающим рёвом, вынуждает вдавить в пол с удвоенной силой с возгласом «Кто-нибудь!», потому что животное начинает биться на полу, а пальцы предательски скользят по маслянистой шкуре. Хосок и Намджун оказываются у самой морды вспышками синего с жёлтым, он видит, как объятые золотом руки лидера хватают ожившего за шею, а молотоносец мёртвой хваткой впивается в морду и поднимает её, вынуждая посмотреть на Тэхёна. Иллюзионист быстрой тенью оказывается прямо перед разворачивающейся картиной, раскосые глаза вспыхивают ярче, силясь надавить на сознание, но, кажется, это не помогает, ибо медведь вскакивает на все четыре, едва не пробивая бойцом потолок, но падает снова под грузом тяжёлых серебристых звеньев с неподъёмными никому, кроме Юнги, грузами-шарами на концах. У Тэхёна из глаз — слёзы кровавые, что капают прямо на дорогой ковёр, и откуда-то с периферии сознания Мин слышит возглас Чонгука. И неожиданно всё затихает. Туша под ним расслабляется, скованная намертво, Намджун и Хосок резко отпрыгивают в разные стороны: первый — к Сокджину, что всё ещё лежит на коленях вкачивающего в него силу бледного Чимина, второй — цепляется за чонгуковы плечи, не даёт сделать и шага. А иллюзионист наклоняет голову вбок медленно, и медведь с Юнги на своей спине повторяет это движение. — Получилось! — шепчет Хосок от самой двери. — Получилось! Юнги слезать не спешит. Смотрит в пустое окровавленное лицо товарища по оружию, и что-то подсказывает: ментальных сил у той твари, что под ним, хоть ковшом черпай, и Тэхёну сейчас откровенно несладко. — Оно может говорить? — шепчет Намджун, сжав руку Чимина и делясь уже своей энергией. Юнги смотрит на свою пару, но тому, кажется, абсолютно плевать, что происходит совсем рядом: губы сжаты, светло-зелёные глаза смотрят на Сокджина неотрывно и внимательно. — Кто ты? — как будто бы через силу спрашивает тем временем иллюзионист, глядя медведю прямо в глаза. — С какой целью пришёл сюда? И Юнги дрожь прошивает от хриплого низкого звука и вибрации под собственным телом. Голос животного кажется противоестественным, чем-то неземным, испорченным. Он скорее чувствует, чем видит: вздрагивают здесь все, кроме Чимина, которому в данный момент, то ли всё равно, то ли он банально не слышит, его наставника, что до сих пор глаз не открыл, да самого Тэхёна, который просто не может позволить себе подобной роскоши прямо сейчас. — Меня… — хрипит туша. — Звать… Никак. Я. Прийти. Убить. — Кого ты хочешь убить? — так же медленно говорит иллюзионист, и Юнги видит испарину на смуглой коже чужого лба. — Почему? — Убить. Приезжих. Сюда. Они. Нести. Зло. Приказ. Приказ. Приказ. Приказ, — дрожь животного усиливается, словно в предсмертных конвульсиях. Боец усиливает тяжесть цепей, посылая больше силы, и это заставляет медведя слечь на ковёр овощем. — Чей приказ? — пытает Тэхён. — Приказ. Хозяина. Император. Зло. Убить. Прислать сюда своих. Чтобы убивать. Детей. Людей. Стариков. Хозяин. Велел. Уничтожить. Пока все спать. Спать. Спать, — и медведя прошивает новой судорогой. — Где твой хозяин? — в голосе иллюзиониста — нажим и напряжение, и он разрезает страшную тишину спустя пару долгих мгновений после столь странного ответа. — Тэхён, его надолго не хватит, — осторожно предупреждает Хосок, но тот лишь вскидывает руку, призывая к молчанию и не разрывая зрительного контакта. — Где твой хозяин? — Лес. Лес. Глубоко. Там. Со всеми. Защищаться. Он знать. Что вы достали меня. Чувствовать. Знать, что вы вернуть. Он смотреть. Сейчас. Через меня смотреть. Бить тревогу. Убивать меня. Убивать! — и неожиданно особо сильная судорога пронзает тело животного, что издаёт нечленораздельный рёв, а сам Тэхён хватается за окровавленные веки и неожиданно резким движением опасно накреняется назад, будто бы его толкнули, но подхватывается сзади Намджуном, а после — подбежавшим Чонгуком. Юнги скользит по шерсти, хочет было снова вцепиться и удержать, но понимает: смысла нет больше. Медведь снова отдал Всевышнему душу, обмякнув на полу грудой мышц. — Я же говорил, что он будет полезен, — раздаётся слабый голос Сокджина с пола. В комнате повисает гробовое молчание, нарушаемое лишь тихими стонами Тэхёна, что лежит с закрытыми глазами в объятиях огневика, даже не силясь утереть кровь с лица.