Эксперимент 605 прошел неудачно

С того момента нападения прошло некоторое количество времени. Мой график сна и бодрствования полностью сбился. Даже не знал день сейчас или ночь. Я ложился отдыхать лишь тогда, когда чувствовал, что хочу поспать. Странно это - не чувствовать времени. Единственным источник света здесь была та же лампочка на потолке. Горела тускло и мои глаза постепенно присвоились к такому полумраку. Сколько я уже тут? Хм, может быть неделю или меньше? А может уже месяц? Понятия не имею. Вот так вот я думал, сидя на деревянной лежанке и черпая ложкой мою пшеничную кашу. Слегка недоваренная, без соли. А так впринципе нормально, есть можно. Во всяком случае лучше чем вовсе не иметь ничего. С моим пайком я покончил быстро, каши было всего - то ложек пять. Вода оказалась очень кстати. Но мало. Хотелось еще пить. Ничего не оставалось как ждать что меня еще раз покормят. Так начались мои деньки тягучие. В камере было делать нечего. Отчасти совсем. Пищу приносили, но нечасто. Рацион был негустой. В основном была лишь пшеничная каша да вода. Очень редко был еще ломтик черствого, серого хлеба. Тогда я замачивал его в воде и ел. Когда уж совсем невмоготу было, тихонько пел наши песни. Особенно мне нравилось петь Катюшу и Ласточку - Касаточку. Мы их часто пели в лагере. Вечерком, все, кроме патрульных, собирались возле костра. Как одна большая семья. Которую я снова потерял. Да, снова. *** Лежа часами напролет я вспоминал свое прошлое. Нас в семье было шестеро. Мать с отцом, два брата, я, да сестренка маленькая. В 41 году на фронт призвали сначала отца. Помню мама тогда еще плакала сильно по ночам. Говорила теперь мы единственная ее опора. Потом через пару месяцев за ним потянулся и старший брат. Затем еще примерно через неделю призвали и среднего. Через три недели настала очередь призывать и меня. Я обещал маме писать как можно чаще пока проходил подготовку. Помнится в одном из таких писем мать упомянула о том что отца расстреляли в одной из стычек с фрицами. Чернила в том месте сильно были размыты. Оплакивала она его сильно. Любили они друг друга. До беспамятства любили. Несколько раз, два или три, мне давали увольнение. Всего пару дней. В последний раз как видел мать с сестренкой, они болели сильно. Мать рассказывала, что бомбить сильно начали. Чуть ли не каждый день налеты да стрельба. Боялась что по ночах гул стоит сильный в нескольких километрах от села. Я как мог успокаивал их, говорил что все будет хорошо, что развернут наши врага. Но все было не так хорошо как хотелось. В следующих письмах мама писала что от болезни умерла моя сестра. Было ужасное чувство. Как будто бы внутри открылась пропасть, которая засасывает все что тебя радует, все что ты любишь и чем дорожишь. А потом письма перестали приходить. Я еще посылал несколько, но все безрезультатно. Ответа по прежнему не было. Меня это сильно волновало. Нет, ну может письмо потерялось в дороге, всякое бывает, война на дворе как- ни- как. Но безрезультатно. Когда учения закончились, я перед распределением таки упросил руководство дать мне еще одно увольнение. Дали. Ох, лучше бы не давали. Приехав в родное село, я его в буквальном смысле не нашел. Вот так вот. Были дворы, дома, люди и ничего не стало. Просто сравнялось с землей. Только некоторые остатки обугленных домов помогли найти мне родной двор. Ничего не осталось. Даже фундамента не было. На месте хаты была лишь огромная вырва наполненная дождевой водой. Была еще надежда на то, что их вовремя спасли, эвакуировали. Но по возвращению в штаб я узнал что все погибли мгновенно. Воздушную атаку не заметили вовремя. Предпринять что либо было уже поздно. Добивающим стало то, что там еще и погиб мой старший брат. Приехал на время увольнения, да так и остался. Вся надежда была на среднего брата, на то, что он еще живой. Но где он был, непонятно. Прошло еще два месяца. Я как зенитчик исправно подбивал вражеские самолеты. То место было оживленное, часто летали там. Зенитчиков требовалось и я исправно нес службу. Меткости мне было не занимать и вскоре я стал не рядовым, а сержантом. Наш командир еще спрашивал меня, чего мол за самолеты хочешь? Я и попросил найти мне моего брата. Хоть примерно. А через дня три узнал что он взорвался на мине возле границы. Вот так за год, я потерял всю семью, всех пятеро... *** - Слушай, Ульрих, а откуда ты русский знаешь? - спросил я как-то, когда Шиллер в очередной раз пришел перебинтовывать уже почти зажившие раны. - Мой дед, жиль в Росия. Переехать. Отец мой уже на немецк разгов. Я знайт его от дед мой. - безэмоционально сказал врач. - А где же сейчас они? - заинтересовался я. - Дед туберкулез убит. Отец тоже. - тот же тон. Как будто ему все равно, живы они или нет. Или мне так уже кажется.