Dreams

      Провожания меня домой стали ежедневными. Я шла молча, он шел рядом и болтал о чем-нибудь. Потом возле дверей подъезда я останавливалась. Он пытался войти в подъезд, но видя, что я остаюсь на улице, выходил обратно и с недоумением смотрел на меня. На его лице ясно читались его нехитрые мысли: ну пойдем уже в теплую квартиру, ну дай еще сладкого. Потом он пытался увлечь меня в подъезд за руку, я уворачивалась от него, потом были еще другие попытки затолкать меня в подъезд одновременно с объятиями, но результат был один, мы оставались на улице. Потом я еще немного молча стояла, разглядывая снег под ногами, поднимала на него взгляд, с минуту оценивающе смотрела, почему-то каждый раз после этого на моем лице появлялась ухмылка, и потом выпроваживала его: тебе пора.       Через неделю таких его мучений после очередной моей ухмылки он начинал злиться, а еще через пару дней он неожиданно для себя услышал «чаю хочешь?».       Мы поднялись в квартиру, я отвела его на кухню и начала делать чай. Он попытался приобнять меня, встав за моей спиной, но услышал резкое и злое: — руки убрал!       Окрик подействовал на него как электрический ток, он от неожиданности вздрогнул и резко отошел назад. Повернувшись к нему я уже мило улыбалась ему. Забавно было видеть на его лице смену эмоций, попытки понять что происходит и чего ожидать. Когда в его чашке не осталось чая, я встала и сказала: — всё. тебе пора уходить.       — Но почему?!       — Подумай.       — Ну откуда я знаю?!       — Думай, а пока иди. Тебе пора.       Он, психанул, быстро собрался и ушел. Все просто, как мир: кнут и пряник. На следующий день дрессура продолжилась. Мы дошли до подъезда, постояли, помолчали, он услышал от меня равнодушное «чаю хочешь?», мы поднялись в квартиру, прошли на кухню, посадив его на табурет, я ушла переодеваться в домашнее. Вернувшись к нему начала готовить чай. Снова я, повернувшись к нему, разливала чай по чашкам. Повернулась к нему, он напряженно сидел на табурете. Поставила перед ним чай. Он слегка успокоился, сделал глоток и снова начал болтать о чём-то. Второй глоток ему сделать не дала. Молча забрала у него чашку, вылила содержимое в раковину. Он опешил.       — Пойдем.       В этот раз сладкое ему досталось. Зачем он мне нужен был, я не могла сформулировать для себя, просто пыталась понять разницу между памятными мне ощущениям парня и новыми, получаемые в процессе. Позже мы пошли погулять. Я снова молча шла рядом с ним, глядя под ноги, он о чём то трепался, я же пыталась в это время понять, зачем он мне нужен.       Так мы прошлись по парку, потом обратно к моему подъезду. Возле подъезда мы остановились, помолчали вместе. Мда, даже и поговорить не о чём со зверушкой. Всё, решено, зверушку отпускаем.       — Больше не приходи, пожалуйста.       — Как это?       — Просто. Не приходи, пожалуйста, больше, — после этих слов я развернулась и ушла в подъезд.       На следующий день он снова ждал меня возле подъезда, что-то пытался объяснять, доказывать, убеждать, я же просто шла молча. Возле квартиры он остановился, а я молча закрыла перед ним дверь. На следующий день он снова стоял меня и ждал, я думала, что опять он останется перед закрытой перед ним дверью, но он вдруг поставил ботинок в дверной проем, и втолкнул меня во внутрь. Он начал лихорадочно сдирать с меня одежду, я же стала просто молча смотреть на него, сжавшись в комок. Мда, что-то перемудрила со зверушкой, в результате узнала, что такое изнасилование. Когда он прекратил двигаться на мне, я всё так же спокойно безучастно его спросила:       — Ну и чего ты добился? И что тебе это дало?       — Будешь знать, сучка, как динамить, — услышала в ответ.       — Даже и не думала. Если бы ты был чуть терпеливее, то всё бы было без этого насилия. И ещё, в следующий раз, запомни, резинками надо пользоваться, а не совать немытое что попало, куда попало.       Он смутился, его агрессия исчезла, он даже начал бормотать какие-то слова прощения.       — Всё, тебе пора. Ты меня обидел. Пока я не хочу тебя видеть. Потом — может быть. Иди.       Я пыталась, чтобы мой голос звучал спокойно, без эмоций, внутри же меня лихорадило от гнева. Он молча собрался, и ушёл. Что ж, придётся наказывать.       Если он так легко поддался импульсу и преступил черту в своей агрессии, пошел на насилие, то перейдет легко и другую черту. План был прост- нужно было к этой черте его и пододвинуть. Еще будучи парнем, живя в общаге, я видел как и где продаются наркотики. Как медик я знал, что такое героин и его последствия. Вот он то мне и нужен был. Достав оставшиеся мне деньги, поняла, что мне на многое не хватит, но на зверушку будет достаточно. Найдя знакомую общагу и продавцов, купила несколько граммов. Потом раскрыла упаковки презервативов и на внутреннюю сторону на кончик резинки нанесла слой вазелина с крошевом героина, и снова закатала резинки в кольца, и запаяла в упаковки. Каждый акт будет сажать зверушку на наркотик, который будет всасываться с резинки через тонкую кожицу головки. И чем больше он будет получать, тем ближе к финишу. В общем, в следующие недели он был у меня практически постоянно. Он уже не мог без наших встреч, уже через несколько часов после встречи его начинало корежить, он снова летел ко мне за своей порцией, вот только порция с каждым разом была выше. А потом был его финал в парке. Передозировка. Мне все было интересно посмотреть на это и я дождалась. Мы шли по парку по направлению к моему дому. Зверушка проявлял уже нетерпение, и когда мы проходили мимо стадиона он увлек меня туда. Протащил за руку через кусты, и почти бегом увлек под трибуны. Трибуны были построены в виде амфитеатра много лет назад, некоторые доски рассохлись, через них свет освещал внутреннее пространство. Под трибунами было грязно, валялись бычки, пустые бутылки, какие-то тряпки. Прислонив меня к столбу, зверушка начал судорожно сдирать с себя брюки, порвал упаковку подготовленной резинки губами и… И тут его накрыло. Он на секунду замер, потом его тело скрутила судорога он упал и начал биться в судорогах. Половина его лица криво улыбалась, изо рта шла желтая пена. Я стояла и смотрела на это ожидая конца. Вскоре он затих. Я забрала улики, и спокойно ушла.       В морге, когда проходили похороны, тело лежало в гробу на постаменте, саван закрывал часть тела, но лицо было открытым. Было страшно смотреть на него. Я стояла и видела, как убивается мать по сыну, как стоял бледной тенью его отец, я видела их горе, но мне было всё равно — если они не смогли нормально воспитать сына, то это их проблемы. Потом присутствующие люди пошли, по одному подходя к гробу и прощаясь с умершим. Прошла и я. Меня охватила дрожь. Я шла на ватных ногах и шептала про себя: -только бы не посмотреть на лицо, только бы не посмотреть. Лицо было страшным, бледным и в каких-то темных пятнах с зеленоватым оттенком. Тело кремировали. Уходила с кладбища с противоречивым чувством торжества от наказания насильника и жалости к его родителям, что не смогли приучить к нормам общения.       Сильно искать причину смерти не стали, зверушка и так везде считался не на очень хорошем счету, а тут еще нашли наркотик в его крови, так что сработал у всех шаблон мышления. Мда. Зверушек надо приручать как-то осторожнее. В этот раз за всё платила я, что было неправильным, и из-за этого у меня появилась новая проблема — снова стали нужны деньги.       Я думала, что все снова вернется к прежнему ритму: дом, школа, тренировки, дом. Но моим мыслям было не суждено сбыться- нужны были деньги. Я бесцельно бродила по городу размышляя над этой проблемой. Февральский ветер бросал колючие снежинки в лицо, заставлял ежиться, но мысли, бродящие в голове, отвлекали даже от холода. За всё платят мужчины, это я усвоила, но что-то последний опыт подсказывает, что здесь не всё так просто. За то, что дают мужчины, приходится расплачиваться собой. А после зверушки что-то больше пока не хочется. Кстати, в процессе наших кувырканий я поняла разницу между ощущениями мужчин и женщин, поняла почему женщины стонут в постели, а мужчины, зачастую молчат. Половые органы несут множество нервных окончаний, воздействие на них вызывает передачу нервных импульсов примерно в одни и те же зоны головного мозга, ощущения примерно одинаковые, но зато есть разница в количестве этих нервных окончаний на единицу площади и их расположении. У мужчин, зачастую, особенно чувствителен низ головки, в районе уздечки, верх не так чувствителен, примерно тоже самое и у девушек, только всё внутри. Прикосновение к нижней части головки кончиками пальцев или языка вызывает очень сильную реакцию, правда у всех разную по силе. Кто-то ощущает, будто произошло прикосновение провода с током, другие- волну кипятка, третьи- холода, у кого-то мурашки по всему телу и жжение подошвы ног, и покалывание в кончиках пальцев. Но что общее для всех, так это то, что долго терпеть такую сладкую пытку практически невозможно, возникает естественное стремление уйти, оторваться от раздражителя. Парням это сделать просто, просто дернулся, отодвинулся от раздражителя и всё, девушкам же сложнее: ощущения практически те же, но уйти-то не получится, раздражитель-то внутри тела и при этом он не стремится завершить, выскользнуть, да и девичье тело зачастую бывает придавлено сверху. В общем на такое воздействие и вырываются невольно стоны, а у кого-то крики и визг, а у кого-то чувствительность понижена, те и лежат молча бревном. За прошедшие дни ощущений было достаточно, так что хотелось простого покоя и минимума общения с кем-либо. Так я и бродила бесцельно одна по заснеженным улицам. Проходя, в одну из таких прогулок, мимо уличного ларька, увидела объявление на стекле. «Требуется продавец на ночные смены». В последнее на улицах начали появляться «кооперативный магазин» — обычный павильончик с нехитрым набором товаров «покурить, закусить, выпить». А почему бы и нет? , — подумала я. Всё одно ночью дома никто меня не ждёт, а так хоть деньги будут. Честно мной заработанные. Хозяином оказался достаточно молодой парень. Мы с ним быстро пришли к согласию, хоть я честно сказала, что несовершеннолетняя. Думаю, не в последнюю очередь сыграла в мою пользу моя внешность. Вторым продавцом был какой-то парнишка, вероятно друг или знакомый хозяина. За ним часто по окончанию смены заезжал хозяин, и они оба куда-то уезжали. Работа оказалась простой, вечером нужно было пересчитать товар в магазинчике, ночью посидеть в тишине, утром снова пересчет и сдача смены. Утром я брела слегка не выспавшаяся домой по морозным тихим улицам, если это были выходные, или же шла в школу.       В один из вечеров, уже ближе к ночи в окошко ларька постучал парень. У него тряслись руки, бил озноб, и мучило похмелье. Он топтался по снегу, пританцовывая, в кедах на босу ногу, в черных трениках с пузырями на коленях, на плечи был накинут бушлат, а под ним тельняшка в светло зеленую полоску, которая была видна в распахнутый ворот бушлата.       — Сестренка, слышь, денег нет, понимаешь, дембель я. Спаси, а, дай чекушку похмелиться?       Я заметила, что в книге учета постоянно происходят подправки записей прихода-расхода товара. Их вносили как прошлые продавцы, так и сам хозяин. Что-то приходило, что-то уходило и понять круговорот товара было затруднительно даже самому хозяину, потому, видя, как мучается парень, немого подумав, я взяла чекушку с последнего завоза и протянула ему, не взяв денег и ничего не положив в кассу из своего кармана. Он обрадовался и побежал, сжимая драгоценную бутылку. Через три дня он пришел аккуратно опрятно одетый, даже несколько нарядный, побритый, и с букетом в руках.       — Сестренка, это тебе. Спасибо, что не дала подохнуть.       — Вот возьми, — с этими словами он протянул деньги, -небось из своего кармана платила.       Слово, за слово. Он стоял и трепался, о том, о сём. Рассказывал он интересно, но было неудобно говорить через окошко, он попросился пустить его, подумав, я пустила.       Мы сидели в тесноте помещения, то и дело, касаясь коленями, болтали о разном. Он рассказал мне о «зеленке», о своей службе и о недавних дембелях, вернувшихся с афгана, когда он был еще салагой, о генерале Громове, о том, как генерал последним шел по мосту Дружбы. Потом он сбегал за гитарой. Слова песен задевали за какие-то струнки души: По дорогам крутым сквозь дожди и туман, Тянут в гору ЗИЛы, напрягая кардан. Автоматы в руках, передернув затвор, Не отстать от своих, так молись на мотор. Афганистан, Афганистан, редко письма отсюда доходят домой, Афганистан, Афганистан, не одна мать-старушка зальется слезой.       Парня звали так же как и меня — Александр. Он посмеялся, над совпадением, а потом спросил: Санька, а хочешь еще с одним тезкой познакомлю? Мировой мужик, ребята его зовут просто — дядя Саша.       Через пару дней он повел меня на концерт. Александр был в парадке. Зеленые погоны, начищенные медали на груди, отутюженные брюки со стрелками, о которые казалось можно обрезаться. Прям девичья мечта, а не парень, который несколько дней назад трясся вымаливая опохмелиться. После концерта, расталкивая толпу одной рукой и крепко держа меня за руку другой, он вёл меня за кулисы. Нам не удалось пройти до конца. Нас задержали. Александр пытался что-то объяснять, но все равно не помогало. Вдруг он увидел знакомое лицо и закричал: дядя Саша, дядя Саша!!!       Тот повернулся на крик, кивнул как знакомому и пошел дальше. Нам не удалось пробиться дальше, и мы пошли домой. Мы шли по заснеженным улицам, а в голове играла музыка и слова для многих просто дяди-Саши: Как часто вижу я сон, Мой удивительный сон, В котором осень нам танцует вальс-бостон. Там листья падают вниз, Пластинки крутится диск: «Не уходи, побудь со мной, ты мой каприз». Как часто вижу я сон, Мой удивительный сон, В котором осень нам танцует вальс-бостон.       Вскоре, после того концерта, Александр женился на своей однокласснице и наше общение прекратилось. Я только изредка видела его бегущим куда-то по делам, всего в делах и заботах, а я снова шла одна по утрам домой.       Одним таким февральским субботним утром я встретила на своем пути нашего участкового. Я буркнула слова приветствия и думала пройти мимо, но не получилось.       — Александра, постой. Ты куда сейчас идешь? Домой? Вот и прекрасно. Давно хотел зайти к тебе, да всё никак не мог найти минутку. Ты не против? Ну и хорошо, — всё это он высказал одной длинной фразой, даже не ожидая от меня ответа.       Что ж, пришлось идти с ним. Интересно, что же ему от меня нужно?       Мы шли пешком, и хотя до дома было недалеко, но всё же морозец давал о себе знать, потому оба слегка замерзли.       Войдя в квартиру он по хозяйски её обошёл, заглянул в туалет, хмыкнул, вероятно увидев на струнах моё развешанное для просушки белье, прошел на кухню и сказал: — Александра, а давай по-горяченькому, а? Чайку бы, а? А то продрог что-то.       Молча начала готовить чай. Не знала что сказать.       — В общем, Санька, тут вот какое дело, ты конечно же в курсе, что недавно в парке под трибунами нашли старшеклассника из вашей школы?       — Да, как говорят он умер от передозировки.       — Да, верно. Но есть еще вот что, у него, незадолго до смерти был половой контакт. По делу службы я проводил опросы. И судя по всему выходит, что контакт-то был с тобой, участковый после этих слов пристально уставился на меня. Я пожала плечами, а что говорить то, но мысли начали в панике метаться в голове. Вероятно эта паника как-то отразилась на моем лице. Он продолжил:       — Я обещал твоему брату приглядывать за тобой, сказал, что всё будет с тобой в порядке, а ты что же делаешь? Связалась с наркоманом… Мозги то у тебя есть? По его дорожке не долго бегают. Хочешь закончить как и он? В общем теперь я к тебе часто буду заходить. Проверять.       Тут на меня накатила волна злости, мне категорически не нравился такой контроль за мной, надо было что-то срочно делать. Итак, что мы имеем: он пообещал что-то брату, это как я понимаю не выполнил понадеявшись на авось, и пустив на самотек. Второе, это то что по работе у него появилась информация и эта информация его насторожила, потому родилась идея контроля на основе этой тревоги. Интересно, если эту тревогу усилить, то возможно из частого контролера он превратится в частого гостя без идеи контроля, а потом гость трансформируется в «простого друга». Дружба между девушкой и парнем, как учили меня мои наставницы, практически невозможно. По идее она возможна, но, скорее, как итог отношений, где постель уже была и был разрыв тесных отношений, при этом не многим эту дружбу удается сохранить. Значит срочно делаем из участкового виноватого, и играем на чувстве вины. То, что я теперь девушка, то что я сирота, и то что я младше его, позволяло мне практически безнаказанно орать на него.       — Контролировать?! А где ты был, когда этот меня два с лишним месяца насиловал?       — Как? Что ж ты молчала?       — Да? Вот так вот? , А куда я должна была обратиться? Что ему было бы? Он же несовершеннолетний. Еще раз на учёт поставили бы и что дальше?       — Нет, ты не права, ему светила бы малолетка.       — А мне что светило, ты об этом подумал? Дурная слава и разговоры за спиной на всю жизнь, защитничек?       — Ты брату, говоришь, обещал, а хоть раз меня навестил, встретил хотя бы у школы, раз домой ко мне зайти не когда было?       — Ну я же не знал, что у тебя так… Ну я буду же теперь иногда заходить, проверять.       — Угу, иногда. Теперь оправдываешься. Иногда! А мне что делать-то? У него же еще и компания есть. Мне-то теперь что и всех его дружков останется принимать, тогда когда тебя иногда не будет?       — Ладно, Санька, не дави, появимся мы возле школы, покажем, что тебя контролируем, опекаем, никто к тебе не полезет. Ну и я буду первое время тебя проверять. Так, думаю на первый раз достаточно. Потом продолжим.       — Ладно, если так. Что-то ещё? А то мне уроки нужно еще делать, да у тебя еще дел наверное много.       Намек он понял правильно, чай допил одним глотком, быстро собрался и ушел. Интересно, как он будет выполнять то что он здесь наговорил? Ладно, поживем, увидим. А вот следующий день принес сюрприз. После последнего урока меня окликнула компания наших девчонок, что стояла на углу школы, курила и пряталась от учителей, что-то они хотели спросить, но в это время к школе подъехала патрульная машина, остановилась не далеко от меня, из неё вышли участковый с одним из патрульных, подошли ко мне, участковый широко улыбаясь сказал: — ну вот, я же говорил, теперь ты поедешь под охраной.       Возле машины я поскользнулась, он меня подхватил под руку, и так получилось, что я практически ввалилась в салон. С двух сторон меня сжали с боков патрульный с участковым и мы поехали. Всю эту сцену, конечно же, видела вся компания, что стояла возле школы и, думаю, сегодня уже будет куча домыслов и слухов, а завтра будет куча вопросов.       — Ну зачем вы так? Как арестантку какую-то. Что ребята то и учителя подумают? Д       — Не переживай, правильно всё подумают. Подумают то, что ты теперь под охраной.       Дома пришлось напоить всех чаем с бутербродами, уговаривать, чтобы так больше не встречали. Вроде удалось. Мда, с фантазией то у сопровождающих не очень, мысли просты и прямолинейны.       Как и предполагала на следующий день за спиной были обсуждения меня, и того как меня «брали». Но случилось даже то, о чем я и представить не могла. На одной из перемен ко мне подошел один из друзей бывшей зверушки и сказал:       — Ты, это. Вчера тебя загребли, что ли? А за что?       — Не знаю. Просто так забрали.       — Это они могут. Ты, это, с корешом нашим гуляла. В общем, это, если что, проблемы какие будут, ты дай знать нам, мы тебе поможем.       — А кто это мы?       — Ну как кто? Я. Ну и все наши там, Кабан, Гусь. Мы своих в обиду не даём.       — Ладно, если что обращусь.       — Ага, ну всё, давай, — он развернулся, и с чувством выполненного долга потопал куда-то.       Я стояла и задумчиво смотрела ему вслед. Итого, у меня есть теперь или, как я рассчитываю, будет поддержка со стороны участкового, и плюс намечаются контакты со стороны их подопечных. Как интереееесно-то. На кого же сделать ставку? Кто будет зверушкой?