***
– В ордене говорили, что все это, – она абстрактно повела рукой, – ерунда, на которую даже не стоит отвлекаться. Тем более, мне. Экстон повернул голову, подперев её рукой. После душа сирена сама пристроилась на его койку, видимо, захотев поговорить, а сержант и не возражал, хотя её собственная находилась над его головой. – Все эти задроты веры скучно живут, – он усмехнулся, разглядывая лицо Майи – без жирных черных линий вокруг глаз она выглядела лет на двадцать. – Странно, что ты не свистнула оттуда раньше. – Быть богиней целой планеты не так уж плохо, – она хохотнула. – Мне давали все, что я хотела, когда хотела и не спрашивали причин. Взамен я должна была усердно учиться и следовать парочке глупых догматов. – Дай угадаю, – перебил Экстон, – жирным шрифтом написан запрет на секс? Майя опустила глаза, дернув уголком губ. Её молчание сержанту не понравилось. Он не стал спрашивать, почему у девушки, которая так хреново целуется, между ног не было никакого препятствия. – Эй, – солдат позвал её, сжимая пальцами острый подбородок, – Афины далеко, а мои турели близко. Закончим с Джеком и махнем куда повеселиться. Например, раскатаем твой орден по камушку. Я честно обещаю стоять в стороне и даже одолжу у Мокси камеру. Как тебе? Сирена не сдержала улыбки. – Лучше придумай оправдание для Мордекая. Экстон неловко кашлянул. Своими выходками они разбудили вечно пьяного снайпера, а замок сержант благополучно снес, чтобы он стал весомой преградой для любопытного носа. Майя двинула фазовым ударом так, что дверь наотмашь вышвырнула бедного Искателя Хранилища в стену напротив. – Ну, лучше Мордекай, чем Брик, – заметил солдат, – но в следующий раз я оставлю «Саблю» на пороге.Похоть
24 мая 2018 г. в 15:44
К тесным армейским койкам ему не привыкать. В штабе Алых Налетчиков их можно назвать даже королевскими: широкие, с относительно белыми простынями, разве что ноги не сильно вытянешь и сыростью тянуло.
Экстону все равно было тесно: на койке, в комнате, в Убежище. Когда Майя была рядом, становилось тесно и душно даже в своей куртке, хотя город парил высоко в небе, и после ночи стекла долго украшала изморозь. Хотелось оттянуть ворот от горла, наблюдая за переливами татуировок от тонкого плеча к пальцам руки, которой сирена упиралась в красиво приоткрытое бедро. Узор соблазнял прикоснуться пальцами, провести дальше – насколько глубоко он вьется?
Майя – красивая девушка, совсем отличается от Сары. Его бывшая жена сильная, поджарая, с красивым контуром переливающихся мышц на смуглой коже; крепкий хват пальцев с вышколенным профессионализмом держал ствол автомата и с той же уверенностью ложился на его пах. Сирена – тонкая, белокожая, в худых руках пушка смотрится совсем неуместно, но так уверенно – сил в ней гораздо больше, чем кажется. Даже её грубость, намеренная, требовательная, высокомерная казалась изящной, стоило синим татуировками властно блеснуть, возможно, в последний для кого-то раз. Ему нравилось то, как небрежно она упирается рукой в бедро, переводит на него вес, нравилось, как её лицо преображается в выражение насмешливого превосходства, если Майя выразительно ведет бровью.
В душе с перебоем шумела вода. Сирена всегда принимала душ либо самой первой, либо последней, не желая делить общее пространство с собственным. Экстон мучительно закрыл ладонью лицо, силясь отогнать тонкий образ, переливающийся синим в соблазнительной полутьме душевой. От этого кровь горячо приливала вниз, коварно сворачиваясь в тягучий клубок возбуждения каждый раз, когда они оставались в Убежище. Каждый раз сержант сильно кусал губу, пытаясь перебить болью желание распахнуть дверь душевой и прикоснуться к образу сирены наяву, ощутить под пальцами синие переливы татуировок. И каждый раз его решительность оставалась за этой дверью, сжатой в кулак.
Он занес его и остановил перед самым стуком; глубокий вздох кончился витиеватым ругательством, которых Экстон нахватался от Мордекая. Сержант мягко нажал на ручку, словно в попытке спросить разрешения, а натыкаясь на предусмотрительный замок, хрупко дрогнувший под напором крепкого плеча.
В полутьме, где слабо горела желтым единственная лампа над дверью, предупреждающе блеснул холодный неон. За паром, рванувшим наружу, только так Экстон и сумел разглядеть сирену: она стояла к нему лицом, за строго сведенными бровями угадывалось удивление, а её тело оказалось наполовину покрыто светящимся узором, делая синевласку еще стройнее, обманчиво хрупкой перед взглядом того, кто знал, как эти тонкие руки ловко выдерживают отдачу дробовика, как легко и беспощадно сдавливают чужую жизнь в захвате.
Снимая с себя одежду, последнее он ожидал ощутить на себе. Солдат неторопливо расстегивал куртку, ощущая на себе внимательный взгляд, в голубизне которого могли отражаться безоблачное небо и безжалостный шторм. Майя обучена подчеркнутой, выразительной собранности, но глаза – глаза никогда не лгут. Оставляя на полке последнюю одежду, он давал Майе выбор – вышвырнуть его из душевой со всей его уверенностью или позволить подойти. С Сарой у них была настоящая взрывная химия, которую не удержит ни одна граната: между ними плавился воздух, а вокруг оставалась одна разруха, мятые простыни или битые образцы рапортов с царапинами на столах. «Даль» на многое закрывала глаза из выходок своего лучшего капитана и её любимого солдата.
С Майей его уверенность превращалась в осторожность. Экстон остановился напротив, чувствуя, как теплая вода приятно лизнула кожу, и наблюдая за её переливами на синих татуировках. Они всё ещё приятно мерцали и теперь совсем не казались угрожающими: солдат до сих пор не барахтался в фазовом пузыре, а взгляд сирены казался больше удивленным – выжидающим, – а синие молнии не грозили испепелить его на месте. Сержант сделал то, о чем думал последние несколько ночей, – протянул руку, коснувшись пальцами чужой кожи. Узоры оказались совсем не холодными, а Майя коротко выдохнула, наблюдая, как он ведет пальцами вниз, очерчивая контур. Тот коварной змеей соблазнительно вел вниз, сворачиваясь витиеватым кругом вокруг аккуратной груди; под шершавой ладонью спецназовец почувствовал крошечную бусину соска, когда татуировки чувственно вспыхнули ярче.
Сирена словно не умела выражать удовольствие, не отвечала прикосновениями в ответ, и Экстону пришлось ориентироваться лишь на её тело – как будто на сложной операции в «Даль», пользуясь сложными символами синих татуировок, мерцающих в ответ на правильный шаг. Он не мог назвать себя любителем шарад – откровенно говоря, терпеть их не мог, – но сложная загадка сирены дразнила его своей сложной доступностью: хотелось услышать её вздох, короткий, томный или одобрительный, как вердикт наглости, которую синевласка позволяла ему в каждом касании. Рука очертила тонкую талию, скользнула к пояснице, пока вторая с жадным любопытством исследовала татуированное бедро; чувствуя под давлением холодной плитки, Майя прогнулась и совсем близко прижалась к горячему торсу напротив.
Целовалась она плохо, неумело повторяя за ним. Не в силах совладать с солдатским напором, ей оставалось доверительно цепляться за крепкие плечи в попытке протолкнуть в легкие больше воздуха – Экстон эти попытки прерывал, пылко прижимая сирену к себе. Он дал ей вдохнуть, облюбовав её шею: водил языком по синим линиям, венчая узор своим укусом, который красным цветком вспыхнет на коже. Её тело стало горячим от воды, что соблазнительными каплями застывала на груди, прикосновений и – синего неона; сержант дурел от желания заставить её мерцать так ярко, чтобы всё Убежище ослепло.
Тихие вздохи и воздушно-неуловимый запах её тела окончательно вывели его из себя. Сержант легко подхватил сирену, по-хозяйски, до синяков сжимая худые бедра, горячим ртом притулился к маленькой груди, жадно глотая короткие и совсем неуверенные стоны, когда Майя, до мурашек откидываясь на холодную плитку сзади, выгибалась ему навстречу. Было в этом что-то странное, ощутимо отличаясь от его чувств к Саре: в том, как крепко Майя сводила ноги за спиной, как ласково проходилась ладонью по жестким волосам, сжимая в кулак на затылке, когда становилось слишком хорошо. Не хотелось даже дышать, а скорее почувствовать снова ту блаженную нехватку воздуха, когда терпения не хватало ни у одного, а большего хотелось обоим.
Экстон прижался к Майе новым поцелуем, поймав чувственный стон, и толкнулся глубже, сильнее, в глазах потемнело от удовольствия ощущать сирену так близко, едва ли не одним целым. Он привык получать своё жестко, быстро наслаждаясь Сарой, стоило служащим «Даль» поймать друг друга после тяжелого задания, грубо испытывая силой и страстью, пока обессиленные не упадут отдышаться. Но солдат приструнил своё животное, когда Майя так чутко выдохнула его имя: он сбавил темп до неторопливого; истома сладко наливалась в теле, возбуждающе растягивая момент, когда Экстон насаживал до упора, чувствуя горячую сирену такой тесной и мокрой. Наслаждаться ей можно вечно.
А Красавчик Джек подождет.