Все хорошо

      У Ойкавы все хорошо. Он все реже и реже появляется в своей квартире на предпоследнем этаже высотки в самом центре города. Сменяются города, страны, часовые пояса. Порой он сразу и не может вспомнить, где находится. У него десятки выгодных рекламных предложений и несколько приглашений на съемки в дорамах. У него больше миллиона подписчиков в инстаграме и куча подписок, но следит внимательно он только за одним профилем. Он сменил уже несколько телефонов и растерял кучу контактов, но неизменно на быстром наборе один номер. У него куча приглашений на свидания и несколько удачных. У него так и не было и нет серьезных отношений.       У Ойкавы все хорошо. Он все так же ослепительно улыбается и всегда носит на улице темные очки на пол-лица – его узнают уже слишком часто. Он все еще ходит в ту же самую кофейню за тем же самым латте с двойным ванильным сиропом. Только теперь там висит его портрет с автографом. И приходит он туда очень редко – только когда бывает дома.       У Ивайзуми тоже все хорошо. Все тот же одноэтажный дом, все тот же маленький садик и качели. У него десятки друзей на фейсбуке и один активный диалог и то, просто потому что кто-то больше не звонит. У него несколько десятков подписок в инстаграме, но внимательно он следит только за одним профилем – там все так же с невообразимой скоростью меняются города и страны, фотосессии и показы, только улыбающееся лицо одно и то же. Теперь его собственный профиль не пустует: там фото пса, жены и сына. У него несколько десятков номеров в записной книжке и теперь не один, который он помнит наизусть.       У Ивайзуми все хорошо. Повышение на работе, высокая зарплата – он может сам содержать всю семью и даже поменял старую отцовскую машину на новую иномарку. У него прекрасные отношения с женой и сын, в котором он души не чает. Он все так же заезжает в кофейню по пути на работу, возвращается домой намного позже – новая должность добавила забот.       Они все так же есть друг у друга. Созваниваются, правда, непозволительно редко – Ойкава постоянно в разъездах. Ивайзуми только и успевает следить, как в профиле в инстаграме сменяется фон на фото Ойкавы. Он будто отчитывается: да, мы не созваниваемся и не списываемся толком вот уже несколько дней, но вот он я в Париже, в Милане, в Вене. А вот отметка – местный аэропорт. Ойкава дома.       Ничего не меняется. Они все так же обязательно все праздники вместе. Порой сильно позже – Ойкава, порой, не может вырваться вовремя. Но неизменно приезжает при первой возможности. Он всегда привозит подарки для всех. Всегда тепло приветствует Ивайзуми, обнимает его жену, целует в лоб его сына и треплет собаку по голове. Он неизменно солнечно улыбается – это у него получается лучше всего: когда тренируешься всю жизнь, иначе и быть не может.       Звонок раздается среди ночи. Ойкава сбрасывает, не глядя и зарывается глубже под одеяло. Звонок повторяется. Ойкава, сонно щурится и смотрит на экран. Ивайзуми. Перепутал часовой пояс что ли? Решив, что обязательно перезвонит утром, он снова сбрасывает звонок и переворачивается на другой бок. Но не успевает даже устроиться удобно, как телефон снова разрывает тишину трелью. Ойкава смотрит на время. Стрелка перевалила за два часа, значит у Ивайзуми начало десятого утра. Обычно, в это время он на работе, а там все строго со звонками по личным делам. Ойкава чувствует, как нехорошее беспокойство поднимается где-то глубоко внутри, но не успевает он ответить, как звонок прекращается. Но телефон через несколько секунд звонит снова.       - Ива-чан? – голос Ойкавы хриплый со сна. Тихий, встревоженный.       - Тоору…       Между ними больше девяти тысяч километров, но всхлип Ивайзуми раздается невероятно близко. Будто он здесь, рядом. Протяни руку и коснешься.       - Ива-чан, что случилось? – Ойкава резко садится на кровати, моментально просыпаясь.       - Тоору…Тоо…ру… - Ивайзуми плачет навзрыд в трубку и ничего не может больше сказать, только повторяет, - Тоору, Тоору, Тоору…       - Ива-чан, подожди, я приеду, подожди… Ивайзуми еще несколько раз зовет по имени и потом звонок прерывается       Быстро приехать не получается. Полдня на то, чтобы перенести дела. Самолет с самой короткой пересадкой только вечером – Ойкава купил билет еще ночью, сразу после звонка. Он пытался перезвонить утром, но Ивайзуми больше не брал трубку. Сообщения оставались непрочитанными. Можно было бы позвонить его родителям, но Ойкава потерял их номер, когда менял телефоны.       Уже из аэропорта Ойкава снова набирает номер. А потом еще раз. И еще. Пишет сообщение. Еще одно. И еще. Уже едет на такси в город, но не знает, куда точно ехать. Уже вечер, но ждать до утра нет сил. Сердце отбивает бешеную дробь уже больше суток; ни о чем другом Ойкава просто не в состоянии.       «Пожалуйста, пожалуйста, ответь, скажи, куда мне ехать», - молит он в сообщениях и в мыслях. Телефон на автодозвоне.       Долгие гудки обрываются. В ладонь отдает вибрацией.       Ойкава держит Ивайзуми за руку и рыдает.       Ивайзуми смотрит в окно, отвернувшись, но руку не отнимает.       Ойкава все узнал еще по дороге в палату. Встретил выходящего из нее врача и не мог не спросить. И теперь не представляет, что сказать. Сложно вымолвить хоть слово. Сложно взглянуть на Ивайзуми.       Чувствовать себя таким жалким сложнее всего.       Ойкава сжимает чужую ладонь обеими руками, утыкается в чужие пальцы – холодные, почему они такие холодные, - носом, щекой. От прикосновения к другому человеку – такому желанному и любимому – прошибает в самое нутро, до глубины души, до подкорки, где Ойкава похоронил свои чувства. Сейчас это все не важно. Сейчас это все пустое.       Сейчас нужно сказать хоть что-то, как-то поддержать, но слов нет. Есть только железный обруч на шее, ком в горле и, как рыба на суше, бьется одна мысль: «Дыши, дыши, скажи хоть что-то, прекрати рыдать, дыши, ты ему нужен, дыши, проклятье, дыши».       Не получается. Не выходит.       Ивайзуми всегда был опорой для Ойкавы. Теперь его очередь. А все, что он может, это реветь до хрипоты, до боли в горле, до истерической икоты. Может держать за руку и целовать холодные пальцы. Забывшись.       Это все не важно, это все пустое.       Ивайзуми на кровати – ни слова, ни звука – вот это важно. Его безжизненный – Ойкава уверен, что он именно такой, - взгляд, направленный в стену – вот это важно. Ивайзуми сжимает чужую руку холодными пальцами и для Ойкавы это прикосновение – самая важная вещь во вселенной. Даже если бы весь мир рухнул, Ойкава бы не отпустил. Он впервые в своей жизни понимает: не страшно, когда тебе больно. Когда больно самому близкому человеку, самому любимому – вот настоящий кошмар. Ойкава нутром чувствует, как Ивайзуми выворачивает от отчаяния, от безысходности, как он едва дышит – верно думает, что так станет легче. Как сердце его бьется едва-едва – если остановится, то все это кончится – это ли не облегчение. Как его душат слезы, мешая говорить, но глаза остаются сухими – плакать уже нет сил. Ойкава физически ощущает, как отчаянное горе изнутри убивает Ивайзуми.       Знать все это, чувствовать, понимать и не иметь возможности сделать хоть что-то – вот самая страшная вещь во всей гребанной вселенной. Ойкава теперь точно это знает. И если бы ему предложили отдать всего себя в обмен на счастье Ивайзуми, он бы даже размышлять не стал.       - Пес, - голос Ивайзуми слабый, едва слышный. Ойкаву словно током бьет: внезапно, неожиданно, по всем оголенным нервам разом. Он подскакивает на стуле вскидывает голову, но рук не разжимает, наоборот, крепче сцепляет пальцы, будто Ивайзуми может внезапно исчезнуть.       - Пес один уже несколько дней, - продолжает Ивайзуми, не глядя на Ойкаву.       - Я заберу его, - Ойкава согласно кивает. Нужно уходить: здесь он бессилен, а другому существу еще может помочь. Может сделать хоть такую долбанную мелочь. Ойкава целует потеплевшие пальцы и поднимается. – Я приеду завтра утром, - он старается не смотреть на Ивайзуми. Почему-то страшно. Почему-то даже на это не находится сил, хоть и уверен, что тот даже не посмотрит в ответ. – Я приеду, - тупо повторяет он, вставая со стула.       - Спасибо, - говорит Ивайзуми и в этом «спасибо» намного больше, чем благодарность за пса. Намного больше, чем благодарность за то, что Ойкава приехал. В этом «спасибо» столько всего, что Ойкаву пришибает к земле невероятной тяжестью. Ему требуется время, чтобы успокоиться, утихомирить подкатившую вновь истерику. Ойкава сидит в больничном коридоре в обнимку со своим чемоданом, стараясь набраться сил.       Его очередь быть опорой. И он, черт побери, сможет.       Пес неимоверно счастлив. Гостиная неимоверно загажена. Ойкава думает оставить все как есть, просто забрать собаку и поехать домой. Но неизвестно, когда выпишут Ивайзуми. В ванной находится ведро. Совок и тряпки там же. А еще там детские игрушки, в которые никто уже не будет играть. Косметика, которой никто уже не воспользуется. Ойкава смотрит на все это и чувствует, как горячий ком снова подкатывает к горлу. Черт. Он должен держаться. Он должен поддерживать. Теперь он должен. Должен.       Ойкава старательно драит гостиную, стараясь выкинуть из головы любые посторонние мысли. Сгрести дерьмо в совок. Выбросить в пакет. Завернуть. Машинка. Под столом машинка, которой сын Ивайзуми больше не будет играть.       Прополоскать тряпку. Отжать. Вытереть свежую лужу. Оттереть засохшую. Небольшой коврик у двери безнадежно испорчен. Его проще выкинуть. Коврик, который купила жена Ивайзуми. Ее куртка тут же на вешалке. Больше она ее не наденет.       - Черт, - вслух ругается Ойкава понимая, что больше не может находиться в этом доме. В доме, откуда вышли три человека, а вернется один.       В доме, куда он предпочел бы больше никогда не пускать Ивайзуми.       Ойкава забирает пса и все его вещи и несется к машине, будто спасаясь от чего-то. Будто если он останется тут еще хоть на мгновение, то уже не сможет уйти. Он падает головой на скрещенные на руле руки, как делал каждый раз, когда уезжал из этого дома. Но теперь причина не чужое счастье, теперь причина – чужое горе. И боль Ойкавы в тысячи раз сильнее, чем каждый раз до. На переднем сидении радостно возится пес, нещадно царапая когтями обивку. Хорошо, что парень решил потратить немного времени и заехать на такси домой за собственной машиной. По шоссе он едет очень медленно и внимательно. Не может никак выкинуть из головы, что именно авария – нетрезвый водитель, темная дорога, стечение обстоятельств – послужила причиной всему тому кошмару, что происходит сейчас.       Жизнь Ойкавы меняется. Ему приходится взять отпуск, впервые за многие годы. Менеджер, конечно, недоволен. Менеджер, конечно, ничего не может сделать. Утро теперь начинается не с кофе и не с ненависти к ужасному графику и невозможности выспаться вдоволь. Утро начинается со скулящего пса, которому надо выйти. Потом уже кофе – с собакой в кофейню нельзя, но Ойкава игнорирует это правило, просто улыбается еще шире и еще очаровательней. Потом прогулка и это даже весело. Потом больница, и это нихрена не весело. Ивайзуми оживает, но как-то медленно. Ойкава улыбается старательно, но друг только хмурится сильнее. Пока в один прекрасный день не говорит:       - Бесит твоя улыбка.       Ойкава вздрагивает, но улыбаться не перестает.       - Почему, Ива-чан? – протягивает он.       - Я знаю, как выглядит твоя искренняя улыбка. И это не она.       - Если я не буду улыбаться, я буду плакать, - говорит Ойкава, пожимая плечами.       И, если честно, Ивайзуми не знает, что хуже.       Дома Ойкаву встречает пес. И это новое для парня ощущение. Его впервые за долгое время хоть кто-то встречает. Пес прыгает, вертится, виляет хвостом, норовит лизнуть в лицо. Ойкава садится на корточки у порога и треплет пса в ответ. И черт, как же это приятно. Ойкава пользуется кухней. Не чтобы готовить, но теперь он предпочитает есть дома, хоть и заказывает все готовое с доставкой. Он садится на диван, врубает телик, старается отогнать попрошайничающего пса от пиццы или вока или риса или супа, но сдается и дает кусочек. Потом они валяются на диване: пес жмется всем телом и черт побери, как это приятно. И на ту секунду, когда Ойкаве удается забыть причину, по которой это мохнатое чудовище в его квартире, не найти человека счастливее.       А потом все возвращается на круги своя.       Ойкава засыпает с псом в обнимку и думает об Ивайзуми. Ойкава чувствует дыхание на своем плече и думает об Ивайзуми. Ойкаве снится сон и кажется, что рядом с ним лежит Ивайзуми. Ойкаве снится кошмар и, просыпаясь с дико бьющимся сердцем и спертым дыханием, он гладит пса и думает об Ивайзуми.       Ойкаве кажется, что еще немного и он сойдет с ума.       Ивайзуми выписывают через две недели. Ему повезло, как говорят врачи, никаких серьезных травм.       «Повезло», - эхом отзывается в мыслях Ойкавы, и он чувствует себя последним дерьмом, когда понимает, что рад этому. Пусть Ивайзуми и лишился всего, но он жив и это здорово. Слишком эгоистично, чтобы сказать об этом вслух.       - Ты ни в чем не виноват, - говорит Ойкава, пока они спускаются в лифте. Они никогда не обсуждали аварию, но он просто знает, что должен это сказать. – Ни в том, что они погибли, ни в том, что ты выжил. Не виноват, - повторяет, глядя на табло, где сменяются номера этажей. Ивайдзуми говорил, что Ойкава видит людей насквозь. Ойкава с этим не соглашался. Но сейчас он просто знал, просто был уверен: Ивайзуми думает, что это его вина. Точно так же, как Ойкава винит себя в том, что в тот день он был далеко.       Винит, хоть и понимает, что это ничего бы не изменило.       Ойкаве тоже безумно больно из-за того, что произошло. Но он даже не может вообразить, что было бы с ним, если бы Ивайзуми не выжил. Он как-то пытался. Когда лежал в кровати без сна, прислушиваясь к мерному сопению пса, и думал: вот он просыпается утром, а Ивайзуми нет нигде на этой планете. Он бы просто не смог открыть глаза. Не захотел бы смотреть на мир, где нет Ивайзуми.       - Можешь остаться у меня, - первое приглашение за все годы.       - Мне только нужно забрать вещи, - Ивайзуми садится в машину и закрывает дверь. Ойкава предпочел бы отдать ему все, что у него есть, а чего нет – купить, лишь бы не ехать в этот дом. Но сказать об этом тоже слишком эгоистично, а он исчерпал свой запас эгоизма еще на радости, что Ивайзуми жив.       В доме нестерпимо пахнет мочой, затхлостью и, почему-то, смертью. Ойкава никогда раньше не сталкивался с потерями, но почему-то уверен, что если у смерти есть запах, то он именно такой. В доме никого не было меньше месяца, а ощущение, что несколько лет. Как быстро дома теряют энергию жизни без человека.       - Уборщик из меня не очень, - Ойкава неловко ерошит себе волосы на затылке и не решается – не хочет, пожалуйста, не надо. – зайти в дом. – Я тебя тут подожду.       Ивайзуми скрывается внутри буквально на несколько минут и выходит с небольшой сумкой.       - Ну, добро пожаловать, - Ойкава распахивает дверь и неловко улыбается. Всегда, когда он приезжал к Ивайзуми, его встречал аромат готовой еды, живые разговоры, веселый пес, уют и тепло. Невыносимо было потом возвращаться в квартиру, которая казалась нежилой. Теперь все наоборот: в том доме нет жизни. А тут запах еды – остатки с утренней доставки, веселый пес вьется у ног, прыгает на парней. Он счастлив, он рад. У него всегда есть хоть один человек и ему этого достаточно.       Вот бы люди так могли.       Ивайзуми по большей части молчит, Ойкава бросил попытки заполнить паузы еще во время ужина – пицца и чай. Не бог весть что, но добиться пожеланий от Ивайзуми было на грани фантастики. Хотя бы ел и то хорошо. Ел и хмурился, будто что-то обдумывая.       - Прости, я немного устал. Ты ложись в спальне, я лягу на диване.       - Не надо.       - Что?       - Ложиться на диване. Спи в кровати.       - Ты не ляжешь на диван.       - Я не лягу на диван.       Сердце Ойкавы пропустило удар, и так слабая улыбка сползла с лица. Ивайзуми был похож на тень того, прежнего, близкого и любимого человека. Он смотрел в сторону, говорил мало – за все дни, это их самый длинный диалог. Но голос его звучал твердо и Ойкава растерялся. Может он просто не хочет оставаться один?       - Хорошо.       Ойкава лежал без сна, кажется, целую вечность. Рядом раздавалось спокойное дыхание Ивайзуми. Настоящего Ивайзуми, а не того, из снов. Пес спал на полу. Ойкава гадал по вдохам, по выдохам, спит его друг или еще нет. Спрашивать не хотел – боялся разбудить.       Ему столько раз за последнее время чудилось, что они лежат вот так, рядом, только руку протяни и коснешься. Еще раньше он мечтал, что и руку протягивать не нужно будет: они просто прижмутся друг другу всем телом, растворяясь в общем тепле. До секса его фантазии доходили редко. Он просто хотел касаться.       Теперь Ивайзуми рядом. Так близко, как давно, очень давно не был. Но Ойкава не может даже пошевелиться. Ему настолько же нестерпимо хочется прикоснуться к человеку рядом, насколько это все неправильно. Ивайзуми перевернулся, оказываясь так близко, что Ойкава враз почувствовал его всем своим телом, каждой клеточкой. Невыносимая близость. В этот момент Ойкава осознал, что никогда так и не поймет, что это за гребаный вид мазохизма – находиться так близко, но так далеко. Неожиданно чужая ладонь оказалась на животе Ойкавы, под его футболкой, ползет вверх, гладит кожу. Ойкава судорожно вздохнул и замер, не веря. Это все очередной сон. Ивайзуми не может, не должен, не сейчас, не так. Это прикосновение настолько желанное и настолько неправильное, что Ойкава искренне не понимает, что ему делать, разрываемый внутренними противоречиями.       - Что ты… - голос Ойкавы хриплый не только из-за долгого молчания. Он не успевает договорить, как чужие губы накрывают его собственные. Ивайзуми целует требовательно, жестко. Дыхание перехватывает и Ойкава чуть приоткрывает рот, только чтобы вдохнуть, но тут же чужой язык скользит внутрь. Ивайзуми наваливается всем телом, прижимая к кровати, целует больно, кусает, будто старается что-то доказать, чего-то добиться. Пытается почувствовать вкус жизни. Вкус Ойкавы.       И это все настолько невыносимо неправильно, что непрошенные слезы вырываются наружу. Ойкава делает над собой усилие, упирается в плечи Ивайзуми и отталкивает его. Облизывает свои губы, чувствуя выступившую кровь. Хочет вытереть слезы, но руки сжимаются на чужих плечах.       - Мне лучше пойти на диван, - с трудом выбирается из кровати, из любимого тепла, из-под желанного тела, и, прихватив одеяло, уходит, прикрыв за собой дверь. На губах выступает еще капля крови. Ойкава слизывает ее, наконец, вытирает слезы. Рыдания душат, ком обжигает горло спазмом.       Ойкава хотел, боже, он страстно желал, чтобы когда-нибудь. Ивайзуми поцеловал его, прижал к себе, обнял. Но не так. Все должно было быть не так. Ойкава хотел быть главным желанием, а не запасным аэродромом, которым пользуешься, когда выбора уже больше нет. Он хотел нежных и искренних прикосновений, а не болезненного поцелуя с привкусом отчаяния и безысходности.       Ойкава свернулся калачиком на диване, с головой кутаясь в одеяло. Завтра он поможет Ивайзуми найти другое жилье. Или отдаст ему свою квартиру. Завтра он скажет Ивайзуми, что не может так. Завтра они расстанутся снова. Снова будут на расстоянии звонка, но не рядом.       Ойкава наконец понял, что для того, чтобы отказаться от Ивайзуми нужна была не нечеловеческая сила. Для того, чтобы отказаться от него, нужно было безумное бессилие и безграничное отчаяние. Ойкава теперь это точно знал.       - Все хорошо, все будет хорошо, - тихо шептал он под одеялом, прислушиваясь к тихому цокоту когтей по полу. Пес пришел к нему. – Все должно быть хорошо.