What stays, what fades away

      Тихий ужин, действительно тихий — насколько тихим может быть бог грома — проходил в скованном напряжении. Разместившись на выдающейся над джунглями террасе за расписным деревянным столиком, трое почти не притронулись к еде. Постукивали на ветру какие-то этнические гирлянды с бусиками. Волновалась бескрайняя зелень. А руки Ванды — тоже неспокойные — дрожали после несчетного множества околдованных детских голов.       Тор и Шури понимающе не трогали её.       Споря о своём, венценосные особы приговаривали миску пряных хлебцев. В поддержку своих аргументов, Одинсон завел поучительную сагу о временах, когда он, лишившись брата, добровольно отрёкся от престола, и пока его рассказ был далёк от развязки. В голосе бога звенело оружие и проливалась кровь. Позабыв о хлебцах, Шури нервно грызла губы. «Официально» принцесса так и не приняла правление Вакандой. Под молчаливым, но красноречивым недовольством Совета, она руководила царством на шатких правах, и не потому что боялась не справиться, а потому что хранила веру в «Мстители» — парадоксальную уверенность в том, что горстка «избранных» снова спасёт мир, — ну, как-нибудь — победит смерть и вернёт ей брата и короля.       «Она умирает впервые», — напомнила себе Ванда и взглядом пожалела принцессу. Тор же упрямо стоял на своём.       Внезапно одна из крупных бусин из браслета Шури «ожила», и все уставились на синеющий шарик. Одинсон замолчал и проиграно хлопнул по столу, а Шури уже вскочила со своего пуфика. В спешке проронив имя некого «поломанного белого» Росса, она покинула террасу.       — Тебе тоже следовало родиться принцессой, — проворчал Тор, заполняя паузу хрустом хлебца. Ответом ему послужил изумлённый взгляд, и бог добавил: — Тогда, сидя сейчас за этим столом, ты бы точно приняла мою сторону.       — Только поэтому? — спросила Ванда. Под насмешливым прищуром голубых глаз её оболочка медленно наливалась сознанием.       — Ну, знаешь: ещё ответственность перед народом, сомнения, боль от неизбежных поражений и извечный, гложущий нутро, страх облажаться.       Подмигнув, Тор попытался обернуть всё шуткой. Но Ванда вдруг неловко дёрнулась, подавилась, пытаясь вздохнуть, и закашляла в подставленное запястье. Изо рта её неровной тучей исторглась самая настоящая пыль. Грудную клетку бросило в блендер. Максимов конвульсивно тряслась и чувствовала, что не может вздохнуть — не может с привкусом сырой земли на деснах.       Мутнеющими на выкате глазами она умоляюще взглянула на Тора. Их разделял стол. И бог легко смял и отшвырнул его, как поделку из бумаги. Звякнула керамика. За долю секунды Тор подлетел к Ванде и, полукрутанув девушку веретеном, с рычанием дёрнул её под рёбра. Грянул одиночный хруст, за ним — тонкий вскрик. Ванда скривилась, но, раздавив могильный ком в груди, шумно задышала.       Стоило Тору ослабить хватку — девушка рухнула на подкосившихся коленях. Одной ладонью оперевшись о пол, второй — она пыталась ощупать горло под платком. Низкое солнце в страхе скрылось за облаком. А Тор всё не мог понять... Он опустился над Вандой и неумело, почти грубо, пригладил её рыжие волосы.       — Что за напасть это? — пораженно спросил он.       — Не знаю, — соврала ведьма. И добавила, так и не договорив правду: — Слишком много сил сегодня потратила. Помоги мне.       Она почти ничего не весила. Тор потянул девушку вверх, словно мягкий — не по размеру узкий — плед из детской колыбели, и она доверительно уткнулась лбом в его нагрудник.       — Тебе нужен лекарь, — твёрдо решил бог. Прижав к себе Ванду, он заозирался так, будто в Ваканде за каждым деревом таилось по талантливому врачевателю.       — Ты пахнешь, как лабораторный озонатор, — спутанно произнесла Ванда.       — Так, главное не отключайся.       — Не преувеличивай, — голос Максимов окреп, ноги уже уверенно стояли на плиточном полу. Она прозрачно кашлянула и отстранилась на полшага. — Просто подавилась.       — Чем это?       — Воздухом, Тор… Воздухом. Со смертными простолюдинками такое случается. Пойду прилягу, наверное. А ты останься и извинись за меня перед Шури, хорошо?       Хорошо? В ошеломлении бог схватил Ванду за отвернувшийся было подбородок.       — Постой, ведьма, — строго сказал он в её замершее лицо. — Вижу, что ты хочешь поскорее отделаться от моей компании, но на этот раз уж как-нибудь перетерпишь, — неизвестность раздувала старые угли, и страх в груди Тора полыхал всё ярче. — С тех пор как ты влезла ко мне в голову, я всё время вижу один и тот же кошмар: где Грут, друг Стива, брат Шури, другие, что сражались против Таноса, рассыпаются прахом. В этом сне ты тоже умираешь, и всё так быстро и честно, будто по-настоящему.       — А вдруг это действительно было по-настоящему?       — Нет, ты вообще слушала? — пророкотал он. — Это сон! И я скажу тебе, что он значит — он значит, что ты из глупости хоронишь себя вместе с роботом.       — Он Вижен, — Ванда отшатнулась, ненамеренно провоцируя ссору.       — Он — ничто! Оболочка для сгоревших синапсов! Он был хранителем камня, но упустил и камень, и тебя. Был бы я на его месте…       Не находя больше слов, Тор надавил подушечкой пальца в треугольник её переносицы и изнеможённо выдохнул. Максимов дернулась, как от прикосновения электричества. В молчаливой войне взглядов она вдруг снова почувствовала мерзкую слабость — своё проклятье. Держаться. Не плакать.       — Ты неправ, отпусти меня, — спокойно сказала Ванда.       Но Тор выпятил упрямый подбородок и молча держал ведьму, будто раздумывая не бросить ли и её в свой внутренний костёр.       Одна маленькая алая сфера могла бы заставить его передумать — совсем немного магии.       На сколько подобных пассов её ещё хватит до того, как ставшие золой органы, перемешавшись с пеплом мышц, иссушат изнутри и кожу? Нет, это совсем небыстро и нечестно. Но магия, впитавшая в себя силу камня Разума — на какой-то момент ставшая продолжением этого камня — сдерживала атомы в живых тканях тела. Чем чаще Ванда прибегала к магии — тем слабее становилось сопротивление. Изначально его хватило бы на человеческий век, но до грандиозной битвы с богом она даже не догадывалась, что мертва заранее. А потом ещё была его печаль, страдания десятков детей и сейчас — Ванда словно могла осязать сквозняк, идущий через расшатывающийся узор трещин на своей шее, груди, животе, ногах... Пустоты дрожали, готовые рассыпать её в сыпучие крошки.       — Тогда нам снова придётся драться, — беспомощно пожав плечами, добавила Ванда.       Она призвала к ладоням магию и зажмурилась в ожидании молний; в ожидании грома над вечерней Вакандой. А внутри, не во сне, — так близко, что Тор и представить себе не мог, — вдохновенно парили оторванные серые клочья, которым некуда было деться.