Упавшая Звезда

      

Сто дней в пути был караван, А впереди опять бархан, Ещё бархан, куда ни глянь – везде песок, Дул ветер злой, что было сил, Палящий зной с ума сводил, И каждый жил мечтой одной – воды глоток.        Круг — "Каракум"

             — Jednorożec! Jednorożec! — восторженно щебетала девушка, разглядывая животинку, топчущуюся на месте и не решающуюся вновь подойти.              — Цири, успокойся, это всего лишь пони с рогом, — тяжело вздохнул я.              — To jednorożec! — вздёрнув носик, не собиралась уступать она.              — Ну хорошо, хорошо, пусть будет еднорож… Тьфу, ты, единорог. А теперь пошли.              И я направился дальше, давая понять, что разговор окончен. Она, чуть помявшись, двинулась вослед. Интересно — единорог тоже неспешно потрусил за нами. Я надеялся, отвяжется, да где там! Домашний он, что ли? И как тогда здесь оказался? Что-то мне подсказывает, что лошади, пусть даже и с рогами, в пустыне не водятся. Не верблюды там всякие, чай.              Конечно же, далеко мы не ушли. Днёвку можно было и сразу там устраивать, но я-то рассчитывал просто отойти немного от единорога. Кто же знал, что он за нами увяжется? Поэтому навес я заканчивал ставить, когда солнце почти целиком выползло из-за горизонта. Песок и рыжий камень вокруг быстро нагревались, а сухая ночная прохлада уступала место дневному палящему зною.              — Нет, Цири! — в который уже раз повторяю обиженно сопящей девушке.              — Почему?              — Потому что это животное!              — Единорожец! — возмущение так и плещется в больших изумрудных глазах.              — Это животное, Цири, и я не собираюсь тратить воду на животное. Ты его ещё консервами накормить предложи!              Ну вот, надулась. Хе-хе, вылитый арктурианский степной тушканчик. Видел разок такого. Не слушая больше никаких возражений, загнал так и не переставшую дуться девушку под навес. Не хватало ей опять обгореть. Единорог кружил вокруг лагеря, не подходя к шатру.              Увы, сразу лечь спать не получилось, пришлось настраивать сторожевую систему брони, вводя туда исключение в виде единорога. Хорошо, хоть за недолгое время костюм догадался считать его биометрику. Теперь не придётся вскакивать каждые пять минут, если эта лошадь решит подойти чуть ближе.              Проснулся я от того, что рядом что-то постоянно негромко всхрапывало. Открыл глаза и с перепугу метнул первое, что попалось под руку. Под руку попался батарейный блок от плазменного резака. Тяжёлый такой. Послышалось обиженное ржание и отдаляющийся топот копыт.              — Тьфу, пропасть! — в сердцах выругался я. Чёртова лошадь не придумала ничего лучше, как засунуть свою морду под тент, видимо спасаясь от зноя.              — Что się stało? — сонно пробормотала Цири, разлепляя глаза и оглядываясь.              — Пони твой случился, — выдавил я, вновь откидываясь на спину.              — Единорожка? — зевнув, выдавила она, рассеянно шаря глазами по шатру.              — Ага, она самая, — глядя на такую, прямо до милоты заспанную девушку, я и сам не смог сдержать зевка, — на улице скучно стало, решила в гости прийти.              — И где она jest teraz?              — Сбежала. Угощение не понравилось.              — Ааа… Jasne, — протянула Цири и, пару секунд посмотрев в никуда, перевернулась на другой бок, плотнее укутавшись в термоодеяло.              И тут же уснула. Ну прям как всамделишный курсант — может спать когда и где угодно. А если разбудить, не задумываясь выдаст малую корректировочную таблицу для сверхкоротких проколов гиперпространства. Последнее, правда, вряд ли, но сходство разительно. На лицо сама собой наползла дурацкая ухмылка. Вспомнилась лётная академия, друзья курсанты… Время тогда, конечно, было хреновое — война в самом разгаре, похоронки летят одна за одной. А пропавших без вести и того больше. И не знаешь, то ли верить и надеяться, что жив человек, то ли уже навек похоронить, чтобы боле не бередить сердце.              Снаружи как-то неуверенно заржали.              — Тихо, животина, — грозно зашептал я, — перебудишь всех.              Мелькнула тень — единорог обошёл шатёр по кругу, так чтобы нас разделяла не только ткань, но и спящая Цири. Негромко всхрапнул.              — А ну тихо, кому говорят! Ещё приласкаю! Дай девочке поспать.              Чуть помолчали. Вновь цоканье копыт по спекшейся земле, и под полог всовывается увенчанная витым рогом, белая голова. И смотрит на меня так жалобно-жалобно.              — Не, зверюга, даже не думай. Ты сюда не поместишься.              Единорог чуть мотнул башкой, попереминался всеми четырьмя ногами и склонил голову, прикрыв веки.              — Ладно, шут с тобой, так и стой. Но снесёшь шатёр — на колбасу пущу, — поняв, что гонять его можно ещё долго, я просто махнул рукой. Животинка, как мне показалось, с благодарностью кивнула. Умная.              — Знаешь, а ведь я раньше коняшку только в зоопарке видел, — говорю единорожке, уже засыпая, — мда, только подумать, уже с лошадью разговариваю…              Снова ночь, и вновь мы движемся вперёд. До гор, по моим прикидкам, осталось уже не так много. Эта ночь и, возможно, следующая. Уже так и вижу, как выберусь из этой чёртовой пустыни. И пусть местная колония явно не процветает, но даже так это куда лучше полностью дикой планеты. Хоть броню с себя смогу наконец стянуть. Мой предыдущий рекорд «жизни» в скафандре — три с половиной недели, и повторять его я как-то не рвусь.              Я надеялся, что хоть эта ночь пройдёт без неприятных сюрпризов, но ближе к рассвету мы вляпались. Песчаная воронка метра два глубиной, возникшая у нас на пути, словно из ниоткуда, в окрестный унылый пейзаж не вписывалась ровным счётом никак. Всё время шла рыжая пыльная земля, камни мелкие и большие, редкие наносы рыжего же песка, которые не превратятся в дюны никогда. До омерзения плоский ландшафт — убрать чутка валуны, и взлётно-посадочная полоса готова. Даже ровнять ничего не придётся. И тут песчаная воронка. Нет, я бы её просто обошёл бы и думать забыл, но единорогу отчего-то вдумалось залезть внутрь. Может, жрать чего хотел найти, а может, воду искал. Пусть Цири его украдкой подпаивала, когда думала, что я не вижу, и даже что-то скормила пару раз, но такой животинке этого явно было мало. Вот и полез он внутрь.              Сыпучий шорох и испуганное конское ржание заставили меня резко подобраться, останавливаясь. Вверх из воронки ударил столб песка с гравием, и внизу что-то зашевелилось. Края быстро осыпались, и единорог всё больше погружался вниз. Он бился, силясь выпрыгнуть, но лишь ухудшал своё положение. Миг, и на дне воронки появились здоровенные такие тёмно-серые клешни-жвала. Коняшка в ужасе забилась сильнее, пытаясь опереться передними копытами на податливый песок, да только без толку. Ловушка этого ужасного хищника оказалась надёжной.              Бросаю взгляд на девушку — её глаза в ужасе расширены, а рот раскрыт в немом вскрике.              — Цири, Цири! — пытаюсь дозваться, но без толку. Она не может отвести взгляда от воронки. Так, надеюсь, эта тварь, после того, как поужинает, не приползёт к нам? Вроде не должна — близко к воронке мы не подходили, да и на камнях стоим. Хм, нет, всё же лучше уйти поскорее. Так безопаснее, да и наблюдать за муками несчастного животного мне совсем не хочется. Уже собираюсь взять впавшую в ступор девушку за локоток, как раздаётся полный боли крик-вой, по-другому это и не назовёшь.              Чудовище своими жвалами впилось единорогу в бёдра. Конь ржёт, брыкается, но ничего не может поделать. Надо уходить.              «Помогииии! Чужак, помогиии!», — я невольно вздрагиваю. И есть от чего. В голове раздаётся переполненный болью голос. Чужой голос… Как от мыслесвязи через импланты, только с эмоциями! Что за хрень?! Совершенно случайно ловлю взгляд единорога — взгляд разумного существа…              «Молю тебя, чужак, помогиии!», — куда слабее повторяет голос. Что за ёбаный бред тут творится? Откуда?              Однако додумать я не успеваю. Цири, выхватив свою железяку, быстро устремляется к воронке. Да столь прытко, что перехватить её успеваю лишь у самого края. Рывок — сейчас не до вежливости, и девушка отлетает назад на пару метров. Пусть кидаю и аккуратно, она вроде ловкая, но не приведи Великий космос разобьётся!              — Не лезь! — кричу через плечо и спрыгиваю в воронку. Ноги тут же по колено утопают в песке, гравий стучит по доспеху, как шрапнель, где-то подо мной что-то шевелится, а я уже выхватываю молекулярный клинок. Удар! Одна из клешней, зажавших единорога, отваливается, обильно орошая всё вокруг зелёной жижей. Песок буквально вспенивается, и наружу вываливается, грозно стрекоча, здоровенная туша… Чего-то. Фу, ну и гадость! Понятия не имею, что это за отрыжка вселенной, да и знать особо не хочу. Серо-коричневое раздувшееся сегментированное тело, всё в мелких волосках, огромные жвала-клешни… А, похрен! Хватаю за шкирку бьющую копытами коняшку и вышвыриваю куда подальше из воронки. Здесь уже не до осторожности. Может и не сломает ничего.              Рассерженное чудовище пытается переключиться на меня, но я наготове. Схватиться за выступающие сегменты, запрыгнуть на извивающееся тело. Тварь изгибается, пытаясь меня скинуть — а вот хрен тебе. Не будет у тебя на ужин пилота Федерации, уродец! Толчок, прыжок во всю мощь синтетических мышц, и плазменную гранатку прямо в здоровенную раззявленную пасть. Приземляюсь метрах в десяти от ямы, ночь озаряет яркая вспышка где-то позади и гулко бухает взрыв. Одним монстром во вселенной стало меньше.              Цири стоит на четвереньках — её рвёт. Единорог пытается подняться чуть в стороне. В воронке никакого движения. На всякий случай достаю гранатомёт и вгоняю в ствол плазменную гранату. К счастью, это оказывается излишне. По всей яме раскиданы дымящиеся останки твари. Здесь клешня, тут зубик, там хвостик — идилия-с. Кругом зелёная мутная жижа, какие-то внутренности. В самом центре оплавленный песок и натуральные головешки. Плазменная граната — она такая, лучше не стоять у неё на пути. Да уж, представляю, какой вокруг запашок. Вон Цири всё никак с ужином расстаться не может.              Ну что ж, дело привычное — девушку на плечо, волокушу в руку, и поскорее делаем ноги отсюда. Пустыня, конечно пустынна, но, а ну как на запах и другие зверушки сбегутся? Это людей с такого амбре блевать тянет, а для них это, может, настоящий деликатес. Цири не сопротивлялась, только железку свою всё пыталась в ножны запихнуть. Руки у неё тряслись, и в узкое отверстие она всё никак не попадала. Не выдержав, отобрал и повесил на карабин. Вяло поблагодарила. Единорог наконец поднялся и даже потрусил за нами, сильно прихрамывая. Хоть бы спасибо сказал, засранец эдакий.              Десять минут бега с девушкой на плече, и, убедившись, что поблизости нет ни песка, ни похожих воронок, а лишь одни камни, я облегчённо опускаю свою ношу на землю. Цири, ещё не отошедшая от произошедшего (или от тряски), тут же опускается на ближайший камень, уронив голову на руки.              — Так, зверюга, — поворачиваюсь к еле поспевшему за мной единорогу, — ты меня понимаешь? Если понимаешь — кивни головой.              Коняшка всхрапнула. Его бока вздымались от тяжёлого дыхания, да и сам он стоял нетвёрдо, покачиваясь. Странно, может, всё же показалось, разговаривал со мной не единорог? А кто тогда? Уж сообщение по мыслесвязи я всегда от обычной речи отличу. В этот раз, правда, характерного писка-запроса на приём не было. Хм, а если так?              «Эй ты меня понимаешь? Кивни, если да», — даю команду на активацию импланта и посылаю направленный сигнал в сторону единорога. Серверов и устройств-приёмников гиперсвязи поблизости не обнаружено, так что приходится так.              «Да», — приходит ответ, и с лёгким запозданием, зверь несколько раз кивает.              Ахренеть! Говорящий конь! Нет, говорящий конь с нейроимплантом для ближней гиперсвязи! Уж не в роге ли он его прячет?              «А когда я вслух говорю?»              «Плохо. Я плохо знаю всеобщий, а твой всеобщий и вовсе иной», — чуть помявшись, наконец выдаёт он.              «Как так? Ведь сейчас же ты меня понял».              «Ты странный, чужак. При телепатии неважно, на каком языке ты говоришь, разве ты не знал?»              «Телепатии?» — я, признаться, малость подвис от такого заявления. Я ожидал много, но что единорог обзовёт мыслесвязь через импланты телепатией… Нет, это определённо какая-то дикость. Впрочем, не меньшая, чем разговоры с рогатым конём.              «Общение посредством мыслей и образов», — как мне показалось, терпеливо пояснил единорог.              «У нас это… по-другому называется», — счёл нужным пояснить я.              — Влад, что с тобой? — в наш немой диалог вмешивается обеспокоенная Цири. К счастью, голосом.              — Говорю с единорогом.              — С ним? — девушка вскидывает бровки, удивлённо глядя на коняшку, — а ze мной он milczyt.              — То есть тебя не удивляет, что я разговариваю с животным?              — Это единорожец! — возмущённо воскликнула девушка.              — И вправду, как я мог забыть.              «А с ней ты так почему не разговариваешь?» — киваю на с интересом наблюдающую за нами Цири.              «Я пытался, но она молчит. Не слышит и не отвечает», — недовольно ответил конь.              «Ясно», — хотя на самом деле ничего не ясно. У девушки нейроимпланта явно нет, будь иначе, я бы его ещё во время первого мед-сканирования засёк, если только не навороченный военный образец. Да и будь он у неё, в пустыне бы она точно одна не застряла. Странно, конечно, уж больно дикая колония какая-то вырисовывается. Нет, то, что нейроимпланта нет — это ещё объяснимо: всё же вещь недешёвая, да и для установки специальное оборудование нужно медицинское. Не всякая маленькая колония таким похвастаться может. Но вот отсутствие других средств связи? Даже примитивного спутникового коммуникатора? Не так, ой не так здесь что-то, прям чую.              «Так, иди сюда, будем смотреть, что у тебя там», — вытащив аптечку первой помощи и подобрав ближайший крупный плоский валун, подзываю единорога, приглашающе хлопая по холодному тёмному камню.              «Нет», — чуть помедлив, ответил он. Ещё и башкой замотал.              «В смысле нет? У тебя кровь там хлещет! Если не обработать — помрёшь. И может зараза какая быть!».              «Ты мужчина, чужак».              «И что?».              «На твоих руках кровь, много крови, я чувствую».              «И что?» — я всё никак не мог взять в толк, куда эта зверушка клонит.              «Такие, как ты, не должны даже приближаться к нам!», — как нечто само собой разумеющееся заявил он.              «Так, слушай, ты, расист непарнокопытный!» — этот конь рогатый своей упёртостью всё же вывел меня. — «Это ты на что сейчас намекаешь, а? Впрочем, пофиг, не отвечай! Хочешь помирать — пожалуйста. У тебя две рваные открытые раны, кровь до сих пор не свёртывается, значит клешни той твари были с каким-то ядом. Учитывая, что ты до сих пор не помер — яд не сильный, но тебе хватит. Пару дней протянешь. Может быть. Ладно, что я здесь с тобой рассусоливаю? Ты взрослый челов... конь, так что удачи тебе, здоровья и хорошего настроения. А мы пошли».              — Цири, собирайся, мы уходим. Наш рогатый друг решил умереть, — я показательно развернулся и подхватил верёвку волокуши.              «Постой, чужак», — лишь стоило сделать шаг, как меня тут же окликнули.              «Ну чего еще? Вроде решили, что ты благородный единорог, а я унтерменш...»              «Ты не понимаешь!».              «Ага», — с деланым безразличием проговорил я.              «Так не принято у нас. И я... Я младше этой Hen Ichaer», — взволнованно зачастил единорожка, стуча передним копытом.              «Кого?»              «Hen Ichaer — Дитя Старшей крови. Она зовет себя Цири», — а, это он так девушку зовёт. Странное название, но сейчас не до этого. Главную суть я уже ухватил. Коняшка из-за каких-то заморочек их расы, а том, что это новая неизвестная человечеству не гуманоидная раса, я уже не сомневался, боится приближаться ко мне. Уж не знаю, отчего у них там выверт такой случился, но рискну предположить, что Первый контакт с колонией местных у них оказался не слишком удачным. Вот теперь всех людей и боятся.              «То есть ты ребенок?» — подхожу ближе к замершему и едва ли не дрожащему коньку.              «Да».              «Всё ясно, ложись», — вновь указываю на камень и расстёгиваю сумку с аптечкой.              «Зачем?» — даже в этой странной мыслесвязи… Или как он её называет «телепатии», отчётливо ощущается страх и отчаяние единорога.              «Лечить тебя буду», — так, что там у нас есть подходящего? Общее обеззараживающее, обезболивающее и антибиотик мощный ему вколем, а потом рану высокоактивной универсальной жидкостью зальём. И всё лишнее выйдет, и зарастёт быстро. Шрамы, конечно, останутся, но тут уж или так, или никак. Да и не думаю, что ему это столь важно.              «Но...» — последний раз вяло пытается возразить конёк, но всё же подходит и неловко замирает у валуна.              «Ложись, кому сказано! У нас детей не спрашивают».              «Только... Когда будешь лечить...» — с трудом опускаясь, почти падая на холодный камень, даже всхрапнув от боли, медленно отвечает единорожек. — «Прошу, не снимай перчатки».              «Да я и не собирался. А почему вдруг?» — достаю шприц с антибиотиком и примеряюсь к левому бедру.              «Такие, как ты, мужчины, не должны касаться нас. Меня... Меня могут изгнать из-за этого», — всё ясно. Угадал — какие-то их местные расовые предрассудки.              «Да, единорожка, ноги у тебя четыре, копыта, хвост, да ещё рог изо лба, а нравы один в один как у нас, людей».              — Цири, раздвинь шерсть, чтобы кожу видно было, — для наглядности демонстрирую ей жестами, что нужно сделать, — поняла?              Девушка, кивнув, опасливо подходит и присаживается рядом. Руки у неё уже не трясутся, но лицо всё ещё бледнее обычного.              «Надеюсь, против неё ты ничего не имеешь?» — на всякий случай уточняю, хотя это мало что изменило бы.              «Нет, уж лучше она, чем ты. Она чиста и невинна», — скосив глаз на Цири, осторожно раздвигавшую шерсть у раны, ответил он.