be yourself

- Я не понял, - говорит Чимин, медленно скрещивая руки на груди, - а что это ты тут делаешь… бля. Техён улыбается, прижмурив глаза, правда, тут же тихо шипит, потому что непривычное ещё колечко проезжается по нижней десне, и это не самое приятное ощущение. - Намджун? - Он сам попросил, я не насильно, честное слово! – Намджун поднимает руки, но едва сдерживает улыбку, потому что всё подземное пламя стыдливо меркнет в сравнении с тем, как горят глаза его лучшего друга. - Зая? - М? - Это что за дебош и бунт на корабле? Чимин подходит медленно, садится на корточки напротив сидящего на пивном ящике, вынимает из длинных пальцев своего парня недокуренную сигарету, и просто смотрит в глаза, пристально и как-то необъяснимо жадно. Техён просто улыбается, улыбается так, словно все на свете боятся этого человека до икоты, а он один, один-единственный не боится, имеет право не бояться, потому что он л ю б и м ы й. - Поцелуй, где болит? – просит он, и поднимает голову, выпячивая нижнюю губу, как малышок. Между ними двумя происходит какая-то невероятная магия, и Намджун смотрит, не в силах оторвать глаз, просто смотрит, медленно и глубоко затягиваясь. Чимин, всю жизнь такой знакомый, вдоль и поперёк изученный, казалось бы такой привычный Чимин сейчас – совершенно другой, неузнаваемо другой, и в этом есть что-то волшебное тоже. Он, кажется, взволнован через край, медлит, сглатывая несколько раз, а потом целует. Осторожно и нежно, едва касаясь, невесомо целует покрасневшую вокруг прокола кожу, и у него по спине мурашки такие, что это видно и со стороны. - Зай, это охрененно, - шепчет он, и немного дёргано улыбается, весь сейчас - эмоция и чувство, не более. – Господи, какой ты красивый. - Нравится? - Невероятно нравится. - Тогда, - тянет Техён, и мягко прикусывает губу с другой стороны, - поцелуй, где болит? - Ещё разок? Боже, зай, хоть триста тысяч раз. - Но ты ещё не поцеловал ни разу, - Техён капризничает, а Чимин вопросительно хмурится, мол, поясни-ка. Когда Техён открывает рот и медленно высовывает припухший тёмный язычок, Чимин тихо, но очень сочно стонет. - Да что же это… - Между прочим, - говорит Намджун, улыбаясь в чашку с остывающим кофе, - мне тут замечательно, а одному будет ещё лучше. Если Чим волнуется о клиентах, то первая запись ещё через сорок минут, а я допью кофе и посижу на ресепшен, так что… Чимин больше не задаёт ни одного вопроса, потому что резко делается очень-очень не до того. Он просто хватает свою заю за запястье, и уволакивает в помещение студии, в свой собственный кабинет, в котором на счастье даже есть двери. Звукоизоляция, конечно, никакая, но Намджун же настоящий друг, он уже затыкает уши наушниками и делает музыку погромче. Не так, чтобы Чимин был склонен к подобному беспринципному показушничеству, просто сейчас терпеть невозможно физически, как бы ни хотелось. - Так ты поцелуешь или нет? – Тэ смотрит, и глаза у него пьянющие и чёрные-чёрные, уровень адреналина от проколов ещё не спал, он только поднимается выше критической отметки, потому что Чимин весь дрожит от напряжения, словно подключённый к проводам в восемь тысяч вольт. - Я просто не знаю, что сделаю с тобой, когда это всё заживёт. - Будет сюрпри-и-и-з… В крохотной комнате стоит отличная кушетка, обтянутая красной искусственной кожей, и это навевает мысли о некоторых сексуальных практиках… впрочем, для Чимина татуировки – одна из них. А Ким Техён – все остальные практики, сосредоточенные в одной. Техён садится на эту кушетку и опять высовывает язык, прикрыв глаза. И дышит тяжело-тяжело, и ёрзает по кушетке, потому что в слишком узких для таких жизненных поворотов джинсах тесно и больно. Чимин заставляет себя выдержать садистскую паузу в десять секунд перед тем, как всё же подойти, и так же ласково, как до этого во внутреннем дворе, поцеловать мокрый язычок с крохотной вишенкой. Казалось бы – такая мелочь, а башку сносит так, как ещё никогда не. В голову лезут мысли о том, как эта вишенка будет ощущаться во рту, а потом на члене, и от этого душа покидает не в меру горячее тело. Техён доволен собой на одну тысячу процентов. Язычок пульсирует и немного болит, нижняя губа горит, но внутри всё горит куда сильнее. Он обнимает Чимина за плечи и тянет к себе, потому что, вообще-то, он всегда хочет, но сейчас – это что-то сверх. Чимин думает, если честно – он всё ещё думает, но только о том, что ничерта в этом мире не сможет заставить его остыть к этой вот обнаглевшей лапочке. Он нетерпеливо стаскивает с Техёна кроссовки и джинсы, но оставляет футболку. Во-первых, страшно задеть губу, а во-вторых, вообще-то, это выглядит очень секси. Резинки всегда лежат в заднем кармане джинс, а того, чем можно заменить смазку в кабинете татуировщика более чем достаточно. Техён – он такая деточка, такая лапочка, это не передать словами. Горячий и податливый, словно созданный для того, чтобы его любили, во всех смыслах сразу. Ему хочется лизаться и почувствовать язык с отчётливым табачно-вишнёвым привкусом у себя во рту, но этого нельзя, и он хнычет ужасно недовольно. Впрочем, Чимин знает, где поцеловать, где куснуть, зализать или царапнуть так, чтобы зая отвлёкся от собственных недовольств. Узнать это было не сложно, потому что Тэ весь – горячая точка и эрогенная зона, он получает удовольствие от каждого прикосновения, выдоха, от каждого нежного, непередаваемо влюблённого слова, какими Чимин осыпает его, не затыкаясь. А потом Техён стонет, тихо и хорошо, глухо стонет своему парню в шею, когда футболка задирается, и нежная кожа поясницы липнет к красной обшивке кушетки. Иногда им обоим так нравится двигаться медленно и вдумчиво, зато действительно г л у б о к о. - О, привет, Хосок, - говорит Намджун, вынимая капельку наушника из левого уха, когда видит входящих в холл студии. - Хороший день, - улыбается тот в ответ, и подозрительно озирается по сторонам. – Ты что, один? Намджун прислушивается, мысленно благодарит обоих зай за то, что они ведут себя тихонечко, а потом немного встревоженно смотрит на мальчишку, стоящего чуть позади Хосока. У мальчика идеально правильные черты лица, подчёркнуто прямая спина, идеально выглаженная форменная рубашка с коротким рукавом и гербом одной из лучших школ страны на груди. - Эм… не совсем… там, - он машет рукой в сторону владений Чимина, - они оба, но… хм… они несколько заняты… но, вроде, как, должны скоро… я так думаю… - Ясно-понятно, - легко кивает Хосок, а потом кладёт руку подростку на плечо и подталкивает того к Намджуну. – А это мой младший братик, Чонгук, я рассказывал про него, помнишь? - Привет, малыш, - улыбается Намджун, и как-то сразу хочет этого ребёнка опекать, до того у него невинный вид. – Я Намджун, мастер по проколам. Мальчик вежливо кланяется и представляется по всей форме, а Хосок при этом глядит на Намджуна виновато, мол, прости, испортили мне ребёнка, но я отучу его от этой чуши. - Ты хочешь серёжку? – спрашивает Намджун, выходя из-за стойки, и именно в этот момент из-за неплотно прикрытой двери доносится настолько хриплый и горячий стон, что даже у Хосока щёки вспыхивают румянцем. – Ох, чёрт, как неловко-то. - Эм, - говорит Хосок, - пошли, покурим? Кофейку попьём пока… Чонгук выглядит порядком озадаченным, но со старшими не спорит, и выходит с ними на задний двор, тут же прячась в тени. - Мама говорит, что загорать очень вредно, - неуверенно тянет он, и тут же опускает взгляд, заметив, какой Намджун смуглый. - Может, и вредно, - Намджун прикуривает и протягивает пачку Хосоку, - жить вообще не безопасно, малой. Но, кажется, ты в курсе, да? Намджун рассматривает пацана, и думает вдруг, что тот не так прост. Точнее – совсем, совсем не такой хороший примерный мальчик из приходской школы. Нет, не извращенец (наверное), не дебошир, просто обыкновенный подросток, которому хочется пробовать взрослую жизнь огромными сочными кусками, всё подряд, без разбора. В общем, Намджуну он нравится, абсолютно точно. - Так где ты хочешь прокол? Чонгук молчит, и Хосок мягко тычет кулаком ему в плечо, мол, этот хён совершенно нормальный, расслабься, с ним можно. И тогда школьник (подумать только, до чего Намджун дошёл!), кусая губу, неуверенно тянет: - Я не знаю… главное, чтобы мама не увидела. Пока мне нет девятнадцати, мне ничего нельзя. - Ясно, - Намджун улыбается ободряюще, - разберёмся, не волнуйся. - Ой, у нас гости? Техён ужасно смешно пытается пригладить растрёпанные волосы, а Чимин закусывает губу, и смотрит на Намджуна так, словно тот должен был предупредить их, но не сделал этого. - Это Гуки, мой малой, - Хосок тут же привычно улыбается, и неловкость ситуации как-то спадает. – Я вам рассказывал. А это Чимин, он татуировщик, и сегодня он начнёт меня раскрашивать. А это Техён, он… - Я друг Чимина, - договаривает сам Техён и протягивает мальчику руку для приветствия, - ну и остальных тоже, смотри, сегодня Джун проколол мне губу и язык. Техён показывает серёжку-вишенку, и младший мальчик рассматривает её с неподдельным интересом. Хосок выглядит так себе, когда, как Намджун замечает, смотрит на худые ноги своего братишки, худые ноги в форменных шортах и белых гольфах чуть ниже колена. - Всегда хотел понять, - тянет он, смачно затягиваясь, - почему в школах, где проповедуют религию, чистоту помыслов и невинность поступков, мальчиков одевают вот в это вот всё. - Хён! – Чонгук оборачивается к своему брату, и глаза у него горят совсем не по-детски. - Всё-всё, - тот даже машет руками, - молчу, честно. Всё, Гуки, только не сердись. – А потом смеётся и добавляет: - Так и живём. Гоняет меня, как учитель нерадивого ученика. - Потому что ты ведёшь себя, как дурак, - бурчит Чонгук и скрещивает руки на груди. Намджун думает, что отношения у этих двоих – не самые простые. - Так, - решает он, затушив окурок о дно консервной банки, заменяющей пепельницу, - Тэ, иди и перекуси льдом, Чим, проследи, чтобы он потом всё прополоскал, Чонгуки, пойдём-ка со мной. Хосок, остаёшься за старшего, потому что этим двум я не доверяю, они сегодня не в себе оба. Техён смеётся, запрокинув голову, и спокойно докуривает, не спеша выполнять наказ. Намджун же ведёт мальчишку в свой закуток, где всё куда скромнее, чем у Чимина в логове. Никакого красного кожзама, никаких пафосных фото на стенах, только сертификаты и дипломы в аккуратных рамках, и одна фотка, на которой они с Чимином, ещё совсем подростки, стоят на берегу бирюзового моря в свои первые совместные каникулы без родителей. - Вы настоящие друзья, да? – спрашивает Чонгук, рассматривая эту фотографию, и Намджун буквально кожей чувствует, как он волнуется. - Типа того, - отвечает он каким-то таким ласковым, мягким голосом. Не так, чтобы он хоть раз общался со столь юными подростками, но сейчас в нём просыпается что-то вроде инстинкта старшего брата. – Смотри, у меня есть каталог моих работ, можешь попробовать выбрать, что будем колоть. - И ты даже не начнёшь читать мораль о том, что я ещё не совершеннолетний? – Чонгук выглядит действительно озадаченным, когда берёт в руки толстую папку портфолио и садится в кресло. Намджун усмехается этому вопросу, а потом говорит доверительным полушёпотом: - В шестнадцать лет я попробовал травку, впервые напился и пристрастился сбегать из дома через окно после полуночи, чтобы потусоваться с Чимином. - Серьёзно? - Абсолютно, - Намджун даже хлопает себя по груди в области сердца, мол, не вру ни капли, - так что, как ты понимаешь, нотаций от меня не дождёшься, уж прости. - Какой ужас, - смеётся Чонгук, чуточку расслабляясь, - куда я попал. Чонгук терпит мужественно, не издаёт ни звука, не вздрагивает даже, пока Намджун делает прокол и вставляет серёжку. Всем бы так, честное слово, а то пищат, дёргаются и ноют, мешают работать. - Ты очень храбрый. Больно было? - Больно, - соглашается малой, но улыбается так счастливо. – Но о-о-очень круто! Спасибо, хён, ты лучший! Дети так легко разбрасываются подобными словами. Хосок выглядит взволнованным, когда они выходят в крохотный холл, и даже подрывается навстречу. - Почему я не слышал стонов и плача? Ты что, передумал, малой? - Да нет, - Намджун потягивается, хрустит шеей, - просто твой братишка очень мужественный, он очень хорошо терпел, хотя прокол был один из самых болезненных. - Он – что? – Хосок делает большие глаза, то ли придуриваясь, то ли на полном серьёзе. – Терпел? Гуки, нехорошо врать, ты же всё время хнычешь, чуть что… Чонгук поджимает губы и смотрит на старшего холодно-холодно. - Хён такой дурак. Терпеть тебя не могу. Намджун смотрит на них, и начинает подозревать всякое. Чимин тоже мог бы заподозрить, но сегодня он слишком занят своей вишнёвой деткой, так что Намджун развлекается в одного. - Так где прокол-то? – не унимается Хосок, явно не зная, как извиниться за неуместное высказывание, суетится, как пёс. А Чонгук не отвечает. Он вдруг делается ужасно взволнованным, у него запоздало краснеют щёки, от былого холода не остаётся и следа, когда он медленно берёт аккуратными пальчиками край рубашки, и несмело тянет вверх до тех пор, пока не обнажает грудь до самых ключиц. - Ой, мамочки, - тихо стонет Хосок, и падает на стул, - Гуки… В светло-коричневом аккуратном соске, припухшем и даже на вид горячем, красуется маленькое чёрное колечко. Намджун своей работой очень доволен, вышло без капли крови. Чонгук доволен тоже, и даже двое влюблённых кроликов отлипают друг от друга, чтобы посмотреть. - М, - резюмирует Техён, - симпатично. - Но на море с родителями в этом году лучше не ездить, - советует Чимин, - пока не заживёт настолько, чтобы можно было вынимать на время. - Мамочки, - гулко повторяет Хосок. - Тебе не нравится? - Нравится, малыш, что ты… это очень… очень красиво. «Это настоящее порно», - мысленно поправляет его Намджун, потому что гольфы и шорты всё ещё на Чонгуке, да и задранная рубашечка не прибавляет целомудренности общей картине. Но «красиво» тоже подходит.