Когда звёзды падают

Что могут сказать деревья, цветы, земля? Какие знания кроются за их упорным и гордым молчанием, в которое верит весь окружающий их мир? Нам думается, будто даром речи обладаем только мы, кажется, словно всё вокруг — неодушевлённое, только на уроках биологии под строгий взгляд учителя мы вспоминаем о том, что растения живые, тем самым соблюдая лишь формальность и видимость того, что природа действительно такова, не понимая до конца, что на самом деле это значит. Деревья, кусты, цветы и трава способны к фотосинтезу, а ещё они насыщают и очищают воздух, которым мы дышим — по сути, всё, что мы можем сказать на то, от чего, по нашему, растения — живые организмы. На этом аргументы заканчиваются, и роль зелёных наших братьев и кормильцев далее сводится лишь к однообразному, не примечательному «зерно-рост-питание-фотосинтез-размножение-смерть». Карл Линней тоже, как и все его последователи, верил в то, что деревья не умеют говорить, а цветы не способны осознать и отражать божественную красоту, как доказательство того самого, неземного, что есть в каждом. И этот великий учёный также упорно, как молчит природа, верил в то, что не молчать она не может. Растения ведь не имеют памяти — только виды и подвиды, они — пленники своего окружения, а не полноценные организмы, способные реагировать на то, что происходит вокруг. Так сколько тайн хранили сосны лесничего городка Гравити Фолз? Множество. Большое и безразмерное. Эти молчаливые, но от того не слепые, свидетели с высоты своего роста наблюдали за миром, окружавшим их. Так, растущие круг давно засохшей полянки полуживые ели и кедры стали очевидцами смерти неизвестного им юнца после столкновения с четвёркой монстров. Они молча наблюдали, еле покачиваясь в такт ветру, как парень, до смерти напуганный и замученный, стремглав нёсся через весь лес. Его отросшие волосы спутаны, на худом лице щетина. Вся одежда состояла из широких брюк, туго завязанных на поясе верёвкой, поношенного старого плаща, да больших истоптанных ботинок. Он бежал в явном безотчетном волнении и с каким-то намерением, не дающим остановится ни на секунду. То ли воля рока, то ли нелепое совпадение, но человеку навстречу шли облачённые в ужас и зло путники, не пожелавшие пускать его дальше. Что конкретно им не понравилось, никто не знал: возможно они видели кипящую в юном мозгу важную или нежелательную догадку и посмешили её убить. В тот день впервые пошёл дождь. Прощай, Диппер. Мейбл резко замерла и практически сразу заскулила, опускаясь на пол и не обращая внимания на Билла, с удивлением наблюдавшего за девушкой — та вдруг схватилась за сердце. Пайнс не знала, что произошло, но в ту самую минуту в груди больно сдавило, словно её зажали в тиски. А затем ещё раз, ещё… Словно каждый удар сердца — это невыносимая резь, приносящая и телу, и сознанию боль и страх. В голове тут же явственно вспыхнул образ брата, паника неистово истязала девушку и из её горла вырвались громкие крики. Билл Шифр не мог ничего понять, хотя хорошо ощущал боль Кометки. Он недоуменно смотрел на неё, пробудившаяся недавно похоть оставило его, уступая любопытству и несколько беспокойству. Парень поднял зовущую брата девушку и уложил на кровать. На лице Мейбл появилась испарина, её лихорадило и трясло, на устах застряло единственное слово: «Диппер», громкое и отчаянное. Демон недолго смотрел на внезапно пришедшую муку Мейбл, прикладывая к горящему лбу руку. Девушка затихла, её веки закрылись, дыхание стало ровным. Билл Шифр задумчиво смотрел на усыплённую магией Мейбл только лишь догадываясь, что могло произойти. Учитывая тот факт, что Кометка никогда не вела себя подобным образом, а в истериках не звала близких, переживая свои припадки в одиночку, что-то тут совсем неспроста… Не мешкая больше, Билл покинул комнату Пайнс, отправляясь в зал Славы, по пути подзывая двух дозорных. Парочка-другая коридоров, четыре лестничных пролёта и вот, он тут, в месте, где впервые обнаружил Мейбл и откуда началась их общая болезнь и страдание. Когда-то эта просторная комната служила эдакой пыточной для неугодных, а от того и называлась залом Славы: обожаемое Шифром развлечение всегда было мучать и доставлять существо в самый океан боли, в независимости от его вида, возраста и значимости. Когда-то это помещение разрывалось от истошных воплей, криков о помощи и проклятий; в те времена демон уж было хотел назвать это место оперой, ибо нет слаще музыки для ушей треугольного палача, чем предсмертные стоны. Оглядывая бывшую пыточную, Билл любовно обвёл взглядом огромные бурые пятна и такие же разводы со следами человеческих рук на холодных каменных стенах, таких равнодушных и мертвых, что в них даже не впиталась оставленная умирающим мясным мешком его последняя теплая кровь. Демон ухмыльнулся, вспоминая, какое удовольствие ему доставляло пытать людей в первые три года победы над Гравити Фолз. Затем надоело. Тогда, как впрочем и сейчас, он считает себя щедрым и непомерно мудрым властителем, который не требует издевательской контрибуции, а дарит прощение через муки. Гордость до сих пор овладевает Шифром, стоит тому вспомнить о минувших дням чистейшего, как проклятая лава в Аду, разврата, всевластия и вседозволенности дорвавшихся до людей демонов. Порой воспоминания были очень сумбурными, и мало что отличало деяния извергов от потрясающих душу иллюстраций из священных писаний о демонологии. А ведь это было только начало… Впрочем, вспоминая, зачем он здесь, Билл отвернулся от старых заржавелых цепей в дальних углах и от окровавленных кнутов с шипами, забытых тогда же, когда демону разума наскучили посредственные развлечения, переключая внимание на хаотично парящие посреди зала трофеи, тешащие чёрную прогнившую душонку Шифра. Каждая его победа за все триллионы лет существования запечатлена здесь, а потому зависшие недвижимо экспонаты заполняли собою всё пространство, до потолка. Парень по-хозяйски окинул взглядом коллекцию, которую скромно разместил аккурат в верхушке своей резиденции, так, чтобы все его трофеи упирались в вершину пирамиды и простирались по огромной зале. Количество экспонатов до ужаса велико, но, как говорится, важно не количество, а качество, ведь многое из непомерной численности жуткое и пугающее… Так, тут парила добытая демоном два миллиона лет назад связка из копыт последних фавнов, истребить которых Шифр решил лишь потому, что… Было скучно. Рядом, буквально в паре метров, пепел первой жертвы инквизиции — эта девушка заключила с демоном сделку, а взамен потребовала, чтобы Билл Шифр навсегда исчез и не беспокоил род людской — оному ничего не стоило проигнорировать условия контракта и в отместку внушить окружению девчонки, что та самая настоящая ведьма. Последствия оказались довольно весёлыми и половина населения средневековой Европы встретила свою смерть в Адском жаре костра или в гнилой затертой бечёвке на виселице. Апогеем славы Билл Шифр считал украденный из соседней галактики кристалл, который некогда питал светом и жизнью целое мироздание, а теперь освещал его жуткую коллекцию трофеев. Парень мечтательно прикрыл глаза, когда в памяти вспыхнули крики и мольбы, хрипы и стоны умирающих без единственного источника света существ, теперь уж навсегда окутанных мраком. Очень скоро демон нашёл то, что искал: застывшая в немых проклятиях статуя шестопалого, всеми забытого учёного. Мейбл резко вскочила, хватаясь за голову обеими руками — что-то изнутри настойчиво будило её, и девушка не могла не следовать зову разболевшегося сердца. Она совершенно не думала о причине такого внезапного поведения и помутнения, просто тело двигалось само собой, а в мыслях прочно засел брат и навязчивая идея разыскать его. Не медля ни секунды, Пайнс, в тонкой измятой рубашке, кинулась к двери. Та оказалась заперта, но Мейбл это не остановило. Движимая чувствами и интуицией, девушка отломила железный шип на оконной решётке и ловко расправилась с запертым замком. Не оглядываясь и ничего не опасаясь, она бросилась прямо в мрак опасной пучины обители демона. Диппер-Диппер-Диппер Долгий бег вовсе её не утомлял, утомляла догадка, что она опаздывает и живым брата уже не увидит. Сквозь зубы рычит и рвётся вперёд, сердце почуяло беду. Голые ноги онемели после пятого коридора и двадцать третьего поворота, но сил хоть отбавляй, будто Мейбл уже не способна чувствовать боль. Обезумевшей чайкой она металась от двери к двери, от окну к окну, но везде упрямо стояли глухие бездушные замки, не внушающие даже надежд на побег. Каменные стены давили на Пайнс всё сильнее, и она едва ли не выла от отчаяния и сумасшествия. Внутри горел пожар, и девушка мечтала в нём сгореть, но он лишь продлевал её муку. Отовсюду слышно запах крови и гари, на периферии сознания вспыхивают изуродованные пытками люди, их крики кромсают душу и сердце. Но она бежит. Бежит к безумию или от него, непонятно. Цепочка антагонизмов стала тонкой верткой змеёй юлить и отравлять сознание, запутывать и уводить далеко от заветной цели. Но сердце знает дорогу. Перед глазами проясняется туман, когда Мейбл навстречу льётся свет. Мерзкий, бурый, но свет извне, а значит, выход близко. В груди неистово стучит, и этот стук — чуждой сей демонической норе импульс жизни и силы, в ореоле которых Мейбл Пайнс стремительно летит на волю. Диппер, я близко! Внезапно, в бой с телом, со всеми его инстинктами и пробудившейся силой, вступает притупленная боль, нарастающая с каждым шагом к центральной арке — единственному выходу. В голове загудело, и девушка резко затормозила, зло вопя — кто-то возымел власть над её волей, и тело замерло по чужой прихоти. Бесячее и ненавистное осознание того, что всю её парализовало, пришло к Мейбл вместе с осознанием того, кто и как это сделал. Пайнс знала, что Билл Шифр заранее просчитал все возможные ходы и контракт смирения — это её личный, невидимый, но очень прочный поводок, который мешает сейчас прыгнуть ввысь, в блаженную негу свободы и независимости, которых её жестоко и очень больно лишили. Магия контракта останавливала девушку, не просто вступая в схватку с её человеческим естеством, а и просто лишая Мейбл права бороться и разом отбирая всё в неравном бою. Девушка рвёт и мечет, понимая, что вырваться не может. Тем временем, сердце ускоряет свой ритм, бешено колотясь о рёбра, беспомощность и дикая обида разрывают Мейбл изнутри и она без чувств оседает на мертвый напольный камень… Щелчок. Золотая корка тает и статуя превращается в живого человека. На высоком лбу проступают морщины, заросшее грозное лицо тут же хмурится, умные и безумно уставшие глаза бесстрашно глядят в хитро прищуренные демона. — Повторяю в который раз: ты не получишь от меня никакой помощи, ясно?! — Да-а-а? — Довольно и нисколько не удивляясь протянул Билл. — А что, если я начну шантажировать? — Мне уже нечего терять… Ещё два года назад вся моя семья умерла… — Горько проговорил Форд, пряча лицо в мозолистых руках. — А всё из-за тебя, чертов выродок! — Хм-м-м… Неужели, ты мне поверил? Вот уж, не подумал бы, чтоб кто-то так долго запамятовал мои шутки! — Хохотал Шифр, упиваясь горем замершего старика. — Так, ты врал?! Столько времени… Столько времени ты знал, что они живы и рассказывал мне, как по очереди их убивал! — Обычно безразличное лицо Стэнфорда испытало гамму эмоций, но руки его лихорадочно тряслись от злости. — Ну, да… Кстати, знаешь, почему тебя никто не искал? — Выждав, пока в убитых глазах учёного со слезами заблестит догадка, Билл продолжил. — Они тоже думают, что ты мертв! Сюрприз! — Чего ты от меня хочешь?! — Ооо! Так бы сразу! — Просиял парень. — Ты же знаешь, что моим наиболее заветным желанием было разрушить барьер, но оно как-то само разрешилось, так что сегодня у меня к тебя несколько иная малю-ю-юсенькая просьбочка! — Что я получу взамен? — Ничего: ни пыток, ни смертей, ни горя, ни слёз… Устроит? — И чтобы моя семья была в безопасности! — Стенфорд протягивает демону руку. Рукопожатие скрепляется характерным синим пламенем, исчезнув которое, Билл посерьёзнел и хмуро глянул на учёного. — Что ты знаешь о Всадниках Апокалипсиса? Плохо. Тело горит. Сердце будто бы уже и не бьется. Перед глазами круги. Мейбл со стоном приподнимается и с третьего раза встаёт на ноги. Кости нещадно ломит, а голову все ещё атакует сильная мигрень. Соображать не получается и через какое-то время сознание вновь грозится покинуть Пайнс, когда уж было упавшую девушку подхватывают чьи-то, до омерзения знакомые, руки. Боль утихает и девушка тихо клянёт чертов контракт, но расслабляется, ведь за ней пришёл «хозяин» и магия отступает. Мейбл вновь очнулась. Вновь мутный взгляд зацепился за тюрьму, которую Билл Шифр называет её спальней. Пайнс тихо завыла и закрыла глаза, а вдруг, кошмар? Вдруг, скоро он исчезнет? Но головы касается рука, настойчиво поворачивающая лицо девушки в другую сторону. — Открой глаза! …и она позорно повинуется, позволяя Биллу Шифру смотреть ей прямо в душу и самой страшится от грядущего наказания из-за своей выходки. — Ты хотела сбежать? …и она кивает, твёрдо и с вызовом, подтверждая, что это она смогла обойти его ловушки, и её сила в разы сильнее, чем кажется. Парень лишь слабо ухмыляется и наклоняется к ней ближе, останавливаясь у самых губ. — Спорим, я заставлю тебя слушаться… Припадает к губам и приглушённо рычит сквозь поцелуй, когда его пытаются оттолкнуть. Отстраняется спустя время и довольно смотрит в её напуганные глаза, в которых плещется злость, а не слёзы. Билл склоняется к Пайнс ещё раз, но теперь чтобы услышать её сердцебиение, обнимает, порывистое и крепко, пока Мейбл, замерев от удивления, рассматривает вчерашнего жестокого диктатора, чью одержимость заняла она. — Прошу, пусти меня… Умоляю! Её всхлипы так некрасиво разрезают витающий между ними уют, и демон раздражённо приподнимается, выпуская Мейбл из объятий. Он хмурится и, о чем-то задумавшись, долго смотрит на девушку, перед тем как… Щелчок. В худой руке парня появляется сундук, обмотанный цепями. Мейбл довольно быстро узнает в нём то, за что её продали Люциусу и недоуменно смотрит на Шифра. Тот, в предвкушении скалясь, вкрадчиво шепчет, снимая замком за замком. — Спорим, я заставлю тебя полюбить… Цепь упала и Дары благосклонности свободны от оков. Хохочущий демон разбивает сундук, кидая тот на пол. Оттуда вырывается яркий ослепляющий свет и вспышки божественного огня рассекают собою мрак тёмной комнаты. Уверенный в себе, Билл Шифр широко улыбается и в последний раз встречается взглядом с ничего не понимающей напуганной Мейбл, сразу перед тем, как их обоих скроет безгранично лучезарный животворящий свет, исполняющий прихоть демона ли, Бога… Но по-своему. Так, как того захочет судьба. Вскоре всё стихнет. Ослеплённый яркой вспышкой, Гравити Фолз оживёт вновь. Лишь сосны беспокойно будут качаться из-за потревоженных ворон, а затем замолкнут и они. Все быстро забудут о странном проблеске света, который никуда не исчез. Он останется на месте, там, где должен быть этот солнечный ребёнок — в самом мрачном и страшном, казалось бы, неподходящем для него, месте — обитель Билла Шифра. В пронизанной гнилым страхом комнате, казалось, заснуло всё. Остановилось на мгновение, как двое молодых людей, замученная девушка и светловолосый парень, которые забылись крепким сном, по чужому велению. Их веки закрыты, на лицах умиротворение. Застывшее здесь секунду назад обещание открыло карие, с золотым вкраплением, большие наивные глаза и распростерло маленькие ручки навстречу двум беспечно спящим людям. — Мама! Папа!