Тёмная ночь

      Рядовой Пак Джисон шлепал сапогами по влажной земле. Он задыхался, торопясь в лагерь. Уши заложило от спешки и бега, а грязные руки, все в песке и глине, немели от долгой упорной работы. Ему было жаль тратить драгоценные минуты на эти перебежки от реки до лагеря, и обратно, но деваться было некуда.       Ярко сияла луна, в лесу было тихо ― таких тихих лесов он не помнил. В раннем детстве, до войны, он часто играл среди деревьев, но что день, что ночь ― всегда пели птицы, гудели насекомые или играл ветками ветер. Военные ночи отличались поразительной тишиной. Могильной.       Свою работу он начал два дня назад. Выжидал момент, когда в лагере все засыпали, вешал автомат на грудь и аккуратно пробирался через патрульного, бесшумно скрываясь в чаще темного леса. В первую ночь он искал тело. На это ушло намного больше времени, чем он рассчитывал, а потому опоздал и был пойман старшиной.       ― Где был? ― сурово спрашивал командир Ли.       ― Мылся в реке.       Минхён недоверчиво нахмурился.       ― Ты знаешь, что не положено. Что за вольности такие? За рекой ― враг, а ты купания устраиваешь!       Джисон стоял неподвижно и ничего не говорил. Боялся, что дрожь в голосе выдаст. Командир задумчиво и сурово хмыкнул. Он внимательно оглядел Джисона и застыл на мгновение, замечая грязь, выглядывающую из-за ворота.       ― Мылся в реке, говоришь?       Рядовой Джисон ответил четким кивком. Ли нахмурился. Он стал еще пристальнее вглядываться в неподвижную фигуру молодого солдата, в его опущенное лицо, пытаясь понять, в чем тут дело. Мылся в реке, а шею помыть забыл.       Так не и добившись правды, Ли приказал отжиматься ― не много, как самому младшему в команде, но ощутимо для рук, которыми Джисон работал в следующую ночь.       Джисон тихо перешагивал сухие ветки, вслушиваясь в дыхание патрульного ― сегодня был На Джемин, ― и заранее выдумывал историю, которую расскажет, чтобы тот его не сдал и отпустил. С Джемином у них были хорошие отношения, он должен понять, да и с Ченле они хорошо общались. Точно должен понять.       Ни одна веточка не подвела своим хрустом, Джисон благополучно добрался до реки. Потратил слишком много времени на поиск доски, наиболее подходящей для копания, еще больше времени на поиск места, где будет копать, и для самой работы у него почти ничего не осталось. Каждая минута была дорога, он стал работать с остервенением, отсчитывая секунды в голове. Когда времени уже не оставалось, Джисон для видимости быстро умылся в реке и поспешил в лагерь, оставляя начатую яму до завтрашней ночи.       ― Снова в реке мылся? ― суровый взгляд командира скользил по грязной форме. Джисон, только-только добравшийся до лагеря, переводил дыхание. Его снова поймали. Он поднял глаза, поймал на себе испытующий взгляд и кивнул, быстро опуская голову.       ― То есть, вчерашнего наказания тебе не хватило?       Пак Джисон снова молчал, не поднимая головы, а командир Ли снова хмурился, пытаясь предположить, что заставляет солдата бегать к реке по ночам, возвращаясь вымотанным, грязным, с одним только наивно умытым лицом. Он подумал о том, с каких пор Джисон начал этим заниматься, что было до ― а до была битва, в которой они потеряли Чжона Ченле.       Ли Минхён все понял.       ― Сто отжиманий. Прямо сейчас, ― сурово буркнул командир и расставил ноги, складывая руки на груди. Он был намерен отсчитать все сто самостоятельно.       Джисон растерянно поднял голову. Тяжелый взгляд командира подавил всякие возражения. Он собрался с мыслями, с силами, и опустился на землю, упираясь в нее ладонями. Пошел счет.       Следующую ночь на патруле сидел рядовой врач Хуан Ренджун. Аккуратно выбираясь из лагеря, Джисон по привычке оглянулся перед тем, как скрыться в чащу ― Ренджун смотрел прямо на него. Мгновение они выдерживали взгляд, сердце у Джисона забилось и он уже был готов ринуться со всего духу, но Ренджун невозмутимо отвел голову и продолжил сидеть, как сидел. Мирно, неподвижно. Джисон с благодарностью выдохнул и убежал в лес.       Копать было тяжело ― руки невыносимо дрожали от отжиманий, доска, которой он орудовал, царапала ладони и постоянно выпадала. Джисон игнорировал все неудобства и копал, копал из последних сил, которые у него были. Ему казалось, что он вот-вот свалится сам в эту могилу, а еще надо было бежать обратно и бежать быстро.       Яма, наконец, стала шире, но все еще была недостаточной для человека. Джисон поспешил обратно в лагерь. Он не успел ни умыться в реке, ни запрятать доску ― все вылетело из головы от усталости, злобы и отчаяния, которые охватывали его от понимания того, что его снова могут поймать и он ничего не успеет. Если бы он был быстрее, ловчее, умнее, может быть, уже давно бы закончил. Но он самый младший, самый слабый и самый глупый в своей команде. И если раньше у него был друг, то теперь Джисон остался совсем один.       Он вспоминал, как еще в начале войны, в соседний от них дом, поселилась бежавшая семья из Китая. Они совсем не разговаривали на их языке, ― женщина, мужчина, и сын, Ченле. Странно, что Джисону не понадобилось знать китайский, чтобы его понимать. Общий язык они нашли очень быстро, стали проводить много времени вместе, бегали, играли, работали, а потом их отцов забрали на войну. Тогда бегали они меньше, но работали больше.       Они понимали друг друга все лучше и лучше, дружба крепчала, а война на фоне только разгоралась. Когда обоим стукнуло 15, пришли и за ними. Джисону тогда не было страшно. Наверно, он не боялся уезжать из дома, зная, что будет с Ченле. Ченле же плакал. Плакал, когда прощался с матерью. Плакал, когда они сидели в грузовике и их родные дома становились все дальше и меньше. Тихо плакал в обучающем лагере по ночам, и плакал, когда их определили в команду Ли Минхёна.       Джисон остановился, опираясь дрожащей рукой о дерево и вдохнул глубоко спертый воздух. Сердце разрывалось, ноги немели, а в горле кололо от каждого вздоха. Воспоминания вспыхнули, как граната перед глазами, он не выдержал их продолжения. Ему не хотелось снова видеть, воспроизводить в голове то мгновение, ту резвую пулю, что пробила его лучшего друга.       Джисон скатился по дереву, завалился на землю и зарыдал. Возможно впервые за всю войну, зарыдал.       ― Видишь, плакса, ― он поднял грязное, размазанное лицо к небу, ― Я разнылся, прямо как ты обычно.       Джисон не был из тех, кто разговаривает с покойниками, но в этот раз просто вырвалось и помогло. На душе полегчало. Он поднялся, растер лицо, пряча следы своей боли, и отправился в лагерь. Не доходя до него, ему встретился Минхён. Джисон тяжело вздохнул, тормозя у дерева.       ― Сто отжиманий, ― без предисловий сразу объявил Ли.       Джисон, все еще переводя дыхание и надеясь на то, что это ему только снится, невольно замотал головой.       ― Что такое? ― хмуро начал командир, ― Хочешь сказать, что не виновен? Что не ослушался меня уже трижды? Да я тебя отправить в дезертиры должен был уже давно, за то, что к реке бегаешь. За то, что каждую ночь покидаешь лагерь, подвергаешь опасности себя и свою команду. Сто пятьдесят отжиманий. Прямо сейчас!       Джисон, у которого дрожали руки, медленно опустился на землю. Он взглянул на старшину ― тот стоял, неподвижен и непоколебим. Начался счет.       Видя, как мучается солдат, на тридцатом отжимании Минхён замолчал и ушел. По пути его выловил рядовой Ли Донхёк.       ― Минхён, ― он поймал его за руку, тормозя. Командир отдернул руку и нахмурился.       ― Командир Ли.       ― Командир Ли. ― быстро повторил Донхёк, и тише добавил, ― Чего ты творишь?       Минхён замолк, оглядывая друга. В голове путались ответы, но тот только хмыкнул и еще грубее отозвался.       ― Перед тобой отчитываться не обязан.       ― Ты же знаешь, зачем он к этой реке бегает. Мы все знаем. Так чего ты творишь?       ― Я выполняю свой долг.       ― Твой долг ― терроризировать своих бойцов? Я знаю, что нельзя хоронить солдат на этой территории, но дай ты ему это сделать. Видишь его рвение, видишь, как ему важно похоронить друга? С каких пор ты… стал таким?       ― Мне плевать, на какой территории мы находимся. Я заставляю его отжиматься не по этой причине.       ― И по какой же?       ― А по той, что надо уметь отпускать мертвых.       Донхёк замолк, разглядывая хмурое лицо бывшего своего друга. Он видел в нем распахнутые нарывы, полные боли и страдания. Он слышал в его голосе тот зов отчаяния и пустоты, который сквозил в каждой букве, напоминая об их общем прошлом.       ― Ты ведь и сам не отпустил, ― тихо добавил рядовой Ли.       Минхён внутренне затрясся, сжимая кулаки. Хотелось сжать свое сердце и выбросить за то, что оно продолжало отзываться, продолжало гореть и обливаться кровью. Донхёк недолго еще стоял рядом, а после покачал головой и ушел в полном молчании, оставляя командира наедине со своей мрачной мыслью.       Следующую ночь Джисон снова бежал к реке. Он был готов отжаться сколько угодно ― руки его почти не слушались, ладони были в мозолях и кровоточили. Но ему осталось немного, немного до нужной ямы. Он выбежал к реке и застыл, замечая чужую фигуру у могилы.       Человек, что копал его же доской, прервал работу, как услышал шаги. Он выпрямился, вытер пот со лба и развернулся.       ― Командир Ли? ― Джисон распахнул глаза.       Он неуверенно подошел ближе, оглядывая яму ― Ченле лежал внутри, с ног его уже немного закопали, а лицо накрыли мятым, грязным платком. Минхён поставил доску на землю и глубоко вздохнул.       ― Курить будешь?       Джисон, ошеломленный, помотал головой ― не смог выдавить из себя ни слова.       ― А я буду, ― хрипло добавил Ли и достал свернутый листочек с табаком. Джисон, немного подумав, потянулся к доске, чтобы продолжить работу, но Минхён отвел её в сторону.       ― Куда тянешься? Ты же руками пошевелить не можешь. Отдыхай, а я докопаю, ― он глубоко затянулся и тяжело выдохнул, ― Немного осталось.       Джисон неподвижно стоял рядом, не стал садиться на землю. Ярко светила луна, тихо шуршала спокойная река, обдувая легкой прохладой. Минхён выдыхал дым и постукивал пальцем по доске. Джисон молча и внимательно, со внутренним трепетом следил за каждой деталью. Ему было важно запомнить эту ночь ― она была важна по двум причинам: он, наконец, похоронил старого друга;       и он обрел друга нового.