Кое-что о последствиях употребления жареного супа

Говорят, утро вечера мудренее. Но каким ёбаным макаром оно должно было стать мудренее, если у Славы после пробуждения башку рвало на части с такой силой, что хотелось взять Мирошку под мышку и вместе с ним из окна выйти? Андрюха его, конечно, и тут спас — протянул помирающему лебедю какую-то сомнительную таблетку и стакан воды, даже старался особенно не бухтеть, чтобы не усугублять Славкину мигрень. Через полчаса жизнь уже не казалась чрезмерно отвратительной штукой, через час и после бутылочки пивка бытие и вовсе стало невообразимо прекрасным. — Витон звонил, — сказал Замай. — Сказал, они с Федькой приедут скоро. — Ого! А чё это, Федос у него ночевал, что ли? — Конечно. Ты ж его обидел. — Федю? Обидел? — Ты его Игнатом назвал. И ещё дохуя всего по мелочи наговорил, гнида ты бессердечная. — Бля, — Слава задумчиво потёр лоб. — Нихуя не помню. Ну, Замай ему и рассказал всё, как было. Может, даже слегка сгустил краски в некоторых моментах, но, ей-богу, он всего-то хотел, чтобы Славян почувствовал угрызения совести и извинился — перед Федей за оскорбления и перед Витей за похеренный выходной. Особенно перед Витей, а то знаете, как бывает: сегодня ты не извинился перед Витей, а завтра будешь извиняться перед апостолом Петром. А впрочем, перед ним тоже можно будет не извиняться, ведь в рай тебя не пустят — наверняка у Вити и там есть связи. Короче говоря, соболезнования свои Славка и правда принёс — перед Федькой оправдывался даже искренне. Взял его за локоток, отвёл на кухню, сказал: — Чувак, бля, реально не в себе был, ты прости. Федя надулся. — Не, ну хуль ты этого пидора лысого мудилой назвал?.. Федя надулся ещё сильнее. — Ну всё, забили на хуйню эту, а, Федос? Мужик, ну ты ж знаешь, что я тебя люблю. Иди обниму. Федя улыбнулся и пошёл. Замай, что так не вовремя вернулся на кухню за позабытой на столе чашкой чая, едва не пустил скупую слезу умиления, глядя на этих дылд. А вот подоспевший следом Витя картину не заценил — кашлянул, недобро посмотрел на них исподлобья и тяжело вздохнул. Сказал: — Кстати, я ж не просто так в ваши перди приехал. Дело у меня к вам. Слава насторожился, будто почувствовал неладное, а Витя решил держать драматическую паузу — по привычке заглянул в пустующий сломанный холодильник, отвернулся к раковине, сунул нос в непонятно откуда взявшуюся красную кастрюльку — наверняка Андрей принёс, снял с плиты старый, покрытый ржавчиной чайник — электрического в этой квартире и в помине не водилось — плеснул себе кипяточку в гостевую кружку, достал из коробки пакетик чая. Когда он обернулся, выражение его лица не предвещало ничего хорошего, а равномерные постукивания ложечкой о край кружки вызывали чувство нервозности. — Тут один мой знакомый вписался в съёмки какой-то короткометражки любительской. Что-то там про вампиров — я хуй знает, — он там, по ходу, собирается то ли Носферату играть, то ли Эдварда Каллена или как его там. Неважно. Короче, им позарез для одной из сцен нужен манекен — только он о нём заикнулся, я сразу вас вспо… — Я Мирошку непонятно кому не отдам! Да что б я позволил каким-то там ебучим упырям лапать моего… — Да погоди ты, дай сказать! — Не отдам! Сука, совсем уже ёбнулись — такое предлагать?! Да я за него вас всех… В порыве абсолютно искреннего и ничем не замутнённого возмущения, он и не заметил, как переглянулись Андрей и Витя. Кто знает, обрати он внимание на выражения лиц этих грёбаных конспираторов, может, всё сложилось бы совершенно иначе. — …он мне как память дорог, думаете, так просто всё, да?! Да вы бы знали, откуда я его приволок! — Слав, он готов заплатить. — Сколько? Слава всегда подозревал, что на самом деле его так называемые друзья его ненавидят — гребучий Федька, вместо того, чтобы войти в ситуацию, развеселился — хихикать в открытую не рискнул, дабы не огрести, но попытался замаскировать смех за приступом кашля. Ни разу не проницательный Витя заботливо постучал ему по спине — правда, немного не рассчитал силу, так что после этих махинаций Федя реально закашлялся. Обида немного поутихла. — Две бутылки Блэк Лейбла и шоколадку. — Блядь, да это ж кусок пластмассы, он стоит-то… в смысле, хули ему именно мой Мирошка нужен? Наверняка дешевле обычный манекен купить где-нибудь. — А ему лень искать. И время поджимает. — Ну ладно… — с сомнением протянул Слава. — И когда он приедет? Витя хитро ухмыльнулся, бросил короткий взгляд на наручные часы — ну явно же, что чисто для пафоса, — и ответил: — Минут через десять будет здесь. — Блядь, Витон, ты охуел?! А если б я отказался?! Сука, а, опять всё за меня решили, вашу ж мать… — Ну ты ж согласился. — Пусть вернёт его в целости! И расписку напишет! Федь, хоть ты им скажи — он же уже почти как член семьи! Федя пожал плечами и говорить ничего не стал. Славян тут же насторожился — у него давно были подозрения, что если бы он не бдил так пристально, этот впечатлительный дурак бы обязательно потерял Мирошку при переезде — они ведь тогда чуть не забыли его в комнате; но мог ли Федя попытаться забыть его специально?.. Ёбаный, ёбаный Игнат! — Слав, ты, может, голову помоешь, пока время есть?.. — поинтересовался вдруг Андрей, вырывая его из тяжёлых мыслей о подставах и предательстве. — Захуя? — Да и рубашку сменить было бы неплохо, — кивнул Витя. — Ты в ней спал, что ли?.. — Да хули вы мне устро… И тут в дверь позвонили. Слава нехотя поплёлся открывать, и так уж вышло, что вся кодла молодых да любопытствующих двинула за ним — это настораживало. Ещё сильнее настораживало только то, что на пороге обнаружился Мирон собственной персоной — не манекен, в смысле, а неповторимый оригинал. Мать его. Он смерил Славу полным скепсиса взглядом — наверняка ведь припомнил ему третий курс, тварь злопамятная, кивнул и протянул Вите клешню для рукопожатия. Со всеми остальными поздоровался устно. Спросил деловито: — Ну что, я могу реквизит забрать? Некоторые влюблённые, когда видят объект своего обожания, теряют дар речи, начинают несмело блеять, если приходится вступить с ним в контакт, и не знают, что сказать. Благо, Слава к таким людям не относился — у него, как и у любого приличествующего альфа-самца, при виде объекта обожания доминировало одно желание — как можно изобретательнее выёбываться, чтобы указать Мирону на его место в пищевой цепочке. — Он не реквизит! — А кто? — Он, сука, личность! Ещё поумнее тебя будет! — Вот уж не сомневаюсь. — Правильно делаешь. Учти — если ты мне его сломаешь, я с тебя с живого не слезу! Мирон вздёрнул бровь, стараясь вложить в этот жест всё своё недоумение, посмотрел на Славу, как на сумасшедшего, а затем обратил очи к Вите — Витя быть истиной в последней инстанции не хотел, поэтому попытался как можно более незаметно пожать плечами, но Слава, естественно, всё заметил. Если бы не праведный гнев, направленный на всяких там лысых похитителей чужого имущества, он бы обязательно обиделся на всю эту кодлу. Ёбаное ОПГ; он ведь считал их своими друзьями! — Бля-ать, окей, раз так... — сдался Мирон. — Я обещаю, что мы его вернём в первозданном виде, самое позднее — завтра днём. — А заплатишь когда? — Хоть сейчас. — Давай сейчас. — Базару ноль, держи. Так, две бутылки виски и… подожди, где-то потерялась. А, вот она. И шоколадка. — Она, бля, поломанная вся! — Это не влияет на её вкус. — Да-а уж, пальмовое масло ничем не испортишь. — Слушай, ты бы прекра… — Ай, да хуй с тобой! — перебил Слава раньше, чем дело приняло совсем уж критичный оборот. — Пошли, расписку мне напишешь, а то знаю я вас… Он сунул шоколадку в карман, покрепче прижал бутылки к груди, развернулся и пошёл в свою комнату. Наверное, ему действительно стоило помыть голову. И рубашку сменить тоже было бы неплохо, а то вчера, когда Замай дотащил его до дома, он был в такие щи, что у него не было сил на то, чтобы раздеться… — Подожди, мне никто не сказал, что на нём хуй нарисован! — между тем возмутился Мирон, критично оглядывая несчастный «реквизит». — А мне никто не сказал, что ты его заберёшь — я ж не жалуюсь! И вообще, это не хуй. Это сердечко. — Ну-ну. Это как-то можно смыть? — Да хрен его знает. Нет, наверное. Слава поплевал на палец, попытался оттереть за столько-то лет въевшуюся в пластмассу наскальную живопись, но, естественно, не преуспел — маркер точно был перманентным. — Блядь, что ж делать-то? Он сегодня на съёмках позарез нужен. — Так это… загримируйте его. — Загримировать? — тупо переспросил Мирон. Слава кивнул. — Загримировать манекен. Чувак, ты наглухо ёбнутый, ты в курсе? Это, если что, комплимент. И он ушёл в коридор, на ходу набирая какую-то Женю и спрашивая у неё, смогут ли они в теории загримировать манекен, а Слава от таких комплиментов даже немного смутился. Он на автомате погладил пластмассового Мирончика по лысинке и мечтательно вздохнул; от мыслей о светлом будущем его отвлекло красноречивое покашливание Замая. Оказывается, всё это время шайка аутистов не отходила от них с Мироном ни на шаг. — Блядь, ну Славян, — зашипел Андрей. — Ты, бля, можешь поласковее как-то?! Федя закивал. Витя молча закатил глаза и скрестил руки на груди. — Да идите вы на хуй! — возмутился он. — Тоже мне, нашлись свахи ебучие… — Мы ж тебе добра хотим! — Благими намерениями… Закончить свою мысль Слава не успел — Мирон снова появился в комнате и, довольно улыбаясь, ловко поднял пластмассового тёзку и собрался уходить. — Стой, бля! Если вы его сломаете… — Нормально всё будет, никто его ломать не станет. Просто протагонист должен будет его испугаться. — Ты так говоришь «протагонист», как-будто это не ты. — Не я, — пожал плечами Мирон. — Я злодея играю вообще-то. — Ты? Злодея? Слава заржал; Мирон скорчил настолько обиженное выражение лица, что сошёл бы за своего разве что в коробке с вымокшими под дождём щеночками, но никак не рядом с нормальными актёрами, играющими грозных вампиров, наверняка стремящихся уничтожить мир. — Кстати, — мрачно заметил Витя, прерывая всеобщее веселье. — Вам же, вроде как, нужен был чувак на какую-то второстепенную роль. — Бля, забыл совсем! Спасибо, что напомнил, Вить. Короче, тема такая: никто не хочет сыграть бармена? Дико эпизодическая роль, там одна сцена, что-то около минуты или двух. — Я хочу! — гаркнул Федя. — Я шесть лет в театралку ходил. Замай с Витей посмотрели на несчастного новоявленного актёра настолько сердито, будто он по глупости подорвал самый главный план в их жизнях, а Мирон наоборот оживился — хлопнул Федю по плечу, сказал: — Тогда приходи завтра на съёмки, Витя тебе адресок даст. Телефон у него тоже есть, если что, — и мой, и режиссёра. — Да без бэ. — Ну всё, я пойду тогда. Реквизит верну, не переживайте. И Мирон скрылся так же внезапно, как появился. Первое, что сделал Замай, едва доносящийся с лестницы топот окончательно стих, — безапелляционно заявил: — На съёмки едем все. Витя кивнул, Федя пожал плечами — его, в общем-то, никогда не напрягали шумные компании, скорее он мог приуныть, оставшись в гордом одиночестве. А вот Слава искренне не понимал, нахуя ему тащиться в какие-то перди: ради того, чтобы посмотреть, как делается кино? Да поебать вообще. Серьёзно, что там может быть интересного? Наверняка по павильону носится стадо орущих друг на друга баранов, лохматый нервный режиссёр бегает во двор покурить и подумать, чтобы никто не дёргал, а охуевшие актёры пялятся друг на друга и не знают, какую эмоцию им нужно изображать. А если учесть тот прискорбный факт, что конкретно взятое вампирское кинцо, вроде как, малобюджетный артхаус… короче, на хуй такие развлечения, просто на хуй. Других причин появляться на площадке не было. Не ехать же туда ради Мирона! Хуй там, этот лысый и надменный такого точно не заслуживает. Вдруг обидится, если Слава начнёт ржать над его актёрскими способностями, и всё, пиши пропало — последний шанс на «долго и счастливо» проёбан. Нет, Слава хотел простого человеческого оставить всё как есть и тихонько спиваться дома или в рыгаловке, а не вот это вот всё. У Замая с Витей, кажется, был совершенно другой план. — Фёдор, ну ты, конечно, в своём репертуаре — так изговнил нам всё, — досадливо посетовал Андрей. — В смысле? — возмутился Федя. — Мы думали, Слава бармена играть будет. — Так он играть не умеет, вы чего! А я охуенно всё сделаю! Бля, я ж всё детство мечтал стать актёром! Чем Славян лучше-то, оно и не усралось ему наверняка… Витя посмотрел на Андрея и с крайне осуждающим видом покачал головой — мол, перегнул ты, голубчик, а мне опять разгребай последствия, — затем приобнял Федю одной рукой за плечо и увёл к нему в комнату, ни на секунду не переставая тихонько объяснять ему положняк: — Конечно, Федь. Мы разве сомневаемся, что ты охуенный актёр? Просто план был немножко другой, ну кто ж знал, что так получится! Надо было тебе всё сразу рассказать, а я, даунич, о таком развитии событий даже не подумал… Слава вздохнул. Он не был тупеньким, поэтому давно просёк, что всё, что случилось за сегодняшнее бесконечное утро — далеко не простая череда случайностей и совпадений. Он скрестил руки на груди и выжидающе уставился на Замая — из-за разницы в росте в этой позе иногда он действительно выглядел угрожающе, но чаще всего нет. — Что происходит? — спросил он. Андрей грустно вздохнул и сказал: — Пошли на кухню, чего в коридоре разговаривать? Возражать Слава не стал. На кухне воняло горелым — не настолько пиздецово, чтобы там было совсем уж невозможно находиться, но ощутимо. Замай с дикими матюками подскочил к почти целиком залитой какой-то хернёй плите и выключил огонь — кажется, он и сам прекрасно осознавал, что было поздно: дно пузатой кастрюльки настолько сильно обгорело, что превратилось из ярко-красного в чёрное. — Твою ж мать! Сука! Ёбаный склеротик! На вопли тут же прибежали Витя с Федей. — Что случилось?! — Суп сгорел! — В смысле? — Да бля, я его поставил греть полчаса назад! И забыл со всем этим… — Погодь, а откуда у нас суп? — Так я из дома принёс с утра, хотел вас, дегенератов, накормить — вздохнул Андрей. Витя мужественно преодолел ступор и перво-наперво распахнул окно. Потом взял прихватку, снял с испорченной кастрюльки крышку и с интересом заглянул внутрь. Остальные последовали его примеру. — Смотрите-ка, почти вся вода выкипела. — Ага, выкипела… к плите она присохла, — хмыкнул Слава. — А отмывать как? — Да отмоем, наверное… — Дюх, — задумчиво протянул Федя. — Получается, ты пожарил суп. На кухне воцарилась тишина — участники эпохальной битвы между адекватностью и аутизмом разделились на два лагеря: Андрей со Славой были не в курсе культурного наследия, а вот Витя с Федей уже успели поржать над копипастой про жареный суп по усреднённому батиному рецепту. Витя честно старался сдержать истерику, но его уже мелко потряхивало от рвущегося наружу смеха. — Андрюш, — сказал он тона на два выше, чем обычно. — А ты муки туда добавил? — Зачем? — Для вязкости, — ответил Федя за него. Он выглядел так, будто сейчас заплачет. — Томатной пасты ещё надо было, — на последнем издыхании протянул Витя. Слава махнул на дегенератов рукой, отошёл от кастрюли и уселся за стол; правда, он не учёл одного — сегодня был явно не его день. Едва он пристроил жопу поудобнее, лист плотных виниловых обоев тоже не выдержал накала творящегося на кухне пиздеца, и с трагичным шелестом отклеился от стены, укрыв Славу от несовершенства насквозь прогнившего мира. Федю от хохота согнуло пополам — он натурально вцепился в Витины плечи, чтобы не упасть; сам Витя внешне держался чуть лучше, но пока он до слёз ржал над сложившейся неуважаемой ситуацией, Слава трижды подумал, что такими темпами соседи вызовут ментов быстрее, чем клятый суп остынет. Андрей, как один из немногих здравомыслящих людей на этой кухне, спас друга из винилового плена, и даже стряхнул со стола кусочки засохшего клея и штукатурки. — Жареный суп… — простонал Федя. — Просто загуглите, блять… Ну, пришлось гуглить, хотя, наверное, и не стоило — Славе в последнее время и без батиных рецептов было охуительно весело на перманенте. — Есть подкупающее новизной предложение, — сказал он, когда последние смешки стихли. — Давайте вискарь откроем? Предложение поддержали все, кроме Вити — он по ряду обстоятельств вообще не бухал, но и на друзей своих по этому поводу сильно не выебурил. На часах, между тем, было всего два дня. Что за день, — вздохнул Слава. — Какой чудесный день.