Кое-что о последствиях употребления жареного супа

Федя вполне оправданно считал, что сложившаяся ситуация была крайне неуважаемой, если не сказать плачевной. Началось всё с того, что Витя позвонил и попросил Славу устроить общий сбор в их микроскопической квартирке, что уже показалось всем весьма подозрительным. Потом пришёл Мирон и, вздёрнув бровь под недоумёнными взглядами окружающих, заявил, что Витя пригласил и его тоже; в итоге они все столпились на пятиметровой кухне и, то и дело сталкиваясь локтями, нетерпеливо ждали появления САМОГО. Федя бы пошутил про кровавого диктатора, но уж больно настойчиво между рёбрами свербило нехорошее предчувствие. Открывать пошёл Замай; они долго тёрли о чём-то в коридоре, пока Витя делал вид, что расшнуровывает кроссы, а затем слишком уж аккуратно пытался пристроить их в общую кучу обуви. Зашли на кухню. Ну как «зашли» — Замай аккуратно протиснулся мимо выставившего ноги в коридор Мирона, а для Вити места тупо не осталось. — Да, надо было вас, конечно, в каком другом месте собрать, — покачал головой он. — Но что уж теперь. Он передал Феде большой пакет из местного супермаркета, прислонился плечом к косяку и скрестил руки на груди. — Да чё случилось-то? — спросил Слава. Его хорошая мина при плохой игре выглядела попрезентабельнее, чем у остальных. — Кого поминаем? Пока Витя держал драматическую паузу, Федя достал из пакета бутылку шампанского, сок и какую-то невообразимую кучу еды на любой вкус, цвет и размер; Слава тут же тиснул из общака пачку чипсов, видимо, решив, что хруст и шуршание никого не будут раздражать. — Никого не поминаем. У меня новости, — сказал, наконец, Витя. Федя ощутимо занервничал и заёрзал на стуле, случайно задев локтём привалившегося к холодильнику Андрюху — Андрюха, к его чести, держался вполне мужественно и даже его не убил. — Хорошие, я надеюсь? — спросил Мирон. — Охуительные, — мрачно усмехнулся Витя. — Всё, кончились мои мытарства. Продали мы с дорогими родственничками хату, моя доля у меня. — Да охуеть… — протянул Федя. Не то, чтобы он не верил, что когда-нибудь это произойдёт на самом деле, но судебные тяжбы длились так долго, что, казалось, квартира так и простоит опечатанной до скончания веков. И вот оно как разрешилось — в считанные дни, можно сказать, моментально. Или Витя просто не посчитал нужным ввести их всех в курс дела. Это было подло. — Ну вот, как-то так. Так что отмечаем, пацаны. Я даже принципами поступился и шампанское вам взял — все равно ведь нажрётесь, ебаная вы алкашня. — Поздравляю, Вить, — улыбнулся Замай. Где-то в этот момент до всех дошло, что вести-то на самом деле радостные, а гнетущая атмосфера — это так, чисто из-за кое-чьего слишком уж серьёзного ебальника, и к поздравлениям присоединились и все остальные. Кроме Феди, который дождался паузы между «ну наконец-то» и «да хули было так долго тянуть», и спросил: — И ты скоро в Москву свою уезжаешь, получается? — Ну, получается, да. Десятого аренда этой моей хаты заканчивается, как раз все дела здесь доделаю и домой. — А сегодня какое, двадцать седьмое? — Двадцать девятое, Федь. Все как-то разом схлопнулись — даже Слава перестал чипсами хрустеть. Андрей попытался сделать вид, что всё в порядке, сказал: — Ну да, сколько уже твоя квартира простаивает, а за коммуналку-то раз в месяц всё равно башляешь. Наверняка на те же бабки и вышел. Витя мрачно усмехнулся, покачал головой и клятвенно заверил, что получил больше. — Ну что, дядь, значит, поминки у нас тут всё-таки, — криво ухмыльнулся Слава. — Да почему поминки-то сразу? Я приезжать буду, вы ко мне тоже приезжайте… только не все сразу, мне вас складировать некуда. Когда ещё Москву посмотрите? — Да на хуй нам Москва! — Федь. — А чё Федь? Чё Федь-то? Уедешь — забудешь о нас вообще. — Да забудешь о вас, как же… — Так, пацаны, хорош нюни разводить, это не дело вообще, — отрезал Андрей. — Давайте-ка лучше стол в Федькину комнату отнесём, там места больше. — Там же срач, как после апокалипсиса! — Не выебурь, Слав, у тебя срач ещё хуже. Давайте, подняли — потащили. Блядь, да осторожнее вы, что ли — Мирона не задавите. Федь, ну аккуратно, кроссы! Справились кое-как — и со столом, и с бардаком в комнате. Слава сразу сказал, что мало им будет одного шампусика, прихватил с собой Андрея и ушёл в магазин за добавкой; Федя сперва думал навязаться с ними, но ему никак не удавалось отделаться от ощущения, что стоит ему выпустить Витю из поля зрения — и он исчезнет, не дожидаясь оговорённого срока в две недели. Паранойя в чистом виде, но что ж поделать. — Значит, не поиграем больше, — вздохнул между тем Мирон. Особо расстроенным до этого он не выглядел, а тут заметно приуныл — то ли осознание накрыло, то ли ещё что. Федя не знал, во что они играют, но ему вдруг стало неприятно, что Витя тратил своё время не на них, а на этого пучеглазого. — Ну что ж поделаешь, — пожал плечами Витя. — Можем в скайпе созваниваться периодически, если что крутое попадётся. — Ну да… — А вы во что играете-то? — спросил Федя. — В мэджик. Ну, настолка такая коллекционная… — Да знаю я, что такое мэджик. — Играл?! Теперь на Федю уставились сразу две пары любопытных глаз, и он почувствовал себя, как школьник, который вызвался к доске, хотя нихуяшечки не шарит в материале. Он, конечно, играл в детстве — да все, наверное, играли, по крайней мере, те, у кого были друзья-задроты, — но куда ему до этих двоих… у него даже колоды приличной не было. — Ну, это сто лет назад было, я уже забыл всё. Так что считай, и не играл. — Возьми его на заметку, он способный, — посоветовал Витя, глядя на Мирона. — Умненький, быстро догонит, если что. Федя огромным волевым усилием подавил и стойкое желание провалиться под землю, и так и лезущую на ебальник улыбку — чёрт, он всегда любил, когда его хвалили, но Витя даже это делал как-то совершенно по-особенному и ужасно приятно. — Окей, если заинтересуешься, звони, — пожал плечами Мирон. Его свалившаяся на голову «обуза» явно не радовала, ну да кого ебёт, — главное, что Витя в нём уверен. Если б он ещё и уезжать раздумал, цены бы ему не было. — Угу. Минут через двадцать вернулись Слава с Замаем, притащили несколько пакетов жрачки и бухла. Слава поставил пацанов в известность, что он ещё и Мишу с Ваней призвал, а Витя со скепсисом оглядел маленькую комнату и посетовал, что придётся этим двоим тогда в шкафу сидеть — он, конечно, не имел ничего против этих алкоголиков, но вот столпотворения не любил. Разговор в итоге плавно перешёл на бытовуху — Андрей залипал в телефоне и то улыбался, то матерился себе под нос, Миша травил какие-то байки со времён своего студенчества, Слава из вредности разъёбывал каждую его историю, рассказывая о своих, «реально пиздатых», похождениях, Мирон делал вид, что вообще не понимает, как он здесь оказался, а Витя… ну, в какой-то момент он просто встал и вышел. Федя спросил, куда, — он ответил, что подышать. Пришлось за ним идти — ну, мало ли, проебётся ещё где-нибудь по дороге. А то и вовсе растворится. Обнаружился он на кухне — стоял у открытого окна с крайне задумчивым видом, вейпил. Федя рядом встал, протянул руку за его дудкой, затянулся тяжёлым дымом со вкусом какой-то приторной жвачки. Вздохнул. — Внезапно как-то с квартирой вышло, — подрезюмировал Витя. — Сам не ожидал. — Угу. — Ну ничего, в скайпе созваниваться будем, если что. — Да хуйня это всё. — А что поделать? — Не уезжай, Витон. Витя на Федю так посмотрел, как будто тот какую глупость сморозил, отобрал вейп обратно, затянулся. Пояснил устало: — Да что мне здесь делать-то? Не люблю Питер. Квартиры нет, работу нормальную хуй найдёшь, климат ваш — пиздец сплошной, зимой особенно. Так что меня тут не держит ничего. Федя чуть не закашлялся — от возмущения, конечно. Руки на груди скрестил, сказал: — Ты охуел?! Как это — ничего не держит? Я держу! — Ты держишь? — криво ухмыльнулся Витя, вздёрнув брови. Нет, хорошее этот диссидент всё-таки шампанское подогнал — сразу в голову дало, особенно после того, как Федя его вискарём запил. Качать права после этой ядрёной смеси стало как нехуй делать. — Я! Мы! Ты о нас подумал вообще? Как я без тебя? — Ну да, кто тебя из рыгаловки до дома волочить будет… — Да, и это тоже! Ну просто… бля. Нет, Федя, конечно, понимал, что в конец борзеет, но он был в таком отчаянии, что у него попросту не оставалось выбора, иначе он бы себя до конца своих дней не простил, — он подошёл вплотную к Вите и крепко стиснул его в своих лапищах. Решил: «Похуй, пусть хоть по башке пизданёт — всё равно ведь уезжает скоро». Пригнулся чуток, закрыл глаза и собрался было проделать самую отбитую и самонадеянную хуйню в своей жизни — серьёзно, лезть целоваться к этому хмурому чудовищу было чем-то невообразимо глупым, почти как попытка запихнуть голову в пасть дикому льву, — но тут из коридора донеслось усталое Славино: — Да ёб твою мать, засоситесь вы уже, сколько ж можно! Витя отпрянул, сделал пару шагов назад; несколько секунд Федя переваривал тот факт, что из-за сраного Славяна он упустил свой последний шанс: бля, у них могло бы что-то получиться, да похуй, даже если и нет, по крайней мере, потом было бы, что вспомнить, но этот ебучий собиратель сплетен как обычно всё испортил, гореть ему, блядь, в аду! Ей-Богу, Слава делал вещи и похуже, и Федя на него даже за это «похуже» редко злился, но тут его прорвало — руки сами сжались в кулаки, а в голове не осталось ни одной цензурной мысли. Наверное, нужно было успокоиться и обдумать дальнейший план действий, трезво и хладнокровно. Скорее всего. Да только Федя, и без того взведённый до предела новостями о скором Витином отъезде, окончательно тронулся кукухой и решил, что пора действовать. И похуй, что в доме куча левого народа. — Слава, блядь! — заорал он. — Ну-ка иди сюда! Слава, не будь дураком, почуял неладное и предусмотрительно шмыгнул в комнату, громко хлопнув дверью. Федю это не остановило — он пошёл следом и застал беглеца мечущимся между диваном и окном. Видимо, не мог решить, спрятаться ему в шкаф или попросить политического убежища за широкой спиной Замая. Завидев своего потенциального палача, он состроил самое виноватое из возможных выражений ебала и попытался отыскать пути к отступлению. Только их не было — единственный проход между столом и диваном загораживал Федя, а сигать из окна второго этажа он боялся. Он же не Фаллен, в конце-то концов. — Ты какого хуя лезешь в мою личную жизнь?! — Так я и не лезу… — Сука, тебя кто просил лезть?! — Да не лезу я! — Блядь, попизди мне ещё тут! Отъебись от нас и усеки уже, блядь, — мы сами разберёмся! Без тебя! Советы твои ебучие никому на хуй не упали! — А, то есть, как вам в мою личную жизнь лезть — так это пожалуйста… — Это не одно и то же! Вот если бы я на третьем курсе пошёл за этим лысым, — Федя в порыве гнева ткнул в ни в чём не повинного Мирона пальцем, — и сказал ему, что ты в него по серьёзке втюхался… — Федь… — попытался остановить Андрей. Эффекта это не возымело. — …а ебаназию ту ты затеял только потому, что «другого выхода нет», или как ты там говорил, вот тогда — да, тогда я бы лез в твою личную жизнь! — Федя! А вот на Витин голос он тут же повернул голову — Витя стоял в проходе, скрестив руки на груди, и осуждающе качал головой. Федя тут же сдулся, ему даже стало немного стыдно за своё поведение, но извиняться он не собирался. Слава только что разрушил его последнюю надежду на «долго и счастливо», так почему бы не отплатить ему той же монетой? Ну, подумаешь, подло! А он что, не подло поступил? Блин, стыдно-то как. Надо того… попытаться спасти ситуацию, что ли… — Бля, Славян, извини, я перегнул, — тихо пробормотал он. Но вместо Карелина голос подал тот, чью реакцию на бурную сцену все присутствующие жаждали узреть меньше всего. — Подожди, — резко сказал Мирон, глядя прямо на Славу. — То есть, ты реально это сделал на серьёзных щах? — Ну, — моментом подкинулся Слава. — И хули? — А я говорил, что с кастрюлей был перебор… — мрачно хмыкнул Ваня из своего угла. — С кастрюлей был перебор, с «серенадой» твоей был перебор, — продолжил закипать Мирон. — И с децибелами, блядь, тоже! Весь универ слышал! Меня до выпуска за эту хуйню стебали по твоей вине! — Сам бы отнёсся с иронией — не стебали бы, — насупился Слава. — С иронией?! Ты меня перед друзьями опозорил! — Да блядь, кто-нибудь уже расскажет, что такого произошло на вашем сраном третьем курсе?! — возмутился Витя. Его эта неуважаемая ситуация и так слишком долго напрягала — он ненавидел быть не в курсе похождений своих подопечных. Особенно Славиных. — Что, вы расскажете или я? — с нажимом спросил Мирон. Слава только махнул рукой, Ваня показательно отвернулся к окну, Федя вообще боялся произносить хоть слово, дабы не сделать ещё хуже. Тогда Мирон прочистил горло и начал: — Понятно. Творить хуйню — это вы первые, а рассказывать... Короче, у нас была вечеринка. Куча народа, бухло, хуёвая музыка, как обычно. И всё нормально было, пока этот, — он ткнул пальцем в Славу, — не потребовал микрофон и не начал затирать телегу о том, что он меня и весь мой народ... — Какой ещё твой народ? — Богоизбранный! Короче, евреев он пиздец как любит, а конкретно без меня ещё и жить не может. — Вы с ним разве пересекались до того? — спросил Витя. — Он мне курсе на втором английский помог подтянуть, — закатил глаза Слава. Его явно не радовало, что ситуация окончательно вышла из-под контроля, и то, о чём он так упорно пытался забыть, предаётся огласке. Столько-то лет спустя. При таких-то обстоятельствах. — Помог на свою голову… — вздохнул Мирон. — Я его клоунаду всерьёз не воспринял, сказал ему, чтобы он пыл охладил — ну, что-то в таком духе, и отошёл к своим пацанам. Он, вроде, за мной не попёрся, свалил куда-то, я и расслабился. Я уж не знаю, где он шлялся, но потом, когда я пошёл в свою комнату, за мной увязался оркестр из вот этих вот, — он поочерёдно ткнул пальцем в Ваню и Федю, а Славу просто окинул уничижительным взглядом. — Мы из столовки кастрюлю с половником пиздили, — довольно заявил Фаллен. — Охуенный вечер был! — Это как вы умудрились? Она ж сто пудов закрыта была. — Так Федос на стрёме стоял, а я через окно туда залез. — Вы ещё и посуду спиздили! — возмущению Мирона не было предела. — Не, дядь, нам только для перформанса было надо. Мы вернули потом. — Ага, подложили обратно, — закивал Слава. Мирона эта ремарка явно не успокоила. — И песня твоя эта, — продолжил бычить он. — Это вообще что, нахуй, было?! — Какая ещё песня? — нахмурился Витя. — Охуенная, между прочим, песня, — вздохнул Ваня. Напел себе под нос: — «Во-от ты позакрывал семе-естры, и охладил конкре-етно…» — То есть, я правильно понимаю, что эти двое спиздили из столовой кастрюлю и стучали в неё половником, а Слава выл свой шедевр? — Именно. Шли за мной до самой комнаты. Это три лестничных пролёта и длинный коридор общаги, — закивал Мирон. — Представь, что началось — сбежались вообще все. Витя горько вздохнул и спрятал лицо в ладонях. Федя подозревал, что он ожидал чего-то подобного, но ввиду абсурдности ситуации его разрывало между порывом напиздюлять своим придуркам и желанием разразиться громким хохотом — по крайней мере, когда он убрал руки, уголки его губ подрагивали, будто он изо всех сил пытался спрятать улыбку. — И вы хотите сказать, что это всё реально было попыткой подкатить?! — возмущённо спросил Мирон. — Типа, — криво ухмыльнулся Слава. — Охуеть. Ты аутист, Карелин? — Не-а. — А подойти поговорить? Тет-а-тет, знаешь. — Ага, чтобы ты меня на хуй послал? — А то после этой хуйни я тебя не должен был послать… — вздохнул Мирон. Кажется, до него потихоньку доходила вся серьёзность этой донельзя абсурдной ситуации — по крайней мере, он замолчал и на Славу больше не смотрел. Переваривал. Федя меж тем плюхнулся рядом с Замаем, приложился к чьей-то кружке — нормальные бокалы в этой квартире почему-то не прижились — с сомнительным вискарём и тяжко вздохнул. Витя сел рядом, забрал кружку и молча поставил её обратно на стол. Вернулась атмосфера поминок — Слава дулся в одном углу дивана, Мирон — в другом, Замай с перекосившимся от злости лицом переписывался с кем-то в телеге, остальные молчали. Только Ваня продолжал беззаботно напевать себе под нос песенку про пыл. А потом в дверь позвонили. — Это ещё кто? — спросил Ваня. — Это, видимо, ко мне… тьфу, за мной, — обречённо вздохнул Замай и попёрся открывать. Остальные переглянулись и, не сговариваясь, высыпались в коридор следом за ним. Картина, развернувшаяся перед их глазами, была воистину удивительной — на пороге стоял давешний журналистишка собственной персоной. Да не просто стоял, а разводил бурную деятельность — сначала повесил пальто поверх Витиной куртки и разулся, затем поискал взглядом тапочки но, так и не обнаружив оных, брезгливо прошёл на кухню — мыть белы рученьки. И всё это под семиэтажные конструкции злого, как стадо чертей, Андрея, который тщетно пытался выставить незваного гостя вон из квартиры. Дождавшись паузы между его репликами, журналист вполне нейтрально сказал пацанам: — Всем доброго дня, — и просочился в Федину комнату, будто почуяв, что там накрыта поляна. — Какого хуя ты так рано?! Я же сказал — через час освобожусь, подъедешь! — не унимался Замай. — Я освободился раньше, вот и приехал. Не таскаться же по городу. — Пошёл бы в кафе пожрать! — Зачем? Ты обещал ужин приготовить. Андрюху Федя знал уже несколько лет, но, ей-богу, впервые в жизни он видел, как у этого невозмутимейшего человека дёргается лицо. — Ёб твою мать, Дудь! Хотя бы веди себя прилично, раз уж припёрся! — Так я пытаюсь. Это ты с порога орать начал. Будто мне в кайф тут с вами торчать. — Но-но, — резко заметил Слава. — Тебя сюда не звали, так что будь любезен, схло… — Буду любезен, обязательно, — перебил он, нагло тиснув со стола последний кусок пиццы. Будто не он только что говорил, что Замай обещал ему ужин. — Ну что, как там ваши съёмки? Между тем Мирон окончательно побагровел от злости, Ваня смотрел на Дудя так, будто собирался в ближайшее время застебать его до смерти, Слава нервно сжимал в руках кружку с водярой и ждал, когда можно будет набить ебучку этому упырю, а Витя горестно вздыхал и напряжённо размышлял о чём-то. А затем протянул себе под нос: «О господи, да ну его на хуй», резко потянул Федю за рукав и сказал: — Так, всё. Поехали домой. Федя сперва даже не понял, нахуя. — Зачем? Тут же самое интересное начинается! — Идём, Федь. — Да погоди ты! Они же пиздиться будут! — Именно. Поехали. — Ну Витон! Витя смерил его таким взглядом, что спорить как-то сразу расхотелось. Федя выглядывал из-за его плеча, пока они надевали куртки, силился понять, что там происходит в комнате, но к этому моменту накал страстей ощутимо поутих — пацаны даже орать на Дудя стали чуть тише. Видать, выдохлись. — Эй, голубки, погодите! Выпровожу вас. — Тебя с собой не возьмём, не надейся, — ухмыльнулся Витя. — Страдай вместе с остальными. — Да нахуй оно мне надо — с вами ехать. Слава подождал, пока они обуются и вызовут такси, и махнул рукой на прощание. — Пиздуйте давайте. И тут Федя не выдержал. — Славон. — Чё? — Прости меня. И чё я про хуйню эту вспомнил… ещё и при Мироне… — Да ладно тебе, похуй уже как-то. Пусть думает, чё хочет, его проблемы. — Не злишься на меня? — Не-а. Конечно, соли тебе в чай сыпану как-нибудь, ебланище, но пиздить точно не буду. Федька в порыве чувств его крепко стиснул, похлопал по плечу. Слава вымученно улыбнулся и добавил: — Пиздуйте уже, дует с лестницы. А, Витя! — Чего? — Давай Федю не обижай там, а то убью. — Я чё, садист? — закатил глаза Витя. — Конечно, садист, кто ж ещё! На том и распрощались. В такси Федя всё донимал новоявленного садиста всякими глупыми вопросами, типа: «И хуль мы уехали-то? Кто этого Дудя ебучего на место ставить будет» и «А делать будем чего? Спать-то, вроде, рано». Всё встало на свои места уже дома, на кухне, когда Витя безо всяких объяснений, но вполне однозначно прижал Федьку к себе, положил лапы на его красивую задницу и полез целоваться. Вот так и закончился этот бесконечный день.