В клетке властного тирана

      Всё утро Ларин, словно маленький ребёнок, провалялся в просторной кровати на шёлковых простынях, переворачиваясь с боку на бок. Пару раз он просыпался, зевал и потягивался, а потом снова засыпал, обнимая воздушное одеяло и сладко посапывая. А иногда он храпел, дергал ногой или пускал слюнки. Собственно, именно так гроза всей страны чаще всего проводил утро. Да, такое поведение совершенно не сочеталось с его колкими речами и пристрастием к пыткам и живодерству, однако оно говорило о том, что где-то глубоко в душе остались обрывки человечности, детской наивности и доброты. Быть может, не всё потеряно, но всё же, просыпаясь и окончательно поднимаясь, Ларин надевал привычную маску равнодушия и ненависти ко всему окружающему.       Слуга притащил таз с водой, подготовил чистые вещи для барина, на кухне уже кипела работа. На кухарках лежала особая ответственность, ведь любая оплошность от недосоленного супа до пережаренного мяса могла закончиться четвертованием, от того девушки и плакали, когда узнавали, что им придётся стряпать для графа.       К слову о слугах в доме Ларина: извозчиками, сторожами, ключниками были мужчины старше сорока пяти лет. Почему именно этот возраст, Ларин и сам не знал, ему просто не хотелось видеть сопляков в своём хозяйстве. А вот горничными, кухарками были молодые и красивые девушки, которые зачастую спали со своим барином, надеясь на милость с его стороны, однако Дмитрий продолжал одинаково ненавидеть всех. Когда же женщины старели и теряли свою красоту, Дмитрий либо продавал их, либо кидал в подпол, издевался и вымещал на них свой гнев. Один был человек, которому он доверял, его дядька, который следил за маленьким Димой с самого его рождения. Только состарился дедушка, схоронили его с почестями, а Дмитрий с тех пор стал ещё более чёрствым.       Позавтракал граф в гордом одиночестве, остался доволен пищей, потому кухарки могли спокойно выдохнуть. Мужчина направился прямиком к своей новой рабыне. — Уже проснулась? — насмешливо спросил он, а потом скинул одеяло на пол и дёрнул Ушакову за руку, заставляя подняться. — Больно! — крикнула она и отскочила от Ларина, со злостью на него посмотрев, — Что Вам нужно? — она прищурилась. — Какая дикая, — Дима отошёл на метр, посмотреть на девушку, оценить её внешность, — Настало время наказаний, тваринушка, — усмехнулся граф. Он был в отличном настроении, потому не сильно жестил.       Ксения хотела было огрызнуться на Дмитрия, но вовремя поняла, что лишь навредит себе этим. Она смиренно поплелась за графом.       Коварно улыбаясь, Ларин вёл девушку на двор, где специально для Ксении уже подготовили лавку и бочок с замоченными розгами. — Нет, — прошептала побледневшая барыня, как только поняла, что её ожидает, — Нет, молю! — громче и жалобнее произнесла она, одергивая рукав мучителя. — С чего бы вдруг я должен тебя помиловать? — Дмитрий остановился и повернулся к испуганной и растерянной пленнице. Его глаза источали холод, и у Ксюши мурашки побежали по спине и рукам от этого пронзающего взгляда. — Я буду примерно себя вести, — через силу промямлила Ушакова. Она уже сейчас понимала, что это враньё, и она даже не постарается следовать приказаниям Ларина. — Я буду поощрять тебя в таком случае, — пожал плечами Дмитрий. Он раскусил небольшую ложь Ксении, потому и сам приврал немного. На самом деле он никогда никого не поощрял, хотя и сохранение жизни уже можно назвать приятным подарком в его случае, — Но сейчас ты ответишь за то, что уже совершила, — он одним рыком притянул юную красавицу к себе, вызывая ужас в глазах Ушаковой, а потом опустил ладони на её бёдра. За всем этим действом наблюдали слуги, которые потихоньку собирались вокруг той самой лавки, к которой притащил Дима сопротивляющуюся Ушакову. — Скотина! — зарычал он, когда девушка укусила его в плечо. Ей было страшно, а ещё больше её возмущали грубые ладони на нежных частях девственного тела, — Тупая сволочь! — Дима порвал её платье, оставляя беднягу в лохмотьях. Девушка залилась горькими слезами, стала судорожно прикрывать свои плечи и грудь, которые он чуть не оголил на глазах у подданых. Дима бросил Ксению на деревянную скамью, от чего в белоснежную кожу впились занозы, на руках появились царапины. Ксюша завыла от боли и унижения, она слёзно просила, чтобы её отпустили и оставили в покое, а Ларин, казалось, насыщался подобными криками барыни.       Не долго думая, граф задрал подол её платья и сорвал панталоны, которые терпеть не мог. Его ладонь властно опустилась на попку девушки, сжимая её ягодицу. Ксюша же от стыда, унижения, обиды и боли спрятала лицо в сложенных руках и тихо хныкала.       Прикосновения ненавистного ей человека вызывали тошноту, так что девушка еле сдерживалась от истерических криков, стараясь абстрагироваться от реальности и думать о чём-то приятном, вроде весенних цветов или утренних трелей птиц.       Дима же властно оглаживал округлые половинки, иногда забираясь пальцами чуть дальше, от чего Ксения каждый раз напряженно замирала и униженно пыхтела, всё ещё не показывая своего багрового лица. — Пять ударов для начала, — вынес свой вердикт мужчина, когда насладился вдоволь аккуратной попой девушки.       Он поднялся и отошёл к бочонку, поднимая в руку излюбленный предмет наказания. Он замахнулся и со всей силы ударил Ушакову. На несколько миль разлетелся жалобный крик, а Ларин же рассмеялся в унисон с ним. Он ударил второй раз, попадая только по пятой точке, и темноволосая снова истошно закричала, что немало радовало жестокого графа. Ещё три удара задели также хрупкую спинку, и к судорожным всхлипам и протяжным крикам добавилась дрожь во всём теле наказуемой.       Бережно уложив розги обратно в бочонок, Дмитрий подошёл к изголовью лавки и потянул Ксюшу за волосы, заставляя показать своё измученное лицо. — На сегодня закончили, — строго произнёс он, а потом приблизился к ней, от чего Ксения затаила дыхание. Было страшно и обидно, слёзы стекали ручьями, а Дмитрий провёл языком по её щеке, а потом коварно ухмыльнулся. — Приведите её в порядок. Всё должно быть так, как я люблю. И накормите, — приказал он служанкам, которые бросились к обессиленной барышне, стоило Ларину скрыться за дверью дома, и начали её выхаживать. Абсолютно каждому было жаль девчонку, ведь все проходили через подобную порку, только они-то привыкли с детства, а для Ксюши, которую всегда оберегали и нянчили, подобное наказание было катастрофой. — Держитесь, барыня, скоро боль пройдёт, — шептали девушки, отмывая её и подавая новое платье. — Вы гордо перенесли эту пытку. Вы умница.       После унизительной порки Ксюша никак не могла смириться со своим положением. Она всё ещё оставалась барышней, но только на словах. У неё не было никаких привилегий, для Ларина она была наравне с крепостными, однако же слуги старались угодить ей, ласково обойтись с девушкой, покормить её хорошо, взбить ей подушки, укутать потеплее, заштопать порванное платье и постирать его, проветрить комнату, пока граф ничего этого не видел и не знал.       Ксюша не ценила их стараний. Она привыкла жить в лучших условиях, в её голове не укладывалось, что можно жить ещё хуже. Она ненавистно смотрела на слуг Ларина, ей было противно находиться со всем, что было связано с этим ужасным человеком.       Всё её тело болело, её ведь не только никогда не хлыстали розгами, но и не наказывали никаким образом. А хуже всего — гадко было на душе. Она всё прокручивала в своей голове, почему же ей никто не помог, почему все смотрели на бедную девушку, терпящую яростные удары плетью. Она молилась Богу о спасении, просила помочь, только вот никакие молитвы не работали. Она понять не могла, почему же сам Господь, которого она считала своим помощником и духовным другом, не помогал.       Для Ларина же это наказание тоже стало в какой-то степени особенным. Начнём с того, что он никогда ещё не избивал дочь помещика. В основном его жертвами были крестьяне, которые со смирением принимали все его пытки. Мало того, для Димы были приятны крики сломленной девушки, её испуганные и ничего не понимающие глаза, она ведь никогда ничего подобного не переживала. И, как бы Дима не пытался закрыть глаза на следующую деталь, он не мог упустить того факта, что Ксюша была чертовски красива. Крестьянки не следили за собой, их кожа была груба и грязна, ногти и волосы имели ужасный вид, а вот Ксения была великолепна. Её бархатная кожа очаровала графа, а за длинные мягкие волосы хотелось таскать Ксюшу по полу, не переставая. Её утончённая фигурка ласкала глаз, её ручки были нежны и ухожены, каждый ноготочек был аккуратной формы, а сама девушка была бледна, и лишь иногда у неё появлялся милый румянец, о котором Ларин почему-то думал весь день.