The Avengers: Youth Hostel

Уэйд, крепко ухватившись ногами за кровать, висел вверх тормашками и выдувал один за другим пузыри из клубничной жвачки. Перевёрнутый мир оказался куда прикольнее обычного, и если бы не зашумевшая от прилившей крови голова, Уэйд бы провёл в таком положении весь остаток вечера. Но от пелены перед глазами стало уж как-то совсем не по себе, и ему пришлось неохотно подтянуться к себе на ярус. — Ох, крошка, папочка давно не уделял тебе внимания, да? — спросил он у висевшей напротив катаны, ласково проведя рукой по длинному лезвию. На блестящем клинке остались тёмные следы крови. Уэйд отдёрнул руку, усмехнулся и слизнул солёные капельки со своих пальцев. — Ну-ну, не кусайся… Я был так занят, просто отрыв башки! Внизу Кейбл, наверное, в сотый раз пересматривал «Бесславных ублюдков» и соскребал остатки изломанных чипсов из пакета. Для Уэйда фильм Тарантино был слишком скучным и непонятным: от затянутых, нудных сцен его клонило в сон, а от истории и вовсе тошнило. Делать было нечего: выходной день тянулся неумолимо долго, поэтому Уэйду пришлось заняться тем, что он умел лучше всего на свете. — Кейбл? В ответ последовала только неожиданно начавшаяся в фильме стрельба. Уэйд заинтересованно высунул голову из-за полосатого матраса. Ладно, кое-что всё же заслуживает внимания в этой невыносимо — хоть на стенку лезь — длинной кинокартине: например, пистолет, упирающийся в колено эсэсовца в чёрной форме. Или груда сваленных друг на друга окровавленных тел в прокуренном баре-подвале. Или подорванный кинотеатр, сожжённый дотла вместе с кучей немецких офицеров. Насилие — это всегда так легко и весело. — Кейбл, дружище? Ты как там? — Слушай, я тут смотрю самую зрелищную сцену за всю историю долбаного кинематографа, и мне некогда с тобой балаболить. Будь так добр, сомкни челюсти на пару минут. — Но пару минут назад ты говорил то же самое, — прочавкал Уэйд. — Да и насчёт зрелищности я бы с тобой поспорил, потому что какие-то крутые парни сняли «Джона Уика», который, бабулей клянусь, разорвёт твоих ублюдков на маленькие нацистские лоскутки кожи… — Чёрт с тобой, — отмахнулся Кейбл, уставившись в экран ноутбука. — Выкладывай быстрее, раз так невтерпёж. Согласиться всегда проще, чем спорить. Особенно с двинутым парнем типа Уэйда Уилсона, который из шкуры вон вылезет, чтобы тебя достать. Уэйд изогнулся, грозясь рухнуть с кровати лицом вниз, и загадочно понизил тон: — Кейбл, а ты когда-нибудь влюблялся? — Чего? Кейбл растерянно приостановил фильм и поднял глаза на суетливого соседа по комнате. Он вдруг почувствовал, что ничем хорошим сегодняшний разговор с Уэйдом не кончится. — Ну, влюблялся, скажи? — Уэйд смотрел на него не моргая. — Так, что прямо искры из глаз сыплются? Или… или твоё сердце, оно вроде и на месте, но колотится где-то в горле, а ты сказать ничего не можешь, потому что… — Эй, притормози, — Кейбл снял ноутбук с колен. — …вы почти не знакомы, но ты уже двадцать миллионов раз прокрутил в голове, какие слова скажешь на свадьбе, и сколько у вас будет детей, и… — запальчиво тараторил Уэйд. Он едва ли был в силах остановиться, чтобы изъясниться перед другом внятно. — Да погоди ты! — Но понимаешь, Кейбл, старина, когда я увидел его в первый раз, у меня все органы внутри перемешались между собой, это как русские горки, только в три раза круче, и крышу рвёт конкретно… — Постой-постой-постой, — Кейбл недоумевающе замахал руками. — Увидел его? Так это парень, что ли? Уэйд не обратил на его слова никакого внимания. — И да, вроде бы малыш Питер такой замечательный, ну ты просто взгляни на него, это ведь ангел во плоти, но… — Питер Квилл? — ужаснулся Кейбл. — Нет! — горячо и оскорблённо воскликнул Уэйд, сдвинув брови. — Питер Паркер, он из девятого класса. — Ага, из девятого. — Выражение лица Кейбла в этот момент было трудно описать, и, обычно скупой на эмоции, он озадаченно хлопал глазами. Кейбл немного помолчал, а потом протяжно выдохнул, мысленно отсеивая главную информацию от безостановочного и бессмысленного трёпа в духе Уэйда Уилсона, который бездумно отстреливался словами. Кейбл умел принимать молниеносные решения, а Уэйд умел как следует выбивать почву из-под ног. И незаурядная способность Уэйда подталкивать окружающих к нервному срыву, к сожалению, превосходила способность Кейбла подолгу сохранять равновесие. — То есть, — как-то устало вздохнул он, — ты втрескался в Паркера из девятого класса, я правильно понял? — А? — Уэйд потерялся. — Я что, сказал это вслух? Я просто дал тебе понять, что есть некто, такой аппетитный некто… — Ясно, — Кейбл остановил его резким жестом. — Завязывай, можешь не продолжать. Я больше не хочу это слышать. Уэйд по-кошачьи спустился вниз и уселся на край его кровати, сложив ноги по-турецки. Кейбл хмурился, а Уэйд смотрел на него с необыкновенной серьёзностью и больше не жевался. Заложил за щёку клубничную резинку, которая давно потеряла вкус, и выжидающе молчал. Но вместо Кейбла заговорил кое-кто другой. …запахло жареным, чувствуешь, а? да он тебя на тряпки после такого порвёт... …снова?! снова ты?.. …я долго спал, чтобы как следует задать тебе жару в выпускном классе… …не говори таким тоном! ты же знаешь, меня это бесит!!! а лучше вообще заглохни и закопайся у бабули в саду, да поглубже, у неё там такие красивые-красивые фиалки, а они на ощупь, как детская задница… — Угораздило же, — проворчал Кейбл и с силой вдавил пробел на клавиатуре. По ту сторону экрана заболтали по-немецки. — Теперь даже я боюсь спать с тобой в одной комнате. — Ты что-то сказал? — беспечно отозвался Уэйд. Он помотал головой, надеясь вытряхнуть из неё навязчивый Голос. Тот притаился, как тигр среди высокой травы, но всё ещё надменно смотрел на Уэйда хищно сузившимися глазами. Кейбл фыркнул. — Вали к себе наверх, чёрт, — его голос прозвучал расстроенно. — Если б я только знал, что ты, кроме того, что на всю голову отмороженный, ещё и педик… Господи. Надо было послушать Элли и послать тебя к чёрту. Уэйд обвёл комнату расфокусированным взглядом. Слова Кейбла доходили до него с опозданием, как если бы он находился в тоннеле длиной в несколько сотен миль и тщетно выхватывал из раскатистого эха знакомые звуки и с трудом складывал из них фразы. …а этот парень, кажется, вообще фишку не рубит… …заткнись!.. — Эй, но у Боеголовки есть девушка, — выпалил Уэйд. Кейбл вздрогнул и оторвал глаза от экрана, вытаращившись на своего соседа. — Что ты несёшь? — Разве она не говорила? — Уэйд прикрыл рот рукой. — Ох, ну все секреты рано или поздно раскрываются, поэтому я думаю, что мисс я-уничтожу-тебя-одним-взглядом не очень сильно расстроится и оставит мне парочку целых зубов. Кейбл вдруг издал звук, отдалённо напоминающий рычание, а потом подался вперёд и сбросил Уэйда со своей кровати, схватив его за грудки. Уэйд приложился затылком об пол в дюйме от ножки стула, и в глазах у него на секунду потемнело. Боли он не почувствовал: поднял голову, быстро ощупал её и поправил съехавший коврик. Махровый, розовый, с мультяшной кошачьей мордой во всю ширину — сам выбирал. — Да ты чего, блин? — Отвали. Кейбл, выпустив пар, потерял к Уэйду интерес и больше не обращал внимания на его надоедливый трындёж. Ему надо было многое обмозговать. Больше, чем хотелось бы. И хотя этого никто не заметил, Уэйд сегодня показал себя на удивление понятливым и даже чутким. Он уловил недвусмысленный намёк в изменившемся лице и непробиваемом молчании Кейбла, которое теперь выглядело для него как-то по-другому, и смотал удочки. — Свидимся, — бросил он уже за дверью. В ответ последовала предсказуемая тишина. У Уэйда под шкафом лежал клёвый складной самокат, на котором он выехал за пределы школы и ещё долго в одиночестве рассекал по безлюдным улочкам примыкающего к ней города. Солнце медленно ползло между вечерних облаков, окрашивая их в красно-оранжевый, а Уэйд, взявшись за прорезиненные ручки, больше думал о пробудившемся Голосе, чем о Кейбле или о том, как будет объясняться перед ночным сторожем, который с минуты на минуту закроет школьные ворота. Мама всегда думала, что Уэйд просто инфантилен. В пределах разумного, конечно. Она думала, что со временем это пройдёт — может быть, ближе к концу переходного возраста. Она, вероятно, была уверена, что в восемнадцать Уэйд образумится и просто проснётся другим человеком, а потом, после оглашения неожиданно вскрывшегося диагноза, — гебефреническая шизофрения, да кто вообще мог бы предположить! — ей оставалось только надеяться. Уэйд никогда не рассказывал ей о голосах, потому что упрямо верил, что они есть у всех, кто его окружает. Такие классные переносные друзья, которые всегда с тобой: в любой момент дадут совет или расскажут затёртый до дыр анекдот. Но чудовищное слово шизофрения огрело его по башке здоровенной бейсбольной битой, оставив на лбу клеймо неуравновешенного психа, закрепившееся за ним на долгие годы. Впрочем, Уэйд всегда старался соответствовать слухам, которые ходили вокруг его личности. В средней школе Уэйда пичкали таблетками и чем-то кололи, потом долго промывали ему мозги и в конце концов со счастливыми лицами объявили, что у него в какой-то момент наступила ремиссия. Это когда ваша болезнь уходит в отпуск, но никуда не уезжает — она берёт паузу и больше не развивается, но остаётся рядом и дышит прямо в затылок. Уэйд понимал свою ремиссию именно так. Множество разных голосов, которые преследовали его в детстве, теперь слились в один Голос — мощный, недружелюбный и куда менее безобидный. Голос молчал уже долго, с позапрошлого лета, да и тогда был вялым, с неохотой сообщал Уэйду какую-то чушь и снова затыкался. Как оказалось, он спал: копил силы, чтобы наподдать Уэйду по почкам. И всё бы ничего, если бы не этот проклятый диагноз и нейролептики, убранные далеко в ящик старого комода, который Уэйд никогда не открывал. До этого дня оранжевый пузырёк с белой наклейкой был лишь частью гремящего хлама вроде ручки со смешным наконечником или сладкого драже в невскрытой упаковке. Но Голос заговорил снова, а это очень-очень плохой знак. Уэйд вернулся ближе к одиннадцати вечера и повздорил с подвыпившим охранником, который поначалу наотрез отказывался его впускать. Охранника звали Логан, и он был мудаком. Молчаливым, брутальным и вечно недовольным мудаком с всклокоченными волосами, который никак не вписывался в цивилизованный и выглаженный антураж школы. И хотя понятие о работе в образовательном учреждении вряд ли включало в себя ежедневное употребление виски, курение зубодробительного табака и перебранки со строптивыми учениками, Логан со своей задачей справлялся отлично. А потому, по-звериному сверкая глазами и хмурясь, слал к чёртовой матери Уэйда Уилсона, стоящего по ту сторону школьных ворот. — Но, мистер Хоулетт, мне нужно выспаться, чтобы не завалить завтрашний тест по истории искусства. Вот вы знаете, кто написал «Рождение Венеры»? — Боттичелли, тупица. — О, вы такоооой умный, мистер Хоулетт, только, пожалуйста, мне действительно нужно… Логан всё же пропустил просиявшего Уэйда внутрь и, пыхтя сигарой, отвесил ему слабый подзатыльник на прощание. — Чёртовы дети… Свет в комнате был выключен, а Кейбл уже спал. Или притворялся, что спит. Во всяком случае Уэйд учёл это, тихо убирая самокат на место и шмыгая носом — на улице заметно похолодало. Взобравшись к себе на ярус, Уэйд, не переодеваясь, рухнул на мятую подушку и заснул, рассматривая блестящее лезвие своей катаны с засохшими пятнами крови.