The Avengers: Youth Hostel

Холл в мужском общежитии заполнился до отказа ближе к одиннадцати вечера, когда на школу уже опустилась непроглядная тьма, такая таинственная в эту долгую ночь. Старшеклассники, покинувшие карнавал в актовом зале, смеялись и пили, пили и смеялись. Одни требовали переключить Майли Сайрус на Эда Ширана, другие танцевали прямо со стаканчиками в руках, наплевав на музыку, третьи расселись вокруг крутящейся бутылочки, коллективно завывая каждый раз, когда кто-то целовался, четвёртые же резались в покер с условием, что проигравший опрокидывает в себя рюмку отвратительной водки с ароматом солёной карамели. — И кто только додумался до такого? — осторожно понюхав прозрачную жидкость, риторически спросила Наташа Романофф. Космобластер из жёлто-оранжевого пластика лежал на её коленях, обтянутых чёрной синтетикой. К своему сожалению, Наташа, хоть и влезла в старый спортивный костюм, который долго искала среди других вещей в гардеробе, всё равно чувствовала себя неудобно — особенно, когда двигалась. Ткань врезалась в бёдра, натирала талию, и Наташа попыталась снизить телодвижения до минимума, чтобы не скрипеть тканью и не шипеть от боли. Все её друзья, которые пришли на вечеринку, уже успели хорошенько накидаться и не собирались сбавлять обороты. Все, кроме одного. Скотт Лэнг, задравший маску из фильма «Крик» на макушку, как забрало рыцарского шлема, не выпил ни капли. Поплевался над бутылкой яблочного пива и оставил её между диваном и окном — там её перехватил кто-то другой. Скотт прошёлся по компаниям, здороваясь с новоприбывшими, поболтал с Валькирией, которая была мертвецки пьяна уже тогда, когда в актовом зале директор Ли толкал перед старшеклассниками умилительную речь о своей безграничной любви к детям и великой Америке.  — Знаешь, Лэнг, а тут не так плохо, — она обвела помещение бутылкой того самого яблочного пива и, не удержавшись, икнула. Скотт проявил мудрость: он не стал портить Валькирии настроение шуткой о том, что она технически только что поцеловала парня, ведь он касался своими губами этого горлышка из толстого стекла не больше пятнадцати минут назад. — Ага. Недурно. Скотт раздобыл пару мармеладных червяков, отхлебнул немного колы из чужого стакана и дважды выходил на перекур, прежде чем подойти к компании игроков в покер. Он похлопал себя по задним карманам штанов и достал телефон. — Улыбочку, ребята, — попросил Скотт, направляя камеру на заваленный картами стол, за которым теснились по крайней мере девять парней и ещё четыре девчонки. Все как один раскрасневшиеся, белозубые и до неприличия громкие. Карты держали только парни — среди них Скотт с удивлением заметил Питера Паркера, уткнувшегося в свой карточный веер, — и Наташа Романофф, лениво жующая неподожжённую сигарету. — Эй, Скотти, это незаконно — собирать компромат, когда ты сам трезв, как стёклышко, — прокомментировал Сэм Уилсон. — Он прав, Лэнг, — Питер Квилл, нанёсший цветастый клоунский грим, выхватил телефон Скотта и направил камеру на себя. — Привет, парни из будущего, которые смотрят это дерьмо, я чёртов Джокер, и я в стельку пья-а-а-ан. Затем он выразительно рыгнул, и толпа в холле незамедлительно отреагировала негодующим улюлюканьем. Квилл отвесил друзьям шутливый поклон, снял перед ними невидимую шляпу, небрежно вернул мобильник Скотту и с неожиданной для парня его комплекции, накануне уговорившего несколько ромовых шотов, грациозностью уселся за стол. Игра в покер продолжалась. — Я пас, ребята. Эту партию давайте без меня, — Наташа Романофф не без труда выдвинула стул. — Малыш Питер, можешь забрать мои фишки, ты их заслужил. Отбелённые скулы Питера Паркера, склонившегося над картами, заметно порозовели. Он невнятно поблагодарил Наташу, подвигая к себе стопку её трёхцветных фишек. — А ты у нас покровительница, как я посмотрю, — беззлобно подколол её Скотт. — Да ладно, этот парень дважды собрал «флэш рояль», — усмехнулась Наташа. — Старк бы им гордился. Они, не сговариваясь, направились к выходу из холла, продираясь через группки скелетов, привидений и оборотней. Скотт, зажав в руке полупустую сигаретную пачку, вышел в главный коридор. Наташа по пути тронула Клинта, урвавшего почётное место с краю дивана, жестом указав, куда и зачем идёт, и без спросу накинула его куртку, не застёгивая «молнию». Клинт невольно засмотрелся на её наскоро сделанный облегающий наряд, который тем не менее выглядел лучше его собственного, на рыжие закрученные локоны и сквозь пелену шума вдруг расслышал отчётливый голос внутри себя. Какая же она великолепная. На улице стало совсем холодно, но завернувшая за угол общежития Наташа, которая подставляла лицо ветру, этого не заметила. Её грела куртка, пропахшая одеколоном Клинта. — Ну, рассказывай, — закурив, на выдохе сказала Наташа и протянула Скотту зажигалку, заведомо зная, что он опять где-то потерял свою. В крови у Наташи циркулировал крепкий алкоголь, пьяная весёлость давно испарилась, голова сделалась лёгкой, и её, рыжую шпионку в тесном комичном костюме, потянуло на откровенные разговоры. Без разницы с кем и о чём, лишь бы обсудить накопившееся, наболевшее. — Чего? — промямлил Скотт, возвращая зажигалку владелице. — К этому времени, — Наташа бросила короткий взгляд на циферблат своих часов, сливающихся с цветовой гаммой спандекса, — ты обычно ничком лежишь на полу и об тебя уже спотыкаются. Но сегодня ты бодр, уверенно держишься на двух ногах, не болтаешь без умолку про Хоуп и почему-то не спишь. И что-то, Скотти, подсказывает мне… наводит на мысль, знаешь, о том, что не всё у тебя в порядке. Не всё zaebis’, как бы сказали мои знакомые из России. Так что случилось? — Zaebis’, — задумчиво повторил Скотт, улетая мыслями куда-то за горизонт. — Хорошее выражение, надо бы запомнить. Пепел на сигарете быстро образовал длинный серый столбик, у основания подсвеченный оранжевым. — Я жду, — напомнила о себе Наташа. — Все вы русские такие умные, — Скотт почесал за ухом, — или только тебя сущий на небесах наградил? — Все, — не раздумывая ответила Наташа. — Короче, — Скотт бросил окурок на траву, притоптал. Поймал строгий взгляд и ногой переместил бычок под залежавшуюся влажную листву, словно под коврик. — Сидели мы с Квиллом сегодня днём, неплохой фильм смотрели о каких-то тайных агентах… один из них тоже вроде русский, вообрази. На тебя не сильно похож, но… — Ближе к делу, — нетерпеливо вмешалась в его монолог Наташа и, как истинная чистоплотная леди, спрятала окурок в жестяную коробочку. Следов после себя она оставлять не любила. — Говорю же, фильм смотрели спокойно, химию прогуливали — всё равно, думаем, учитель скоро сменится. Наташа не совсем поняла, каким образом это оправдывало бессовестный пропуск урока, но друга перебивать не стала. — Потом, на середине где-то, звонят мне с незнакомого номера, — продолжил рассказывать Скотт. Он гладел куда-то вдаль, между голых острых ветвей. — Хорошо хоть я ответил как нормальный человек, а не… как обычно. Беру трубку, здороваюсь и слушаю. Тут он прервался и совсем погрустнел: надломил брови, покривил ртом и досадливо шаркнул ногой по земле, опустив взлохмаченную голову. — А на том конце Хэнк, мать его, Пим. Уже заведённый, весь на нервах, орёт на меня как сумасшедший, мол, такой я и растакой, раздолбай, олух и бездельник, дочери его не достоин. Говорит, чтоб его глаза меня больше не видели. Я ему вежливо возразил, что мы и без того, к несчастью, лично не встречались, а он давай ещё громче кричать: говорит, Хоуп надо о MIT думать, а не размениваться на идиотов, — Скотт замолчал, вздохнул и повторил: — Так и сказал: размениваться на идиотов. Уж не знаю, за кого он меня держит. Должно быть, за полного кретина. — Непутёвый ты жених, Скотт, — хмыкнула Наташа, протягивая другу новую сигарету из своей пачки. — Спорить не буду. И всё равно обидно. — Понимаю. А Хоуп что говорит? — Ничего особенного, — дёрнул плечом Скотт. — Перебесится, типа, смирится когда-нибудь. Ничего страшного, говорит. — Тогда почему ты переживаешь? Скотт ответил не сразу. Ковырнул носком наземный корень рядом стоящего дерева, глубоко затянулся, выдохнул дым носом и потёр щёку. — Боюсь, что одним прекрасным днём дочурка внимет словам отца и наши с ней отношения прекратятся — уже навсегда. В таком случае мы даже друзьями, скорее всего, не останемся. Уже вижу себя сидящим за компом в каком-нибудь занюханном интернет-кафе и следящим за ней через публичный вай-фай. В конце концов я наткнусь на свадебные фотки, на которых она, в прекрасном белом платье, стоит у алтаря с каким-нибудь обрюзгшим светилом науки. Или, чего хуже, с красавчиком-врачом. Или… — Постой, ковбой, — Наташа остановила его порыв фантазии. — Откуда столько негатива? Она ведь любит тебя. — Ты так думаешь? — потухшие глаза Скотта засветились вновь. — Послушай, Хоуп точно знает, чего хочет от жизни, — заверила его Наташа. — Она — не из тех девушек, которые будут встречаться с тобой беспричинно. И если ты, Скотт чёртов Лэнг, входишь в её список целей наряду с Массачусетским университетом, докторской степенью и работой в «Пим Технолоджис», то это очень многое значит. Ты нужен ей — как бы её отец к тебе ни относился. Не смей отпускать её только потому, что Хэнк Пим стоит на пути. Скотт оторвал взгляд от ночного неба, затянутого облаками, и опустил его на Наташу. — Что ж, видимо, ты права, — и, отправив новый окурок к предыдущему, бодро предложил: — За это стоит выпить! — Узнаю старину Скотта. Пойдём. В холл Скотт, почувствовав тягу к жизни и спиртному, залетел пулей, а не поспевающая за ним Наташа задержалась в дверях и боковым зрением заметила Гамору и Квилла, притаившихся в тёмном углу. Наташа не стала встревать в их тягостный — она поняла это по тону приглушённых голосов — разговор и, шагнув в холл, решила вернуться к Клинту, а через часик улизнуть с ним наверх. Хотелось наконец избавиться от этого узкого эластичного спандекса и крепко уснуть. — Питер, ты должен меня понять, — сказала Гамора, стоило входной двери закрыться. Она выкрасила все видимые участки кожи в зелёный цвет и потратила на это кучу грима и глиттера, но результат того стоил: на празднике в актовом зале её костюм инопланетянки был признан лучшим среди всех прочих. Образ довершали серебристые узоры над глазами, сшитые вручную вещи и тёмно-вишнёвый парик, который она до сих пор не сняла. Однако, несмотря на всеобщее веселье и приз за лучший костюм, на душе у Гаморы было гадко. Она смотрела на разрисованное лицо Питера Квилла, который сбивчиво пересказывал ей уморительный случай, смеясь, сбивался и начинал снова. Гамора смотрела на него, своего безалаберного бойфренда, охочего до неосторожных поступков, танцев, глупых шуток и травки, слушала его пьяный бред про покер и не могла заставить себя сказать, что отныне всё кончено. Решение далось ей с великим трудом. Несколько недель подряд она думала над честным ответом перед самой собой: хочет ли она продолжать? И ни разу напрямую не сказала «нет», потому что неизменно находила ту или иную причину, по которой не могла бросить Питера. А то, что он в последнее время раздражал её всё больше, вытворял вещи всё страннее и заботился о ней всё меньше… Что ж, этого Гамора старательно не замечала — то ли жалко ей было, то ли действительно не хотела жечь мосты. А тут, в Хэллоуин, вдруг решилась. Поймала Питера за рукав, оттянула на себя, уговорила выйти из-за стола и шатающегося, захмелевшего, по-дурацки хихикающего поволокла в коридор, чтобы разобраться. «Плохая идея. Просто отвратительная», — решила она, когда стало уже слишком поздно. Когда она, взвинченная, накалённая, ругалась и шипела на него, словно кошка, а он, отмахиваясь, продолжал гнуть своё. Питер её не слушал. Едва ли он вообще когда-нибудь её слушал. — Я больше не хочу с тобой встречаться! — со слезами обиды и горечи в голосе воскликнула Гамора, и Питер наконец заткнулся. Шутки — да и слова вообще — как отрезало. Он стоял напротив, неуклюже опираясь на стену, и через нарисованную от уха до уха улыбку Джокера вдруг проступил неподдельный страх. — Почему? Гамора сделала глубокий вдох, носом выпустила воздух и чуть успокоилась. Перестань немедленно! Нечего портить роскошный макияж своими глупыми, ненужными слезами. — Я думаю, нам стоит взять паузу, — тихо проговорила она, опуская влажные ресницы. — У меня трудный период, и… — Что стряслось? — Ты бы знал, если бы хоть раз выслушал меня! — взорвалась Гамора. — Детка, ты чего? Питер ласково прикоснулся к её щеке, но она увернулась. Отстранилась, отошла в сторону, сложила на груди руки. Она ускользала от него. Что-то внутри Питера сжалось, покрылось ледяной коркой. У него словно открылись глаза, и вся пьяная беззаботность тут же улетучилась вместе с желанием улыбаться. Питеру вдруг стало отчаянно жаль Гамору — такую слабую и хрупкую, такую далёкую. «Она давно планировала этот разговор, — осенило его. — Кретин! Тупица! Болван! Дурак набитый! И-ди-от!» — Знаю, я придурок, — Питер осторожно дотронулся пальцами до её локтя. — Виноват! Я полный балбес. Я не знаю, как меня земля ещё носит. И как ты меня терпела… Детка, ты… замечательная. Ты просто… — он задумчиво пожевал разукрашенные губы и внезапно вскочил как ошпаренный. — А знаешь что? Погоди секунду. Щас-щас… Да где же оно, чёрт возьми… Питер принялся шарить по всем карманам: судорожно обыскал лиловый пиджак (фиолетовое пальто он не нашёл), полосатые штаны и даже подумал заглянуть в ботинок, но извлёк что-то из заднего кармана, удовлетворённо фыркнул и зачем-то встал на одно колено, заставив Гамору содрогнуться от ужаса и восхищения одновременно. — Милая Гамора, — откашлявшись, задушевным голосом протянул Питер так, будто и не пил вовсе. — Я, конечно, хотел сделать это как-нибудь по-другому: типа, цветы, свечи, романтика. Но сейчас, кажется, наступил тот самый последний момент, когда я могу попросить твоей изящной руки и твоего горячего сердца, поэтому… Гамора, самое драгоценное сокровище, ты выйдешь за меня, слюнтяя, барана и слепого отморозка? Питер копил на это кольцо полтора года. Давно заприметил его на одном сайте, когда подыскивал нужное, ежемесячно откладывал часть тех денег, которые ему высылали родители, и именно поэтому когда-то выступил против членского взноса. Кольцо не значилось обручальным (иначе продавалось бы в придачу с двумя такими же и стоило бы в три раза больше), но несло именно такой посыл, потому что Питер решился. Вертел выкупленное колечко, рассматривал его под лупой и даже пытался примерить, осознавая насколько серьёзно настроился. Питер очень — до странного ощущения в горле — надеялся, что кольцо понравится Гаморе. Девушке, ради которой он запросто отдал бы свою жизнь. И теперь, упираясь правым коленом в жёсткий линолеум, Питер полностью отдавал себе отчёт в том, что делает предложение на всю жизнь. Гамора не могла вымолвить ни слова. У неё даже губы онемели и никак не разжимались. От накатившего волнения подкосились ноги, и она подумала, что вот-вот рухнет без чувств посреди коридора, но лишь громко всхлипнула, ощутив, как слёзы сбегают к подбородку, открыла рот и прошептала: «Да!» — Клянусь, я всё исправлю, — надев кольцо на зелёный палец, Питер поцеловал её сначала в запястье, а потом и в губы, смешивая краски на их счастливых лицах. — Клянусь, клянусь, клянусь… — И только попробуй не сдержать своё обещание, — запустив руку в короткие волосы на его затылке, сказала Гамора и, уже не улыбаясь, прибавила: — Не хочу возвращаться к остальным. — Тогда пошли ко мне, — Питер притянул её за талию и поцеловал, оставляя на её мокрых щеках грязно-красные следы. По лестнице они поднялись, ни разу не оторвавшись друг от друга.