The Avengers: Youth Hostel

Кабинет химии опустел быстро, хотя и неохотно. Ученики, прощаясь с мистером Беком, бросали на него восхищённые взгляды, и новый учитель дружески улыбался им в ответ. На самом деле он отсчитывал секунды до того, как останется в долгожданном одиночестве. Держись, давай, ещё немного. Когда последний — его зовут Питер Квилл, и он постоянно возится со своим доисторическим плеером — старшеклассник покинул класс, Квентин устало опустился на стул и потёр лоб, думая, что ему сейчас совсем не помешает хорошая выпивка из домашнего серванта. Желательно крепкая. Желательно побольше. Квентин вдохнул. Посмотрел на свой новый учительский стол, заставленный учебной литературой, которую получил в библиотеке до начала занятий. Сбоку от книг притаилась колба с остатками сульфата бария: осадок застыл на стеклянных стенках белой полосой от горлышка до дня. Ни одного вводного урока без простенькой качественной реакции на тот или иной ион, даже в выпускном классе. Без этого никуда. По-хорошему, надо бы эту колбу скорее вымыть. Возможно, когда-нибудь он добьётся от руководства личного лаборанта: возиться с подобными мелочами Квентину очень не хочется. Когда-нибудь. Да. Но не прямо сейчас. Во всяком случае, первое время ему лучше о таком даже не заикаться. Сначала нужно быть как можно скромнее, исполнительнее, отзывчивее, нужно излучать сангвинический позитив и надеяться на удачные перспективы. Сначала... А потом, когда они все проглотят приманку, поверят в его компетентность и примут желаемое за действительное, тогда-то он получит и лаборанта, и повышенную зарплату, и всё, чего только может хотеть учитель химии, у которого в бороде уже начала появляться седина. Как ни странно, взрослых обмануть несколько проще, чем детей. Особенно если последние уже познали прелести подросткового возраста и родительского контроля. Квентин вздохнул. Оттолкнул стул от пола ногой. Нет. Не Квентин. Мистер Бек. Именно так к нему сегодня обратился Питер Паркер из девятого класса — физическое воплощение сущего очарования. Худенький, чуть ниже среднего, но не хрупкий, в клетчатой рубашке, с преданными щенячьими глазами цвета тёмного шоколада и вьющимися каштановыми волосами. Сама невинность. Пятнадцатилетняя, мать его, невинность, Квентин, ты помнишь об этом. Ты должен помнить. — Э-эм, мистер Бек, простите, сэр, — Питер заметно нервничал, дёргая лямку рюкзака, однако совладал с волнением и вдруг восторженно улыбнулся. В тот же миг у Квентина Бека что-то сломалось внутри. Треснуло, заскрежетало, разошлось по швам. — Это было потрясающе. Я имею в виду, ваш урок… столько энергии и мотивации! Мне всегда нравилась химия, и, знаете, я ни капли не пожалел, что выбрал углублённый курс в старшей школе, — затем он смутился снова и залепетал: — Э-э, извините, наверное, это очень странно, так подходить и... в общем, я просто хотел поблагодарить вас... — Спасибо, Питер. Квентин с ходу запоминал имена и лица. Эта отличительная особенность придавала его личности долю безупречного шарма. Квентин любил нравиться другим людям. Он считал, что это удобно. Так же удобно, как умение виртуозно маскировать истинные эмоции, к примеру, подменяя нестерпимое вожделение гордостью или обыденным интересом. — Ты способный ученик. Думаю, мы сработаемся. — Очень на это надеюсь. Квентин сглотнул и снова дотронулся до своего лба, смахивая непослушную прядь волос. Он не мог попасться снова. Боже, только не сейчас. — Ты животное, Бек, — прошептан он, откинувшись на мягкую спинку. Выпивка, никак иначе. Выпивка, толковая книга, может быть, немного музыки. И всё это в постели. В постели с кем-нибудь по имени Питер Паркер? Квентин до боли сжал руки в кулаки. — Чёрт, — прошипел он себе под нос, отчётливо чувствуя, как теряет контроль над потоком мыслей. Позволяет больным фантазиям управлять собой, диктовать себе условия. Это не должно повториться. — Чёрт, чёрт, чёрт. Кажется, ему снова следует уволиться. Да, бросить проблемный Нью-Йорк и переехать на край света. Куда-нибудь на Аляску. Или в Мэн. Там, где безлюдно и холодно, чтобы заморозить желания, исполнение которых противоречат законам США. Он откроет свой бизнес, начнёт зарабатывать через Интернет или будет мотаться по подработкам, если нигде, кроме преподавания, больше не нужны люди, разбирающиеся в физике, химии и дизайне. Второе образование он вряд ли потянет. Уволиться, точно. Больше не возвращаться к этой профессии и забыть всех этих молодых мальчиков, как страшный сон. Всех, включая Питера Паркера, встреча с которым наверняка не даст уснуть следующей ночью. — Мистер Бек? Он повернул голову, на ходу стирая со своего лица все существующие следы глубокой задумчивости на тему тараканов в голове взрослого мужчины, у которого никогда не будет жены и детей, хотя он носит кольцо на безымянном пальце левой руки. Это, кстати, тоже удобно: здорово отпугивает девиц, потенциально претендующих на его сердце, кошелёк и орган пониже пупка. В смысле, большую их часть. Иногда попадаются особо настойчивые, и тогда приходится объясняться. Да, конечно, ты очень милая и забавная, мне хорошо с тобой. Проблема вовсе не в твоём характере. Проблема в твоём поле. Женщина, стоящая сейчас у входа в кабинет химии, на самом пороге, производила впечатление начальницы. Вряд ли её интересует сам Квентин, его привлекательная внешность и возможность прыгнуть к нему в койку. Она будет настойчива в другом вопросе. Остаётся лишь радоваться тому факту, что она никогда не попытается залезть к нему в штаны. Женщина в строгом пиджаке и трикотажной юбке-карандаш, с тёмными волосами, заколотыми сзади, и угловатыми плечами, смотрела на него ничего не выражающими светло-голубыми глазами. Квентин однажды видел её у директора, когда они с мистером Ли заполняли документы. На собеседовании её не было. Непробиваемо серьёзная, волевая и принципиальная — пожалуй, с ней могут возникнуть некоторые сложности. — Мисс Хилл, — Квентин поднялся, от его подавленного настроения не осталось и следа. Учтивость расползлась по его лицу. — Входите, рад снова вас видеть. — Выглядите усталым, — мисс Хилл подняла тонкую бровь. Стуча каблуками, она подошла к его столу. — Тяжёлый день? — Первый день, — полушутливо поправил её Квентин и развёл руками. — Так всегда с непривычки. Я всё-таки брал паузу. — Что ж, значит, всё в порядке? — ни один мускул на лице мисс Хилл не дрогнул. Точно кожаная маска. Да уж, сложностей не избежать. — В полном, — кивнул мистер Бек. — Нам не удалось познакомиться должным образом, — откашлявшись, она протянула ему руку. Квентин пожал её. — Меня зовут Мария Хилл. Я преподаю социальные науки и работаю в администрации. А выглядишь так, будто распоряжаешься полицейским участком. Вот интересно, в школьном управлении все с приветом? Хотя кто не свихнётся с таким количеством обременяющих бумажек? Мистер Ли, кажется, и правда пытается освободить школу от оков беспрестанной отчётности, но получается это, по всей видимости, далеко не всегда. Мария Хилл окинула помещение придирчивым взглядом. Проверяет, догадался Квентин. Вынюхивает и высматривает, и ты не можешь её в этом винить. Ты не можешь обвинить человека в том, что он выполняет свою работу. Было бы смешно, если бы она обвинила тебя в проверке домашних заданий, не так ли? Надо только улыбаться, отодвинув мысли о том, что они могут копнуть глубже. Ты хорошо подмёл за собой, Бек. Ты молодец. Место в лучшей частной школе Нью-Йорка твоё, и это уже доказательство невиновности. Им ни за что не придёт в голову, о чём ты думал, разговаривая с Питером Паркером. О чём ты действительно думал, Бек. — Приятно было повидаться, мисс Хилл, — сказал Квентин, услужливо провожая её к выходу. — Буду рад поболтать с вами в любое время. Я имею в виду внеурочное время, ничего не подумайте. Закрыв дверь изнутри, Квентин вдохнул и медленно выдохнул, концентрируясь на работе. Нет, в этот раз он увольняться не будет. Ровно как и не позволит себя выгнать. Однажды один старый белоусый пень уже уведомил его о позорном отстранении, второго такого раза Квентин не допустит. Ни за что. Впереди его ждёт близкое знакомство с педагогическим коллективом — то ещё наслаждение — и год, минимум год, плодотворной высокооплачиваемой работы. Возможно, удастся выбиться в администрацию и стать таким же надзирателем с военной выдержкой, как Хилл. Ставить печати, выступать перед родительским комитетом и блюсти строгий порядок, наблюдая за новичками. Боже упаси кто-нибудь из них, питая слабость к симпатичным старшеклассникам, заступит на место после бурных интрижек. Боже упаси. А если повезёт, Квентин займёт почётное место директора. Почему нет? Директор Бек. Звучит! В прошлом году Стэну Ли стукнуло восемьдесят шесть. Рано или поздно ему придётся взять долгосрочный отпуск. Уйти на вечную пенсию. Ну, вы понимаете... И тогда Квентин будет тут как тут — учтивый, деятельный и готовый получать кучу денег за свой неоценимый труд. Да, Квентину многое предстоит. Главное, никаких Питеров Паркеров. Их для тебя не существует, Бек. Забудь. И вовсе не надо тебе увольняться. Аляска и Мэн никуда не денутся: переезд на край света может подождать до старости, когда твоя борода станет полностью седой, а морщинки в уголках глаз станут постоянными, а не приходящими с улыбкой. Квентин собрал лежавшие на столе листки в аккуратную стопку и принялся за проверку работ. Он провёл небольшое тестирование в одном из выпускных классов, чтобы выявить неуспевающих, которые нуждаются в помощи, и оценить общий уровень подготовки детей. Кто бы что ни думал, но Квентин Бек слыл преподавателем от бога. Если не брать во внимание злопамятность, мстительность и некоторый нездоровый интерес к юношам от пятнадцати лет. Господи, Бек, возьми себя в руки. И будь добр, сосредоточься уже на химии. К сожалению, тебе уже не платят за фантазирование. Оценки Квентин считал одной из пустяковых форм отчётности, а не главной целью обучения в школе. Красным карандашом он делал пометки на бланках ответов и ставил итоговые баллы, обводя их в кружок, в то время как корпус гуманитарных наук за окном медленно, но неотвратимо превращался в нагромождение тёмных прямоугольников с редкими светящимися оконцами. Здание «Ист-Оринж Скул» погружалось в вечернюю ноябрьскую темноту. Зевнув, Квентин глотнул давно остывшего кофе, подвинул к себе последний бланк и, едва задержавшись взглядом на имени вверху страницы, принялся за проверку, уже грезя о серванте с хорошим коньяком, нарезанных фруктах и романе Сомерсета Моэма. А потом Квентина вдруг осенило. Тони Старк. Да ладно. Нет. Боже, нет. Быть того не может. Квентин вернулся к подписи. Перечитал имя ещё раз, и ещё, и ещё. Моргнул. Оно никуда не исчезало, все девять букв стояли на своих местах, складываясь в два простых слова. Квентину не почудилось. Он отложил красный карандаш, откинулся на стуле и сложил руки в замок. Настроение стремительно портилось, однако Квентин старался сохранять самообладание. — Да ты просто везунчик, Бек, — пробормотал он себе под нос. — Просто хренов везунчик. Он закрыл глаза и воспроизвёл в голове несколько отрывков с последнего урока, надеясь на чудодейственную фотографическую память. Тот выскочка в крайнем ряду сразу показался Квентину смутно знакомым, и он никак не мог понять почему. Словно среди выпускников затесался известный актёр, кардинально изменивший образ. А теперь вдруг всплыло эта проклятая фамилия, и всё встало на свои места. Тот самый Тони. Единственный сын неподражаемого Говарда Энтони Уолтера Старка. И на кой чёрт ему столько имён? Квентин мысленно вернулся в те далёкие времена, когда считал себя успешной и респектабельной тенью великого создателя «Старк Индастриз», время от времени подъедая крошки с его стола и довольствуясь малым. Их с Говардом довольно долго связывали продуктивные деловые отношения, которые, как оказалось позже, были не такими прочными, какими их считал Квентин. — Мне кажется, ты потерял нюх, — дымя сигарой, заявил Говард. Эту беседу, которой было суждено стать последней, Квентин запомнил на всю оставшуюся жизнь. И даже не потому, что по итогу разговора раздавленный Квентин буквально остался ни с чем и был вынужден уйти в преподавание, а потому, что воняла эта дурацкая сигара и Говард закинул ноги на стол, воображая себя гангстером из «Крестного отца». Квентин до сих пор чувствует этот насыщенный запах табака с лёгкими нотками кардамона и корицы, видит эти чёрные подошвы начищенных до блеска туфлей, которые, разумеется, стоят больше, чем его нынешняя месячная зарплата, и ощущает закипающую злость. Образ Говарда Старка свеж в его памяти, как дыхание после утренней порции «Колгейт Плакс». — А мне кажется, ты зазнался, — ответил Квентин, мгновенно помолодевший на семь лет. Пока что менее осмотрительный и более прямодушный. И без седины в бороде. Если на то пошло, то вообще без бороды. — Осторожнее, Бек. Твой язык может сослужить тебе плохую службу, — предупредил его Говард. — Просто признай, что выдохся. — Просто признай, что уже не видишь дальше собственного носа, — несмотря на спокойный тон, внутри у Квентина бушевала ярость. — При всём уважении, — с достоинством игнорируя его ядовитые замечания, продолжал Говард, — за последние три месяца я не услышал от тебя ни одной толковой мысли. И кто из нас не видит дальше собственного носа? — То есть ты не считаешь иллюзорную технологию, которую можно использовать практически повсеместно, революционным прорывом? Я вложил в неё столько сил. Говард Старк тяжело вздохнул. Он затянулся сигарой, стряхнул с неё пепел и снял ноги со стола. Он давно размышлял, как проведёт назревший важный разговор: что скажет, как будет себя вести и с какой долей сочувствия преподнесёт Квентину весть о его увольнении. Расставаться с сотрудниками, да ещё и с теми, кто сделал довольно много полезного для компании, было совсем не просто. Тем не менее Говард почему-то не испытывал жалости. Он принял решение, от которого всем присутствующим рано или поздно станет легче. Говард минуту молчал, а затем произнёс то, что поставило крест на их с Квентином партнёрских отношениях и положило начало вражде: — Я буду честен. Понимаешь, эта штука, которой ты так гордишься, иллюзорная технология... Она нужна только психически неполноценным людям. Тем, кто не может жить настоящим, потому что крепко застрял в прошлом: жертвам терактов, массовых убийств и домашнего насилия. Не спорю, это важно, но иллюзии не сработают с людьми, которые предпочитают жить в реальности. — Психически неполноценным? Да как ты смеешь... — Я уверен, что мы сможем применить эту разработку в медицине при лечении тяжёлых психотравм, — Говард не позволил перебить себя. — Правда, стоит подумать над другим названием. «Иллюзия» — не лучший лозунг для программы лечения посттравматического стрессового расстройства. — Я занимался этой технологией несколько лет, — голос Квентина заметно дрожал. — У нас столько возможностей, а ты предлагаешь мне исцеление чокнутых? — Тебе самому «Иллюзия» нужнее, чем нам в «Старк Индастриз», — отрезал Говард, вновь прикладывая сигару ко рту. — Обещаю, что не выброшу эту задумку на ветер и поручу кому-нибудь связаться с нью-йоркским Департаментом здравоохранения и психической гигиены. К сожалению, уже без тебя. Квентин опешил. Он был готов ко всему, кроме этого. Внезапное увольнение он расценил как удар ножом в спину. — Ты не можешь выкинуть меня из игры. Я приложил руку ко всему этому дерьму, и ты не имеешь права просто выставить меня вон! — Ещё как имею, — спокойно прервал его Говард Старк. — Ты уволен, Квентин. Квентин открыл глаза и уставился на решённый — кажется, без единой ошибки — тест, подписанный рукой сына Говарда Старка. Чёрт, у них даже почерки похожи. Когда гордый папаша Старк стал мультимиллионером, малышу Тони едва исполнилось семь. Когда Квентина с позором выгнали из «Старк Индастриз», отдав личные вещи и выплатив какие-то жалкие денежные компенсации, Тони было уже десять. Он рос без забот, а Квентина вынудили устроиться в городскую старшую школу, хотя он клялся, что ненавидит детей. Впрочем, вскоре выяснилось, что он ненавидит их не так уж и сильно. «Как же тесен наш грёбаный мир, — подумал Квентин. — Как же, чёрт возьми, он всё-таки тесен». В голове у него, словно осы в растревоженном гнезде, зашевелились нехорошие мысли — одна привлекательнее другой. Стоит обдумать их за рюмкой коньяка, которую он держит в том же серванте, что и полупустые бутылки. Да, да. Он вернётся домой и всё хорошенько обдумает. Квентин взял тест Тони Старка, безжалостно скомкал листок руками и прицельным броском отправил прямо в мусорную корзину. Он собрал вещи и ушёл, оставив непромытую колбу на прежнем месте. Назавтра он, глядя Тони прямо в глаза, сорвал, что, к сожалению, не нашёл его работы на своём столе. Улыбаясь, Квентин предупредил, чтобы такое впредь не повторялось, и начал урок. Он не чувствовал угрызений совести. Внутренне он наслаждался недоумением Тони Старка. Словно ему удалось временно сломать лучшее изобретение Говарда и уйти безнаказанным. Ещё через два дня Квентин знал о Тони Старке всё, что ему было нужно. Времени хватило с лихвой — в школе, рассчитанной на четыре параллели небольших классов, трудно потеряться. Квентин нисколько не удивился, выведав, что пост председателя Совета старшеклассников намертво закрепился за Старком-младшим или что он пользуется огромной популярностью как у школьников, так и у преподавателей. Квентин принял как должное тот факт, что Тони Старк почти превратился в символ школы, почитаемый не меньше распятия на стене набожного католика. «Ист-Оринж Скул» любила Тони Старка. «Ист-Оринж Скул» гордилась его успехами в исследовательской работе. «Ист-Оринж Скул» почти боготворила Тони Лучшего-Выпускника-Всех-Времён Старка. И тут нет ничего удивительного. Зато новость о том, что своим возлюбленным Тони избрал уже известного Квентину Питера Паркера, привела учителя в замешательство. Популярный парень и тихоня? Даже при условии, что они оба принадлежат к числу ботаников, разрыв между ступенями на лестнице школьной иерархии был слишком велик. Квентин думал, что такое бывает только в кино для девочек от двенадцати до четырнадцати. Впрочем, оно и к лучшему. На одну ужасную секунду Квентин даже подумал о ревности. Однако секунда прошла, мимолётное ощущение спало, и совпадение их с Тони Старком предпочтений — они оба, пускай в разной степени, симпатизировали Питеру — даже показалось ему забавным. Возможно, не такие уж они и разные. Разве что Квентин всего в жизни добился собственными силами, а Тони просто повезло родиться Старком. Кем бы он вырос, если бы появился на свет в семье рядового офисного работника? Стал бы любимчиком в «Ист-Оринж Скул»? Обнаружил бы в себе задатки лидера и гениального изобретателя? Едва ли. Как следует поразмыслив над собранной информацией, Квентин пришёл к выводу, что сложившуюся ситуацию можно обернуть себе во благо. Придётся рискнуть, но так даже интереснее. Он затеял игру с настоящими ставками, хотя и не имел чёткого представления о конце истории. Как-то раз Квентин начинал писать книгу, которая, конечно же, не увидела свет. И тогда, одолев двадцать печатных страниц, он понятия не имел о развязке. Он просто писал, отдаваясь течению избитого сюжета, не думая о его завершении. Сейчас он решил поступить точно так же. И всё-таки он везунчик. Как-то раз, уже установив довольно тёплые отношения с классом, в котором учился Питер Паркер, Квентин оставил его после урока. Это произошло через три недели после того, как он узнал, что преподаёт для отпрыска Говарда Старка. К тому моменту Питер показал не только ангельский характер, но и серьёзную заинтересованность химией. Набор карт в руках Квентина оказался настолько хорош, что он был готов не задумываясь выложить его на стол. — Я не задержу тебя надолго, — сказал он Питеру, который по привычке дёргал лямку рюкзака. — Я никуда и не торопился, мистер Бек, — послышался ответ. — Хорошо, — кивнул Квентин. — Знаешь, Питер, ты отлично справляешься с домашними заданиями и прекрасно работаешь в классе. Я думаю, ты подаёшь большие надежды в качестве блестящего химика. — Мне кажется, вы преувеличиваете, сэр. — Вовсе нет. Боже, да он покраснел. Питер — это тип «B», определённо. Прямое попадание. На основе опыта, полученного во время непрерывного общения с людьми разного возраста, Квентин Бек создал собственную классификацию, которая предполагала разделение людей на два некрасноречивых типа: «A» и «B». Просто и понятно. Критерий тоже был до абсурда простым — мнительность. Первые с недоверием воспринимали его, Квентина, слова и стремились перепроверить их при любом удобном случае. Мария Хилл, если обращаться к свежей прессе. Вторые же с радостью позволяли вешать лапшу себе на уши и не отличали комплименты от обыкновенной лести. Питер Паркер, прямо сейчас в прямом эфире. — Я хотел предложить тебе немного поработать у меня в лаборатории, — сказал Квентин. — Ничего сложного, всего лишь инвентаризация и небольшая перестановка. Я так и не успел прикрепиться к месту. Дела, дела, дела. Глаза Питера загорелись. — Не хочу тебя нагружать, я только подумал... — Нет, что вы! — спохватился Питер, испугавшись, что учитель передумает. — Я согласен. — Я знал, что на тебя можно рассчитывать, Питер. Ты молодец. — Если вы продолжите меня хвалить, я с ума сойду. О, милый, ты даже близко не стоял к сумасшествию. В отличие от меня. — Пусть это останется между нами и теми из твоих друзей, которым ты можешь доверять. Я не уверен, что коллектив учителей отнесётся к моей идее благосклонно. Понимаешь? — Да, сэр. Конечно. Строго конфиденциально. — Ну хорошо, тогда беги. Таким образом Квентин заполучил Питера в собственное распоряжение во вторник после четвёртого урока. Они говорили о музыке и киноиндустрии, немного поболтали об обстановке в школе, и Квентин, поддерживая обсуждение, умело притворялся новеньким, которому интересно всё на свете. В действительности же его волновала лишь одна вещь. Питер был на седьмом небе от счастья. Он близко к сердцу воспринял трения с мистером Россом, поэтому общение с мистером Беком стало для него искомой отдушиной. Они прекрасно ладят. А Питер, невзирая на непрекращающееся ворчание учителя математики, хороший ученик. Мистер Бек сам так сказал. Спросите, если не верите. На следующей неделе, в самом конце ноября, Питер, Мишель и Нед обедали в столовой. Перед каждым лежал один и тот же съедобный набор: гамбургер, не очень аппетитный комочек картофельного пюре с листьями салата, ломтики моркови, яблоко и картонная коробочка сока. Друзья болтали. Эм Джей почти ничего не съела и теперь неохотно потягивала яблочный сок через трубочку. — У вас уже была химия? — спросила она. —Ага, — кивнул Нед. — Этот парень меня реально пугает. — Пугает? — переспросил Питер. — Да брось, Нед, мистер Бек классный! — Ну да, он типа красавчик, — протянула Эм Джей. — Вообще-то, я не об этом, — слегка смущённо пробормотал Питер. — Я имел в виду его преподавание. — То есть ты не отрицаешь того факта, что он красавчик? — Эм Джей нисколько не изменила скучающий тон голоса. Она продолжала поглощать сок. — Я... я не задумывался об этом, — теперь смущение Питера стало заметным. — Я помогаю ему в лаборатории. — Только не говори Рейчел. Она от него без ума. Уже придумала имена для детей и может ненароком тебя прибить. — Ты ведь шутишь? — Разумеется, — ответила Эм Джей, хотя выражение её лица говорило об обратном. — Ладно, для препода, который слушает корейскую поп-музыку, он неплох. Она намеренно использовала слово «препод» вместо «учитель», поскольку хотела поскорее поступить в университет и начала проникаться студенческой культурой уже сейчас. — Была бы тут Кесси, ты бы осталась без скальпа, — произнёс Нед, принимаясь за помятый бургер. — Но её тут нет, — пожала плечами Эм Джей. — Она, кстати, тоже хочет замутить с Беком. А что насчёт тебя, Питер? — Ч-что? — занервничал он. — О чём ты? — Расслабься, я же шучу. — Могу я попросить тебя перестать? — Можешь, но я не перестану. Какое-то время они сидели молча, доедая ланч. За пятнадцать минут до звонка в широком проёме, ведущем в коридор, появился директор Ли. Его легко узнавали по большим белым усам и слегка скрюченной фигуре. Он был одним из тех руководителей, которые встают из-за стола, выныривая из океана документов, и активно участвуют в жизни школы. Мистер Ли любил общаться с учениками лично — и не только в тех случаях, если они провинились или что-нибудь натворили. Он часто бывал в столовой на длинных переменах, разговаривал со старостами, отдавал кому-то пять и спрашивал, всё ли хорошо. Мистер Ли индивидуально беседовал с выпускниками средних школ, которые приезжали знакомиться с новым местом учёбы, и всегда производил на родителей впечатление умного, умудрённого опытом человека, бесконечно влюблённого в свою профессию. Так о нём сказала тётя Мэй, и Питер, которого тогда захлестнула волна восторга по отношению к «Ист-Оринж Скул», полностью разделил её мнение. Проучившись в старшей школе два с небольшим месяца, Питер Паркер ещё не раз убедился в том, что директор Ли — пожалуй, лучший в своём деле. Тем временем обед подходил к концу. Трапезы по большей части закончились. Старшеклассники галдели и дурачились, основная масса разбрелась по классам. — Откуда ты вообще узнала, какую музыку слушает Бек? — вдруг спросил Нед, и мысли трёх девятиклассников снова обратились к учителю химии. — Интернет — очень полезная штука. И очень, очень ненадёжная. Беку следовало бы об этом знать. — А почему он тебя так волнует? — продолжал допытываться Нед. — И мои с ним отношения, кстати, — вставил Питер. — Я просто слежу за другими. Без этого в школе был бы полный отстой. — Ты офигительно странная, — подвёл итоги Нед, складывая на поднос хрустящую зелёную бумагу, которую в столовой использовали для упаковки сэндвичей и бургеров. — Спасибо, — совершенно искренне улыбнулась Эм Джей. Вскоре они убрали за собой и незаметно переключились на обсуждение старых видеоигр. Ребята ушли, так и не заметив, что за соседним столом, накрывшись капюшоном, сидел внимательно следивший за ними парень. — Ох, малыш Питер, — сказал он, когда троица скрылась в коридоре, и обхватил голову руками, — ты даже не догадываешься, во что вляпался, бедняжка.