The Avengers: Youth Hostel

Уэйд первым забил тревогу. Не так давно, в самом начале ноября, он совершенно случайным образом оказался втянут в просмотр «Назови меня своим именем» на ночь глядя и закончил тем, что плакал на плече у Домино, сотни, тысячи, миллионы раз повторяя, как ему жаль. Он думал, что, заскучавший, уснёт в первые пятнадцать минут, а в итоге не мог оторваться. Он промучился до утра и притащился на уроки абсолютно разбитым, не испытывающим никакого желания хулиганить или делать кому-то гадости. Таким Уэйда Уилсона за три с половиной года обучения в школе видели всего несколько раз. В подобные периоды все, кроме особенно близких друзей, к которым теперь также относилась Ванесса Карлайл, сторонились Уэйда и избегали встречи с ним. В смысле, намного старательнее, чем обычно. В такие дни, чем-то похожие на девчачий ПМС, Уэйд источал мрачную энергию огромной чёрной дыры, безвозвратно засасывающей в себя всё, что попадалось под руку. Как только из глубин перекошенного сознания пришёл Голос, обострились и приступы полной дезориентации. Порой Уэйд не понимал, где находится. Он узнавал места, окружающих его людей, но не мог свыкнуться с мыслью о том, что это его реальная — настоящая, блин! — жизнь. Даже эксцентричные художества Дали больше походили на явь, чем обычные уроки зарубежной литературы, которые он посещал по средам и пятницам. ...ха-ха, старина Сальвадор. а помнишь эту картину «El gran masturbador»?.. ...это не смешно... ...ну да, смешнее было спросить о ней у учительницы изобразительного искусства. она так побледнела, будто наступила на подол балахона, в котором ходит сама Смерть. и та оборачивается к ней и говорит: «Эй, сучка, аккуратнее, иначе я тебе голову раньше времени срежу, не успеешь пискнуть!»... Уэйд был уверен, что принимает участие в дрянном сценарии, играет одну из главных ролей в какой-то бессмысленной постановке про старшеклассников. Типичный американский ситком — местами мелодраматичный, местами притянутый за уши, но обязательно со счастливым концом. Для всех, кроме него, судя по всему. Он в этом столпотворении — шут гороховый. Мальчик для битья. «Если тот, кто написал мою грёбаную жизнь, слышит меня, — думал Уэйд, угрюмо отсиживаясь в кафетерии за одиночным столом, — то пусть подкрутит кое-какие гайки и сделает её чуточку веселее. Потому что выходит нечестно». Кем бы ни был этот парень, ...может, это девушка, сексист ты недоразвитый... прописавший(ая) Уэйдову нестройную личность, он постарался на славу. Грёбаный садист. Так вот, вернёмся к фильму про двух геев. Уэйд Уилсон с детства отличался ярким, крайне детализированным воображением, а потому невольно представлял на экране себя и Питера. Конечно, он представлял их. Застрявших в жаркой итальянской глуши, питающихся одними персиками и бесконечно влюблённых. Уэйд просто не мог не представлять. Он ощущал духоту летнего дня, солёный ветер, задувающий с побережья, и сладкую мякоть фруктов на языке. Он буквально был там вместе с Питером. И оттого острая боль, которую принесла с собой жестокая концовка, только усиливалась. —Знаешь, Дом, — всхлипывал Уэйд, пока подруга успокаивала его. — Иногда мне кажется, что у меня две головы. — Две? В таком случае, какую из них я сейчас глажу? — ласково, напоминая Уэйду мать, спросила она. — Ту, что несчастна до кончиков ушей, — сказал он и без паузы, будто продолжая предыдущую мысль, добавил: — Врубай лучше тот сериал, где машины устраивают революцию и делают человечий фарш посреди декораций из любого фильма с Клинтом Иствудом. Уэйд просто хотел встречаться с Питером. Или хотя бы иметь возможность регулярно общаться с ним. Неужели он просит так много? Уэйд бы отдал всё, чтобы стать Оливером для Питера, который стал бы Элио для него. Уэйд бы отдал всё, включая катану, плюшевую Хеллоу Китти и антидепрессанты, приносящие кратковременное облегчение, чтобы назвать Питера своим именем и прикоснуться к его руке. Ему не требовалось большего. Он бы, наверное, умер от счастья на месте, если бы это осуществилось. Умер и тут же воскрес, не дожидаясь седьмого дня. И всё же они не были вместе. В моменты ясности, когда мозг не окутывал туман из разноцветных галлюцинаций и странных идей, Уэйд отдавал себе отчёт в том, что это попросту невозможно. А если и возможно в теории, то на практике точно обречено на сокрушительный провал. Уэйд пытался воображать, выдвигать гипотезы, фантазировать. Выходило неплохо, очень даже, однако он всякий раз вставал в тупик: ну и что дальше? Неизбежный вопрос преследовал Уэйда в каждой мечте. Ну и что? Он твой парень, вы ходите за ручку, миленько треплетесь о том, как проведёте четырнадцатое февраля... И? Одним словом, Уэйд испытывал смешанные чувства по поводу своего непрерывного одиночества. Он был ужасно расстроен и даже злился, потому что видел мир под другим углом, недоступным большинству, но вместе с тем смело наслаждался свободой и отсутствием обязательств. А ещё ему было плевать с высокой колокольни на это всё. Он просто хотел дожить до конца семестра. Быть может, на рождественских каникулах, напившись мамочкиного эгг-нога, он наконец поймёт, чего так яростно желает его потерянное сердце. Рядом была Ванесса, которая, сама того не зная, продлевала Уэйду жизнь, давая ему вескую причину посещать школу. Своё состояние Уэйд на удивление трезво оценивал как «сверхдерьмовое», и всё-таки он был не настолько измучен, чтобы помирать. Ему было интересно, что будет дальше, после очередного «Продолжение следует...». Ведь его история ещё не закончилась. — Быть подростком так трудно, — сетовал он Кейблу. — Угу, — немногословно отвечал тот. А потом, когда температура упала и начались первые приготовления к Рождеству, произошли сразу два важных события. Во-первых, настроение Уэйда резко скакнуло вверх, и он занялся привычными делами: начал снова терроризировать школьников и учителей, дважды побывал на личной встрече с мистером Фьюри и не к месту пошутил по поводу его неудачной стрижки; взбесил Брока Рамлоу и получил от него вполне осязаемое предупреждение; в кровь разбил нос на физкультуре, пришёл на занятие по психологии в безразмерной голубой пижаме и с маниакальным рвением приготовил столько кексов с сахарной посыпкой, что накормил ими всё общежитие. Кексы, к слову, получились отстойные, однако он уплетал их за обе щёки, пока пересматривал старые эпизоды «Коломбо». Список достижений Уэйда Уилсона пополнялся со скоростью света. Он всеми силами стремился закрыть множество пропусков по дисциплине «Доставучесть: курс для продвинутых», которые совершил, страдая по неразделённой любви. Он навёрстывал упущенное и, по мнению окружающих, действовал как никогда продуктивно. Уэйд даже сдружился с Голосом и заключил с ним временное перемирие, которое, согласно условиям, принятым на коротком совещании, продлится вплоть до первого серьёзного конфликта. ...и пообещай, что перестанешь высказывать своё драгоценное (читай как: «никому не нужное») мнение по поводу малыша Питера... ...уговорил, Уэйди. если ты продолжишь творить хаос, я забуду, что глубоко в душе ты всего лишь безнадёжный слюнтяй... Во-вторых, в «Ист-Оринж Скул» появился новый учитель. И это обстоятельство — хотя и не сразу — приобрело гораздо большее значение, нежели возвращение к старым добрым (почти) безобидным пакостям. Поначалу Уэйд думал, что сможет запросто манипулировать мистером Беком, а при должном старании и вовсе сведёт его с ума (какая ирония!) и заставит уволиться. Без причины. Просто для смеха. Уэйд помог многим преподавателям понять, что выбранная ими профессия — совсем не сахар и, увы, некоторым совсем не по плечу. Точно так же он собирался извести и Бека. История с провокациями осложнялась тем, что Бек, кажется, и не думал на них вестись. Он оказался самым крепким из тех орешков, что когда-либо попадались Уэйду. Стальной орешек с кодовым замком и гранатой, которую активирует неправильно набранная комбинация цифр. Загадочно. Даже опасно. Уэйд никак не мог отыскать слабое место, которое хотел использовать, чтобы избавиться от самовлюблённого учителя. Да что он вообще о себе возомнил? Как он смеет преподавать в «Ист-Оринж Скул», если Уэйд не одобрил это решение и не подписал ему рекомендацию? Бесить Бека стало ещё тяжелее, когда рядом вдруг начал вертеться Питер. Он вроде бы возился с каким-то оборудованием и выполнял мелкие поручения, как молодой стажёр или практикант. И перед ним Уэйду совсем не хотелось производить впечатление невоспитанного типа, который не уважает взрослых. Несмотря на Голос, требующий крови и зрелищ, Уэйд стоически хранил воздержание от злобных нападок на учителя. А благодаря урокам химии им с Питером удалось немного поговорить, и весь оставшийся вечер (и ещё сутки после) Уэйд, словно вернувшийся прямиком из рая, вёл себя спокойно. Эйфория, впрочем, продлилась недолго: вскоре он вовсю изрисовывал стены в общаге, нахлебавшись энергетика. И пока Уэйд донимал всю школу, некий щекотливый факт успешно ускользал у него из-под носа. Страшная догадка, которая тревожила его глубоко внутри, под слоями напускной дурашливости. Через пять или шесть дней после невербального объявления войны новому учителю случилось то, чего Уэйд никак не ожидал. Осознание грянуло, как ядерный взрыв, заставший врасплох мирное население. Гигантский, ослепительный, разрушительный. И маленькие человечки из черепной коробки в панике бросились кто куда. Пытаясь уйти от неминуемой гибели, человечки карабкались по мозговым извилинам, добирались до лабиринта улитки и выпрыгивали наружу через ухо. Озарение накрыло Уэйда прямо во время обеденного перерыва между уроками. — Господи, — он выпучил глаза, раскрыл рот, и на тарелку выпали кусочки пережёванного обеда, который он взял в столовой. — Боже святый, Иисусе, Мария и пёс горелый. Твою ж мать... — Фу-у, Уилсон, прекрати! — запищал кто-то с левого края стола. И почему он раньше не подумал? По какой такой особенной причине он, тупоголовый случайный набор атомов с IQ ниже, чем у беспозвоночного моллюска, не стал задаваться логичными вопросами? Почему не насторожился? Почему не..? — Отвратительно, чел. Я сваливаю отсюда, — сказал Фрэнк Касл и действительно свалил, прихватив с собой чёрную спортивную сумку с эмблемой черепа, в которую с лёгкостью бы поместилось всё вооружение небольшого армейского взвода. Уэйд не обратил на его отбытие ровным счётом никакого внимания. Он складывал дважды два, поражаясь собственной глупости. Квентин Бек... и Питер. Маленький, наивный, беззащитный малыш Питер. Пёс горелый! — Меня сейчас стошнит, — пожаловалась Домино. — Как хорошо, что я не могу этого видеть, — прокомментировал Мэтт Мёрдок, ни к кому конкретному не обращаясь, и спокойно продолжил трапезу. Кто-то громко хмыкнул в ответ на его чёрную шутку. Уэйд грузился ещё некоторое время, потом захлопнул рот так, что щёлкнули зубы, и удивлённо посмотрел на останки своего ланча, представляющие собой непривлекательного вида пюре из овощей и картофеля. Он достал из бокового кармана бумажные салфетки, развернул одну и накрыл ею тарелку, чтобы не смущать друзей. К еде Уэйд больше не притронулся. ...если то, о чём я подумал — вернее, о чём догадался, — правда... ...то мне стоит звонить в полицию. а лучше в ФБР!.. ...кто-нибудь знает номер местных федералов?... Может, Уэйд Уилсон и правда сумасшедший. Может, он питается всякой дрянью (причём не всегда съедобной) и во всеуслышание озвучивает вещи, которые нормальному человеку в голову не придут. Может, он частенько болтает сам с собой и становится предметом ученических пересудов или срочно собранных педсоветов. Может, никто не сможет терпеть Уэйда так долго, чтобы прожить с ним всю жизнь. Может, он и правда псих, которого по-хорошему стоит навсегда изолировать от общества. Но видеть людей насквозь — это его дар, уравновешивающий нелады с психикой. «Придурок, который пишет всю эту хреновину, имеет даже больше проблем с головой, чем я сам, — размышлял Уэйд. — Он (она? да плевать...) ведь отбитый извращенец, если допускает такое на страницах своего шедевра. И чем он вдохновляется? Толстенькими романами Стивена Кинга или детской порнографией?» Уэйд надеялся, что организатору этого дикого цирка неприятно слышать подобные нелестные мнения о себе и что ещё сильнее ему не понравится тот факт, что Уэйд намеревается остановить разворачивающийся ужас с участием невинного Питера Паркера. Так ему (ей) и надо! Он не собирается подчиняться сценарию, если это противоречит остаткам его моральных ценностей. Он взбунтуется и обязательно вытащит Питера из передряги. Уэйд должен ему помочь. Двигаясь по коридору в корпусе точных наук, Уэйд Уилсон не отдавал себе отчёт в том, что готов пойти на любую глупость. Мать вашу, он готов даже снять со стены катану и пустить её в ход, если других вариантов не останется. Всё равно в тюрьму он не сядет — максимум в психушку. А какой шикарный интригующий заголовок будет в «Таймс»!

В НЬЮ-ЙОРКЕ ОБЕЗУМЕВШИЙ УЧЕНИК СТАРШЕЙ ШКОЛЫ ОБЕЗГЛАВЛИВАЕТ УЧИТЕЛЯ ХИМИИ или ПСИХИЧЕСКИ НЕСТАБИЛЬНЫЙ ШКОЛЬНИК ИЗ НЬЮ-ЙОРКА ЖЕСТОКО РАСПРАВЛЯЕТСЯ С УЧИТЕЛЕМ или КРОВАВАЯ БОЙНЯ В ЧАСТНОЙ ШКОЛЕ

Ладно, последний не так хорош. Не передаёт всей сути и пованивает какой-то бульварной газетёнкой. Уэйд бы не пропустил такое в печать. И всё же пока он придерживался более мирного плана. Уэйд остановился перед дверью с табличкой «Компьютерный класс», поглубже вдохнул и ещё раз обдумал поступок, который планирует совершить. Обычно он не тратил силы на подобные действия (в смысле, обдумывание, рефлексию и поиск оптимальных вариантов), считая их абсолютно бесполезными и оставляя на долю взрослых, однако на кону стояла безопасность Питера, и это грандиозно меняло вектор его поведения. Уэйд не простит себе, если по школе снова поползут неприятные слухи. Уэйд, вероятно, погибнет, если ещё раз увидит грустящего Питера. Уж лучше он переберётся в дурдом. И пускай малышу Питеру безумно нравится Бэтмен, а у нас из общего с этим типочком — только первая буква фамилии, но сегодня я собираюсь спасти своего краша и отлично справлюсь с этим даже без Бэтмобиля. Осталось только подговорить Робина, и всё у нас будет зашибись. Он что-нибудь придумает. Уэйд видел очень много фильмов, где заклятые враги объединялись под угрозой третьего, более могущественного, врага, успешно побеждали его и вновь становились соперниками. Враг моего врага — мой друг, правильно? Бек с его стальными яйцами, очевидно, Уэйду не по зубам, и только один человек на планете может ему помочь, поскольку сам должен быть заинтересован в этом деле. Это будет неприятно, даже больно, но мы делаем это для Питера, помнишь? Уэйд вдохнул, наклонил голову и постучал лбом о лакированную поверхность двери, собираясь с духовными силами. Сейчас они ему пригодятся. Уэйд надавил на металлическую ручку и ступил в полумрак компьютерного класса, освещаемого ровным сиянием нескольких мониторов. Снизу синими и зелёными огнями подмигивали системники. По комнате разливался их мерный, почти усыпляющий гул. Уэйд ощутил себя персонажем того занудного сериала, в котором один чувак с лицом из книжки про древнеегипетскую мифологию взламывает какие-то государственные системы, чтобы устроить информационную революцию. Компьютерный гений из него вышел лучше, чем брат или любовник, потому что... — Уилсон? — Тони Старк развернулся на стуле, его тёмные насмешливые глаза подсвечивались неоново-голубым. — Что ты тут делаешь? Уэйд воровато оглянулся. Рядом никого не было, только в дальнем ряду какой-то сгорбившийся ботаник спечатывал с бумаги текст прямиком в «Ворд» устаревшей версии 2010-го года. — А ты знаешь, что сидеть перед компом в темноте очень вредно? — Уэйд уселся на соседний стул, грудью к спинке, и подвинулся ближе. — У меня к тебе дело, Старк. — Какое дело может быть к человеку, с которым даже не здороваешься? — сухо ответил Тони, возвращаясь к компьютеру. На мониторе перед ним развернулись виртуальные чертежи какого-то механизма, о предназначении которого Уэйд (уровень IQ меньше, чем у беспозвоночного моллюска) мог только догадываться. — Да брось ты обижаться, — поёрзал на месте Уэйд. — Я пришёл с миром и готовностью сотрудничать. — Слушай, — сказал Тони, — я не знаю, что у тебя на уме. Мне некогда возиться с тараканами, проживающими в твоей башке, так что будь добр... — Это по поводу Паркера, — перебил его Уэйд, став невероятно серьёзным. Повисло ожидаемое и очень удобное молчание, чем он поспешил воспользоваться. — У меня есть некоторые догадки, — зашептал Уэйд и снова скосился на ботаника, с головой утонувшего в «Ворде», — мол, кое-кто положил на малыша Пита глаз, и мне это очень, очень, очень не нравится. Потому что это противозаконно. — Что. Ты. Несёшь, — простонал Тони. Он планировал провести освободившееся время за работой над семестровым проектом, осуществление которого постоянно откладывал ввиду более важных дел. Тони не успел и оглянуться, как настал декабрь, предвещающий ряд экзаменов и сдачу задания, которое он, собственно, и выполнял, пока его не отвлёк Уэйд. — Ты за мистером Красавчиком, то есть за мистером Беком, ничего странного не замечал? — Нет, — резко ответил Тони, даже не дослушав распинающегося Уэйда, и тут же понял, что наврал ему. Замечал, ещё как. Была между ним и новым химиком какая-то туманная, едва уловимая напряжённость, непонятная Тони. Словно он порядочно напортачил, и Бек наказывает его нарочитой холодностью, когда как с другими учениками ведёт себя совсем по-другому. Тони не мог взять в толк, что сделал не так: разумеется, он не идеально прилежный старательный старшеклассник, как Стив Роджерс, и не пытается объять все знания подобно Стрэнджу, однако перед Беком Тони просто-напросто не успел бы провиниться, ведь тот начал холодную войну с первого же занятия! Впрочем, Тони не придал этой необъяснимой ситуации большого значения и быстро о ней забыл. Разве за двенадцать лет непрерывного обучения не встречались ему люди откровенно странные, живущие по выдуманным законам и непостижимым понятиям? Разве он ни разу не навлекал на себя неожиданный гнев учителя? Разве не сталкивался с незамысловатой неприязнью, которую может объяснить лишь тектоника мозга и строение подсознания? Тони забил на Бека. Единственное, что немного волновало Тони, так это Питер, который не переставал трещать о своём новом наставнике. Сначала это нервировало и вызывало чувства, а потом Тони нашёл объяснение, и всё встало на свои места. Питер просто болезненно переживал пренебрежение мистера Росса, а общение с Беком использовал в качестве своеобразной терапии. Тони забил на Бека дважды. И теперь Уэйд Уилсон заявился в компьютерный класс, где нога его не ступала из соображений пожарной безопасности, и принялся расплывчато намекать на смертные грехи Квентина Бека. Уэйд вывалил на него целую тонну недостоверных фактов и с какой-то стати решил, что его фантастические бредни, которые открылись ему во время очередного обострения болезни, всем интересны. — Ты не в себе. Это абсолютная чушь, Уилсон, — Тони отвернулся к компьютеру, его пальцы застучали по клавиатуре, набирая мудрёный код. — Я даже не хочу её обсуждать. — А ведь тебе придётся, — настаивал Уэйд, полностью уверенный в своей правоте. Впрочем, он поймал себя на мысли, что рад бы ошибиться. — Понимаешь, Уэйд, — тоном старого наставника, мастера-сенсея проговорил Тони, — когда ты занимаешь позицию обвинителя, с тебя рано или поздно потребуют доказательства. Где же они? Твоя минута славы настала. — Нутром чую, — буркнул Уэйд. — Это не доказательство, — покачал головой Тони. К своему вящему удивлению он даже не злился: ощущение в присутствии местного психически нестабильного дурачка было похоже на лёгкую усталость, какую приносит долгий трудовой день. И на фоне этой усталости никто уж точно не будет гоняться по дому за зудящей мухой, которая случайно залетела в окно. В подобных ситуациях лучше избрать путь наименьшего сопротивления и элементарно смириться. Уэйд тяжело вздохнул и положил подбородок на кулак, изобразив пародию на знаменитую скульптуру «Мыслитель». — Ты «Лолиту» смотрел? — Читал, — отозвался Тони. — Даже так. А «Милые кости»? — К чему ты, чёрт возьми, клонишь? Говори прямо. — Я имею в виду, что наш ненаглядный мистер Красавчик, который прямо у тебя под носом обрабатывает Питера, находится где-то между Гумбертом и тем очкастым усатым психом, который убивает девочек со своей улицы. — Ты бредишь, — в который раз повторился Тони. Он прекрасно знал, что если муху оставить в покое, то в конце концов она сама успокоится. Либо найдёт выход и вылетит обратно на улицу, либо лапами вверх останется лежать на подоконнике. — Да нет же. Я в полном порядке. Мыслю ясно как никогда, — протестовал Уэйд. — Прошу, поверь мне. Я знаю, что мы никогда не станем друзьями. Более того, твоя физиономия всё ещё меня раздражает. Так что пораскинь мозгами: стал бы я припираться сюда, чтобы извести самого себя? Мне это нужно как рыбе зонтик. — Да кто тебя знает, — ответил Тони, хотя уверенности в его голосе заметно поубавилось. Ему надоело спорить. — Ну хорошо. От меня ты что хочешь? — Чтобы ты помог мне предотвратить растление несовершеннолетних, конечно! Тони Старк немногословно выругался и закрыл чертёж, предварительно сохранив проект. Взял с другого стола свой ноутбук, открыл крышку и, продолжая ворчать, достал из пенала крохотную флешку. Она напомнила Уэйду ту штуку, которую вставляешь в USB-разъём, когда подключаешь беспроводную мышь. — Вот здесь, — Тони показал Уэйду флешку, — есть специальная программа, которую я разработал классе в десятом. Так, на досуге заняться нечем было. Сейчас я её включу, и ты всё поймёшь. Если тебя это не успокоит, то я, дружочек, умываю руки. А завтра, при условии, что ты продолжишь до меня докапываться, тебя увезёт бригада санитаров. Уяснил? Уэйд только покивал. Он заворожённо смотрел на флеш-карту, будто узнал в ней особенное цифровое божество. — И если хоть одна живая душа узнает от тебя, что именно я придумал в далёком десятом классе, — угрожающе напутствовал Тони, загружая какие-то файлы, — ты мигом перестанешь существовать. — Понял-понял, босс, — ответил Уэйд, на всякий случай проверив тот угол, где до недавнего времени сидел сгорбленный ботаник. Он благополучно ушёл — и кажется, уже давно. В компьютерном классе Уэйд остался с Тони Старком наедине. — Ого! — воскликнул Уэйд, когда запустилась программа. — Ну ты даёшь... На экране ноутбука он увидел кучу окошек, подписанных односложно: «К1», «К2», «К3»... И так до двух с половиной сотен. Окошек было так много, потому что каждый кабинет, коридор, а также столовая и учительская, снабжались камерами наблюдения. При заключении договора со школой родители подписывают согласие на обработку данных, полученных во время записи, и один экземпляр документа оставляют себе. Наблюдение в обоих общежитиях и школьных уборных, разумеется, не велось. Через программку Старка, которая выглядела проще, чем дряхлый «Пэинт», можно было наблюдать за сотнями комнат в разных концах школы. — Ты взломал охранную прогу, — не отрываясь от человечков, которые двигались в однотипных прямоугольниках, сказал Уэйд. От удивления у него даже сел голос. — Я её не взламывал, — фыркнул Тони, изящно хвастаясь ювелирной работой. — Слишком грубо бы получилась. Есть особые способы. Я бываю тут редко, чтобы сторож ничего не заподозрил. Система защиты тоже не пальцем делана. — А это законно? — восхищённо спросил Уэйд. — Вообще-то, нет. Нарушает как минимум Устав школы и, возможно, Уголовный кодекс. Я как-то не проверял, — Тони почесал ухо. — Вот поэтому я и попросил тебя молчать, дружище. — Могила, босс. Мёртвая-премёртвая, — давая обещание, Уэйд не шутил и не издевался. Сегодня его уважение к Тони Старку заметно возросло. — Даже интересоваться страшно, зачем ты... — Роуди говорит, что я контрол-фрик. Возможно, он отчасти прав. — Ну ладно. А я иногда писаю в раковину. Ответом Уэйду послужило тяжёлое напряжённое молчание. — Что? — недоумённо спросил он. — Я думал, мы тут секретиками делимся, как на девичнике. — Касаемо твоей претензии относительно Бека, — кашлянув, Тони открыл новое окно с тремя иконками: ДД, ММ и ГГГГ. — Твою-то мать, у тебя даже записи сохраняются! — взревел Уэйд, точно восторженный ребёнок, которого отвезли в Диснейленд. Им повезло, что к тому моменту ботаник покинул насиженное место, забрав с собой все записи. — Ага, — кивнул Тони. — Правда, место на флэшке не бесконечное, поэтому информация постепенно удаляется. Программа автоматически перезаписывает старые дни и заменяет их новыми. — И каков лимит? — Месяц. Может, чуть больше, — Тони посмотрел на него. — Итак, сейчас ты должен предоставить мне повод для серьёзного беспокойства, хотя я в него слабо верю. В противном случае я зря рискнул, показав тебе своё изобретение. — Да ну тебя, Дохлый своих не сдаёт, — отмахнулся Уэйд. — Дай-ка подумать... Чёрт. Он прилагал все усилия, чтобы вспомнить хотя бы одну точную дату, когда видел Бека в странном расположении духа. Числа плавились в его голове, тасовались, точно карты. Уэйд не мог сказать ничего конкретного. Проблемы с памятью — вот ещё одно пренеприятное дополнение к его шизофрении. Пока Уэйд силился извлечь из себя хоть какой-нибудь звук, кроме продолжительного и натужного мычания, Тони проверил файлы за седьмое ноября. Его первая встреча с мистером Беком. Тони вспомнил, что тогда химик устроил тест, который впоследствии каким-то немыслимым образом канул в Лету. Стоп. Пропавший тест. Неужели Бек?.. Этого не может быть. Уэйд продолжал издавать ритуальные завывания, когда Тони включил запись с камеры №156 — найти лабораторию оказалось не трудно — и в несколько раз ускорил воспроизведение. Бек провёл первый урок в классе Питера. Ничего необычного не произошло: он вещал что-то о металлах и ряде активности, показывал детям образцы в стеклянных кубиках, писал уравнения на доске. Не успели они и глазом моргнуть, как занятие подошло к концу. — Вон оно! — вдруг завопил Уэйд, указывая пальцем в экран. — Останови! На видео появился Питер Паркер — Тони узнал его по одежде и вредной привычке при волнении теребить всё, что попадалось под руку. Питер стоял у учительского стола и о чём-то беседовал с Беком. Качество изображения оставляло желать лучшего, и всё же Тони уловил выражение лица Квентина. Оно ему сильно не понравилось. С другой стороны, не было в этом представлении (жаль, что без звука) ничего подозрительного. Ученик благодарит учителя за проведённый урок. Ну и что? Затем последовал второй и третий уроки: тут ни Уэйд, ни Тони не обнаружили ничего примечательного. Во время перемен Бек сидел за компьютером, почти не отрываясь, и только единожды выходил пообедать. На четвёртый урок подтянулись ученики выпускного класса: Тони сразу заметил самого себя, разговаривающего по телефону. Питер звонил спросить, как дела. Тест писали минут десять. Тони специально поставил запись медленнее, чтобы удостовериться, что действительно сдавал работу. Не убирал её по случайности в рюкзак, не выбрасывал и никому не передавал. Он положил листок на стол учителя, попрощался и вышел. Пятым уроком стояла робототехника, поэтому он торопился. Тем временем Бек пообщался с мисс Хилл, которая нанесла ему неожиданный деловой визит, помечтал о чём-то, глядя в окно, и наконец принялся за проверку работ. «Моя будет последней, потому что лежит в самом низу», — подумал Тони, отчего-то начиная тревожиться. Потом начало твориться что-то удивительное. Наткнувшись на тест Тони, Бек надолго завис в одной позе. Очнувшись, он не на шутку разозлился: взял работу и отправил в мусор. Тони не мог поверить собственным глазам. За всё то время, как Бек собирал вещи, проверял окна, выключал свет и запирал кабинет на ключ, ни один из горе-шпионов не произнёс ни слова. — Теперь ты мне веришь? — пожевав губами, изрёк Уэйд. Тони остановил запись. Он понятия не имел, что нужно сказать. В нём кипели обида и непонимание, тем не менее это ничуть не мешало разгореться жадному интересу, свойственному всем исследователям. — Нам стоит провести расследование, — заключил Тони. Он закрыл нелегальную программу и развернул на весь экран страницу из «Блокнота». — Сценарий следствия? — сгорая от нетерпения, уточнил Уэйд. — Тогда нам стоит придумать кодовые имена, да? Чур я — Чёрная Крикливая Черепаха. — Как хочешь, — бесцветно отозвался Тони, начиная печатать. — А ты будешь Тоня. — Даже не вздумай меня так называть. Уэйд подумал и просиял: — Тоник? — Нет. — Тоунс? — Нет. Уэйд состроил крайне задумчивую рожу. — Боже, просто зови меня как обычно, — сказал Тони, набивая предложения в «Блокноте». — Договорились, зазнавшийся ублюдок! Зазнавшийся ублюдок страдальчески вздохнул. — Давай остановимся на «босс». — Ну как скажешь, босс, — согласился Уэйд. — Я рад, что ты ещё не утратил способности понимать человеческую речь. — Что-что? — Ничего. У нас важная миссия, не отвлекайся. Сбегай лучше за кофе, Чёрная Крикливая Черепаха.